– Алло…
Дима подпустил в голос бархатистости:
– Добрый вечер, извините, ради бога, за столь поздний звонок, но не мог бы я поговорить с Георгием Воскресенским?
– Не могли бы! – яростно отрубила тетка.
– А когда его можно застать?
– Георгий Петрович скончался.
У Димы упало сердце.
– Как? Когда?.. – пролепетал он в трубку, однако там, на другом конце провода, уже оборвали соединение, и ответом Полуянову были одни лишь короткие гудки.
Все его догадки, все его построения были разрушены в пыль тремя короткими словами: «Георгий Петрович скончался».
***
– Майор Савельев?
– Ох, Полуянов, повезло тебе, что я сейчас на дежурстве!..
– А то – что?
– Ты на часы смотрел?
– Детское время, всего-то без двадцати час.
– Ты очень рисковал.
– Чем?
– Узнать все, что я о тебе думаю. О тебе и о твоих родственниках по материнской линии.
Несмотря на грозные слова, голос Савельева звучал на удивление расслабленно. Может, он успел недавно хватить пару-другую рюмок. А может, просто выдалось спокойное дежурство, и опер был рад скоротать время – поболтать с посторонним человеком.
– Знаешь, майор, а я ведь, как выяснилось, пустышку тянул с этим Воскресенским. Сначала так все ловко складывалось… А теперь, оказывается, Воскресенский умер.
– Я знаю.
– Знаешь? А почему мне не позвонил?
– А ты что, генерал, чтобы я тебе докладывался? – хохотнул опер.
– Жаль, что мы с тобой в одни ворота играем. Я тебе информацию сгружаю, а ты мне – нет.
– Ладно, не обижайся, крыспондент. – Поистине, Савельев был сегодня ночью настроен чрезвычайно благодушно. – Служба у нас такая. Тайна следствия и прочая туфта.
– А не знаешь, когда он умер? И от чего?
– Отчего ж не знать. Я всю его судьбину нелегкую знаю. – Опер на другом конце провода зашелестел бумажками. – В одна тысяча девятьсот девяносто седьмом году гражданину Воскресенскому были предъявлены обвинения по двум статьям УК РФ: сто тридцать пятой – развратные действия в отношении несовершеннолетних и двести сорок второй – незаконное распространение порнографии. Мерой пресечения в отношении его было избрано заключение под стражу. Находясь в камере предварительного заключения, Воскресенский, на почве личных неприязненных отношений, совершил нападение на подследственного Яремкина Пэ Вэ. В результате полученных травм гражданин Яремкин скончался. Против Воскресенского возбудили еще и дело по «убойной» статье… В ноябре девяносто седьмого состоялся суд, который отмерил Воскресенскому десять лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Наказание он отбывал в исправительно-трудовом учреждении ОС-9/25. Два года назад там же, в ИТУ, скончался. Причина смерти – обширный инсульт.
«Боже мой, – пронеслось в голове Полуянова, – неужели я стал первопричиной страданий Воскресенского?.. О господи, как судьба взяла в оборот тихого директора киношколы… Тюрьма, убийство, суд, годы колонии…»
– Захоронен… – продолжал Савельев. – Ну, это неинтересно… Стало быть, вот как обстоят дела с твоим Воскресенским, товарищ крыспондент. Нету его больше на белом свете… А почему ты вдруг подумал, что это он маньяк-похититель?
– Понимаешь, я про него в девяносто седьмом году статью писал. Нелицеприятную. Про то, как он девочек из своей киношколы голенькими снимал, а потом ролики с ними в Интернете размещал. После этой публикации, выходит, его и арестовали. Вот я и подумал, что он мне мстит.
– Стало быть, ошибся ты, Полуянов.
– Но он так похож на видео!.. И так все сходилось!.. Я ведь, Савельев, только что у себя в блокноте тех времен нашел фамилию Бахарева Романа Ивановича. О нем мне тогда Воскресенский рассказывал. Бахарев в те годы работал в Москомимуществе, правильно?
– Да, имеются у меня такие сведения.
– А похищенная Бахарева – какая-то родственница Романа Ивановича?
– Дочка.
– Вот видишь! Вот у меня и возникла версия: Воскресенский сейчас мстит тем, кто его тогда, в девяносто седьмом, гнобил. Гнобил – по недомыслию, как я, или сознательно – как это делал, наверное, Бахарев… А чтобы нас наказать, он выбрал жертвами не нас самих, а наших близких…
– Да, брат, фантазируешь ты с размахом. По-журналистски. И все в твоих фантазиях сходится. За исключением одного. Вероятный фигурант давно лежит в могиле.
– Н-да… – протянул журналист. – А знаешь, майор, кто еще может быть его жертвой?
– Какая разница, кто. Все равно ясно, что маньяк не он.
Однако Дима вошел в раж. Слишком уж стройная версия выстроилась в его голове, и очень жаль было от нее отказываться.
– Я бы, – продолжил журналист, – на его месте отомстил кому-нибудь из руководителей компании «Ойленбург».
Дима ждал от опера скептического вопроса: «Почему?», однако сначала повисла пауза, а потом майор спросил слегка изменившимся голосом:
– Как? Как ты сказал? По буквам?
– Ой-лен-бург. А что?
Савельев снова ответил после изрядного молчания, и тон его совершенно изменился – стал стремительным и деловым. Все благодушие опера словно рукой сняло.
– Слушай, Полуянов, приехай сейчас ко мне в управление.
– Я? – удивился журналист. – Сейчас? А зачем?
– И захвати с собой все материалы, что у тебя имеются на этого Воскресенского, – не отвечая на вопрос, скомандовал опер.
– Да что случилось?
– Я тебе здесь, в управлении, поясню. Не по телефону.
– Нет. Скажи, в чем дело, или я не поеду, – заартачился журналист. – Ночь на дворе. Я спать хочу.
– Ну ладно, поясню. Только смотри: если будет утечка по этому делу в прессу, я тебе лично причинное место оторву.
– Не будет! Неужели ты еще не понял, майор: для меня сейчас Надя важна, а никакая не сенсация!..
– О'кей. Так вот, согласно оперативной сводке, сегодня вечером у своего дома на Патриарших прудах похищена Жанна Ойленбург, супруга президента компании «Ойленбург».
– Ох, ничего себе!.. – охнул Дима в трубку. – Я выезжаю, майор.
***
Дима в последние годы был спокойным водителем. Адреналина с лихвой хватало и в командировках, и в журналистских расследованиях. К тому же ребра еще болели после того, как сегодня утром он разбил свою «Короллу». Однако, изменяя себе, Полуянов сейчас выжимал из Киркиной машины все возможные лошадиные силы.
Во весь опор он промчался по длинной и унылой, словно затянувшаяся болезнь, Люблинской улице. На желтый свет, срываясь в занос, свернул у Текстильщиков на Волгоградку. Если бы сейчас, ночью, его вдруг остановили гаишники, у Димы (пожалуй, впервые в жизни) имелась железная отмазка: «Меня срочно вызвал для дачи показаний майор Савельев из Первого Северного УВД. Хотите – позвоните ему, вот телефон». Однако в свирепо-морозную ночь гаишники все попрятались. Наверно, даже тулупы с валенками их не спасали. И машин, конечно, было мало. Ничто не помешало Полуянову пронестись на скорости сто двадцать до Третьего кольца. Там он свернул на север.
Несмотря на то, что уже почти сутки журналист был на ногах, спать нисколько не хотелось: сказывалось действие суперчифиря. От быстрого мелькания фонарей и дорожной разметки в голове вспыхивали разрозненные мысли: «А может, вместо Воскресенского мстит его брат… Или, допустим, сын… Поэтому он и похож на него на пленке… Ведь я лица Воскресенского не видел ни живьем, когда сегодня утром за ним гнался, ни на видео… Только фигуру, походку, руки… А может, мстит – мать его? Или сестра?.. Даже пол трудно определить в тех хламидах, в которых он на видео снимался… Впрочем, нет, по всем манерам, повадкам, походке ясно: и на пленке снят мужчина, и сегодня утром от меня сбежал явно мужик…»
Крошка «Матиц» ревел, как большой, своим малюсеньким двигателем, поглощая километры лефортовского туннеля. Проносящиеся фонари равномерно вспыхивали перед глазами.
«Неужели Воскресенский и вправду ни при чем?.. Не может быть… Таких совпадений не бывает… Маша Бахарева… Надя… Потом Ойленбург… Понятен принцип серии… Страдают самые близкие родственники тех, кто в свое время прищемил хвост Воскресенскому… Жестокая месть, совсем неадекватная содеянному нами… Мной, например…»
Часы показывали без четверти два. Ночь, пустота, изгиб тоннеля, фонари.
«Но для меня главное – Надя… Господи, как же мне, оказывается, плохо без нее… Только бы с ней ничего не случилось… Я не прощу себе… Всю жизнь буду себя винить, если вдруг… Как она там, бедная… Узнать бы, где она… Говорят, спецназ всегда пытается освободить заложников под утро: когда у похитителей снижается внимание и одолевает сон… А утро уже скоро… А у нас ничего нет: ни имени обвиняемого, ни адреса… Значит, никакого штурма пока не будет…»
Дима пролетел по Третьему кольцу и вышел на финишную прямую: свернул на Ленинградку. Бросив взгляд на часы, он не поверил своим глазам: он в дороге всего-то тринадцать минут. Скоро он приедет к Савельеву – и окажется у него на подхвате… «Когда террористы захватывают заложников, мы, планируя операцию, исходим из того, что заложники уже мертвы», – вспомнились журналисту откровения кого-то из руководителей спецслужб. «И правда, гражданских спецназовцы не жалеют: что на Дубровке, что в Беслане… И Надю, если начнется штурм, тоже никто не пожалеет… Она ведь не дочь чиновника, как Бахарева, и даже не жена немецкого предпринимателя, как Ойленбург… Всего-навсего – невеста какого-то там журналиста… А невеста – статус скользкий, к делу его не подошьешь, в официальной бумаге не зарегистрируешь…» . На миг Диму охватила паника. А может, он вообще напрасно связывается с майором Савельевым? Может, ему надо продолжить поиски самому? В одиночку? Но как он один найдет место, где похититель прячет Надю?.. И поздно поворачивать назад – он обещал майору подъехать. И он уже почти что рядом с Первым Северным УВД. «Надо только все время крепко помнить: у опера Савельева – свои цели и своя игра, а у меня – своя. И мне надо во что бы то ни стало спасти Надю».
