Ознакомительная версия.
Однако граф отмалчивался и ни на какие издевки не реагировал. И вот настал третий день после того, как Штайнер священнодействовал, если так можно выразиться, под дубом. С самого утра тысячи кроликов вдруг двинулись к засохшему дереву. Это было, как рассказывают очевидцы, поистине библейское зрелище, напоминающее некий исход. Весь день до вечера сотни и тысячи кроликов сбивались в стаи, которые устремлялись к дубу. Наконец все поле покрылось серой шевелящейся массой. Те, кто наблюдал эту картину, почувствовали даже некий страх, словно им передался ужас, который испытывали кролики, а они были охвачены невероятной паникой: принюхивались, пищали и явственно дрожали. А потом, как только начали спускаться сумерки, все они вдруг кинулись бежать в лес. Однако не задержались в нем, а, пройдя насквозь, исчезли. Кое-где потом находили трупики множества кроликов, умерших, видимо, от потрясения, страха или чрезмерно быстрого бега. Некоторые утонули в силезских болотах. Но из имения Кайзерлинга кролики исчезли навсегда. Кстати, о болотах… Вспомните, Гаурико тоже пишет о болоте, правда, о болоте ереси, но все-таки…
Эта история кажется сущей чертовщиной, но если мы вспомним уже высказанные мною утверждения, что в семени содержится сущность всякой твари Божьей, то понятно, почему Штайнеру потребовалась кастрация кролика. Во всех сожженных органах гнездился, по его мнению, инстинкт выживания зверька. Штайнер попытался активизировать его в кроликах, они должны были всем существом своим ощутить, что это место больше не пригодно для жизни, оно смертельно опасно. И ему это удалось.[33]
Среди гостей графа Кайзерлинга в ту пору находился один молодой человек. Тогда он был еще и впрямь юношей, только что поступившим в университет. Эксперимент Штайнера произвел на него потрясающее впечатление! Вернувшись в Берлин, он оставил исторический факультет, на который поступил, перешел на медицинский, затем отыскал Штайнера и сделал все для того, чтобы стать его учеником. После смерти Штайнера он в равной мере занимался оккультизмом и биологией, ставил весьма опасные эксперименты, за которые даже был однажды арестован и заключен в тюрьму, откуда его выручили только связи его мачехи, троюродной сестры Бисмарка, а заодно и дальней родственницы одного из нынешних наших партийных бонз. Именно благодаря этим связям молодой человек получил работу в одной из самых известных организаций рейха, занимающейся пресловутым «окончательным решением вопроса». Мне известно, что решить этот вопрос окончательно он мечтает не только в Германии, но и во всем мире, для чего тщательно изучает самые невероятные «рецепты» воздействия на человеческую природу. Штука в том, что рецепт для кроликов давал непонятную осечку всякий раз, когда дело шло о людях. Животные повинуются только инстинкту. Люди — существа разумные, а размышления, попытки анализа происходящего, в конце концов — нравственные критерии невероятно сильно тормозят и ослабляют действие слепых инстинктов. Я был некогда дружен со Штайнером, посвящал его в свои исторические изыскания. Ритуальная кастрация гугенотов произвела на него впечатление. Именно поэтому в основу его рецепта подавления инстинкта выживания легла кастрация кролика. Он не мог не рассказать о моих идеях своему адепту, зовут которого, как вы, возможно, уже догадались, Рудгер Вольфганг Хорстер. Да-да, Марика, ваш мимолетный знакомый… Я не сомневался, что, как только Хорстер узнает, что у меня есть документ, хотя бы косвенно подтверждающий реальность его фантастических замыслов, он сделает все, чтобы им завладеть. Я хотел, чтобы именно он нашел путь к медиатору, который посвящен во все тонкости таинства, свершенного в свое время Екатериной Медичи, и который знает, почему оно не удалось, а возможно, знает и то, что оставалось сделать для его полного успеха. Хорстер — фанатик. Вы сами видели, Марика, что с ним сделалось там, в метро, когда я только намекнул на «рецепт»…
— Но погодите, — перебивает Марика, — я все же не пойму, почему вы, если вы вроде бы гуманно относитесь к евреям… во всяком случае, мне так показалось… если уверяете, что благодаря вашей шифровке можно узнать «рецепт» их спасения… почему вы все же намерены были способствовать этому «окончательному решению вопроса» и новым репрессиям?
— Кто вам сказал? — изумленно поворачивается к ней Торнберг.
— Но ведь вы хотели, чтобы документ попал к Хорстеру! А он, сами говорите, фанатик.
— Ну да! — восклицает Торнберг. — Именно потому, что он — фанатик, он перевернул бы небо и землю, чтобы найти медиатора! Хорстер — воспитанник знаменитого оккультиста, его ученик. Мне нужен был именно такой человек, как он, — человек, который искренне, убежденно, фанатично верил бы в возможность добиться вполне реальной цели иррациональными методами. Любой другой сторонник искоренения евреев во всем мире тупо выступил бы за массовые убийства более или менее изощренными способами. Знаете, есть такая изящная шутка: как добиться увеличения числа приверженцев истины? Думаете, убеждением? Нет, уничтожением ее противников! Смешно, верно? Так вот о Хорстере — он начал бы упорно искать медиатора, потому что верит в реинкарнацию так же, как в нее верю я. Найти Барбару Свиридофф, действуя обычными методами, представлялось мне невозможным, немыслимым, невероятным. Нужен был фанатик. Или судьбоносная случайность, которая и произошла, потому что для нее настало время произойти! Я счастлив, что события повернулись именно так, что Мари-Поль де Лион нашли именно вы, но уверен: у Хорстера это тоже получилось бы! Он вступил бы в контакт с медиатором, но, поскольку осуществление процесса реинкарнации невозможно без моего участия (он ведь не специалист в этом вопросе), я стал бы свидетелем и действующим лицом уникального процесса, получил бы возможность осуществить единственный в своем роде опыт исторически подтверждаемой реинкарнации. Разумеется, я уничтожил бы рецепт того пресловутого зелья, если бы нам все же удалось его получить. Во всяком случае, я не допустил бы, чтобы его использовали в наше время. А может быть, нам удалось бы узнать именно то средство спасения, с помощью которого гугеноты избегли массового истребления. Именно поэтому я поставил счастливое число 13 над звездой Давида… Но вы понимаете, господа, в чем уникальность данного случая? Имело место быть множество попыток с помощью гипноза, наркотических средств и некоторых других методов, в частности сексуального контакта, погрузить человека в такое состояние, в каком он вспоминал бы свое прошлое воплощение. Однако даже мне, при моей безусловной вере в реинкарнацию, не удавалось отделаться от сомнения: а вдруг мы имеем дело всего только с буйно разошедшимся воображением, вдруг перед нами не подлинный медиатор, а всего лишь актер, по нашей воле сжившийся с навязанным ему образом? Но в случае с вашей Дамой с птицами чистота эксперимента гарантирована! Мы заранее знаем, какой именно образ должен восстать в ее исторической памяти, значит, в моей воле наводить ее на те воспоминания, которые мне нужны! Станет ли ее рассказ о ритуальной кастрации гугенотов подтверждением моих догадок или нет, — не суть важно. Главное, что я добьюсь безусловной истины.
— Да неужели вас все это время занимал только сам эксперимент ради эксперимента? — медленно, словно не в силах поверить, говорит Бальдр.
Торнберг некоторое время молчит, и его молчание придает странную убедительность тому короткому слову, которое он затем произносит:
— Да. Трижды да! Поймите, фон Сакс, поймите, Марика, — я не просто историк, семиолог, магистр оккультных наук, астролог и прочая, и прочая, — я наркоман идеи реинкарнации! Такой же фанатик, как Хорстер! Ради того чтобы получить реальное подтверждение тому, во что я слепо верил всю жизнь, я готов на все. Ну вообразите чувства верующего, которому предоставляется возможность присутствовать при одном из Христовых чудес или при самом процессе воскресения из мертвых. Да разве он не пожертвовал бы всем ради того, чтобы увидеть это своими глазами?! Неужели вам не понятно?
— Я слышал об одержимости ученых, но поверил в нее только сейчас, при виде вас, — сухо говорит Бальдр. — Хорошо, ваши движущие силы мне понятны. Вы хотели загребать жар руками Хорстера, одержимого своим интересом. Но при чем тут мы с Марикой? Какое мы ко всему этому имеем отношение? Ладно, вы получили своего медиатора, ну так действуйте! Проводите сеанс реинкарнации! А нам дайте возможность наконец уйти.
— Мы пойдем вместе, — говорит Торнберг, с некоторым усилием поднимаясь с плаща. — Ох, моя спина… Ничего, ничего, это люмбаго, неизбежные издержки моих лет. — Он улыбается, наблюдая, как легко вскакивает Бальдр, подает руку Марике, поднимает плащ Торнберга, встряхивает, подает ему. Профессор берет этот плащ, благодарно кивает. — Мы пойдем вместе в дом на улице Амели, угол Сен-Доминик, чтобы провести сеанс реинкарнации — в вашем присутствии, господа, и при вашем непосредственном участии.
Ознакомительная версия.
