— Ваня! — истерически закричала какая-то девица. — Что с тобой?
Гости заметались перед клубом, спрашивая друг у друга, что, собственно, произошло. Суматоху прекратил сам Иван Ахтынберг. Он вырвался из цепких заботливых рук своей охраны, снова перегнулся через перила и захохотал, захлебываясь слюной.
— Эй вы, козлы! — сквозь смех орал он. — Кто забивался, что Ваню не испачкают краской? Обломитесь, придурки! Это — плюшка! От того самого снайпера! И я выиграл! Поставил на себя и выиграл! Кто из вас еще способен на такое?
Он кричал еще несколько минут, подпрыгивая и хлопая себя ладонью по лысине.
«Он еще не знает, что виртуальный тотализатор прикрылся, — спокойно подумала Алена, пряча мобильник и открывая дверь машины. — Или мальчики не вняли увещеваниям майора Мелешко и Моржа? А азартный парень этот Ваня. И умеет радоваться жизни. Хоть и козел».
Екатерину Максимовну и Елизавету Петровну встретили у подножия башенного крана. Игорь и Андрей как истинные джентльмены помогли дамам сойти с последних ступенек ненадежной конструкции. Дамы встрече не удивились, не возмущались и не скрывали цели своего визита наверх. Посовещавшись, друзья решили пригласить бабушек в офис Пирогова. Те не спорили, не сопротивлялись. Только сесть в машину Игоря наотрез отказались, мотивируя отказ тем, что не доверяют быстрым заграничным маркам.
В офисе Гоголь организовал чаепитие на шесть персон. С медовыми пряниками и малиновым вареньем, полагая это угощение сообразным ситуации. Все-таки бабушки в гостях. Некоторое время чаи гоняли молча. Никто не решался первым начать беседу, ради которой они все здесь собрались на ночь глядя. Затем Андрей, дочиста вычерпав розетку с вареньем, откашлялся и с грустью взглянул на пожилых пейнтболисток.
— Милые дамы, — печально проговорил он. — То, что я сейчас скажу, и то, что, скажете вы, если захотите, будет носить характер обычной беседы, которая никакими средствами фиксироваться не будет. Вероятно, в ближайшее время вас вызовет следователь и будет разговаривать с вами, протоколируя каждое слово. Вы, надеюсь, понимаете, что это означает. Но сейчас среди нас следователя нет. И протокола я вести не буду. И диктофона включать тоже. Я просто хочу знать. И все мы хотим знать. Зачем, Екатерина Максимовна? И почему, Елизавета Петровна? Скучно было жить без подобных головокружительных трюков?
— Скучно? — Екатерина Максимовна оскорбленно подняла на Мелешко глаза. — Поверьте, нам есть чем заниматься в жизни.
— Тогда зачем вы занимались этим? — мягко спросил Андрей.
— Ни одно деяние не должно оставаться безнаказанным, — торжественно повторила Екатерина Максимовна фразу, которую Саша уже слышала из ее уст. — Каждый человек должен отвечать за свои поступки. И уметь отличать хорошие от плохих. А если он не понимает, что поступает дурно, ему нужно дать это понять.
— Значит, вы стреляли в людей из маркера в воспитательных целях? — сказал Пирогов.
— Можно и так сказать, — гордо кивнула Екатерина Максимовна. — Пусть у нас слишком слабые воспитательные средства. Но мы делали то, что было в наших силах. Другие жалуются в инстанции, обращаются в суд, прокуратуру. Кто-то может отомстить обидчику кулаком. Но у нас слишком слабые кулаки. Зато мы обладаем другими умениями. Лично я ни о чем не жалею.
— И я тоже, — сказала Елизавета Петровна, ободряюще взглянув на подругу.
— Ну что же… — вздохнул Мелешко. — Каждый выбирает себе дорогу сам. Но позвольте вас спросить, за что конкретно вы, так сказать, наказывали того или иного человека. Видите ли, ваши жертвы настолько непохожи, что я теряюсь в догадках. Директор школы, слесарь, хозяин клуба… Весьма широкий диапазон.
— Пожалуйста, — решительно произнесла Екатерина Максимовна. — Только учтите, следователь этого под протокол не услышит. У вас нет никаких доказательств, что все жертвы были наказаны нашими руками.
— Конечно, я понимаю, — улыбнулся Андрей. — Формально вас вообще не за что привлекать к суду. Мы не сможем доказать, что вы стреляли, например, во Владлена Степановича Кокорева, который мог бы добиться для вас самого тяжелого наказания. Сегодняшняя жертва не считает себя потерпевшей, поэтому заявление в прокуратуру писать не будет. А если нет потерпевшего, нет и состава преступления. Вот если бы вы в него из настоящего оружия выстрелили, тогда другой разговор.
— Мы не убийцы! — воскликнула Екатерина Максимовна. — Хотя, видит Бог, иногда очень хочется взять в руки что-нибудь посерьезнее маркера.
— Наверное, я могу понять вас, — сказал Андрей. — Так за что же — директора школы? На какой почве вы идейно схлестнулись?
— Идейно? — пожала плечами Екатерина Максимовна. — Никакого идейного противостояния у нас с жертвами нет. Просто они все — плохие люди.
— И чем же плоха, например, госпожа Майская? — спросил Андрей. — Я с ней разговаривал, был в школе, которой она руководит. Очень неплохая с виду школа, надо сказать.
— Школа держится на плечах учителей, которые там из последних сил работают! — вступила в разговор Елизавета Петровна. — У меня там внучка учится в шестом классе. И многое рассказывает. Майская — деспот, ничего не понимающая в воспитании детей. Она насаждает драконовские порядки, не сообразив, что такими методами не поднять ни одно хорошее дело. Какой-то мальчик из внучкиного класса провинился. Провинность была небольшая — просто детская шалость. Что-то он там разбил в кабинете физики. А Майская наказала весь класс — отменила экскурсию в Пушкинские Горы. А дети так мечтали туда поехать со своей учительницей литературы! Столько разговоров было вокруг этой поездки. Сколько книжек прочитано! Внучка после этого, с позволения сказать, наказания три дня рыдала. Понимаете, что такое для ребенка расстаться со своей мечтой, пусть и скромной? А каково было учительнице?
— Но своим, «с позволения сказать, наказанием» вы усугубили ситуацию, — заметил Мелешко. — Майская стала подозревать детей, учителей. Стала еще злее. В чем же тогда смысл вашей акции?
— В том, что когда-нибудь она поймет — нельзя безнаказанно творить зло, — провозгласила Екатерина Максимовна. — Когда-нибудь судьба тебе отвесит плюху.
— Но какое зло творил Феликс Калязин? — не выдержала Алена.
— А вы посмотрите, что делается у вас на канале с рекламой, — возмущенно проговорила Елизавета Петровна. — Это же уму непостижимо: прокладки, презервативы. Как можно это допускать в эфир?
— Но… — опешила Алена. — Вы же умные женщины. Без рекламы ни один канал не может существовать.
— Но отбор-то какой-то должен быть! — упрямо настаивала Елизавета Петровна. — Кому как не руководителю канала этим заниматься? Мы написали Калязину несколько писем. И что получили в ответ? Вот эти ваши слова: канал без рекламы погибнет. Но ведь реклама рекламе рознь. Зачем насаждать пошлость?
— Да… — протянула Алена. — Боюсь, Феликс так и не понял, за что судьба в вашем лице отвесила ему плюху. Хорошо, а отец и сын Кокоревы? Догадываюсь, что вам не нравилось чиновное руководство Владлена Степановича. Но сын-то вам чем не угодил? Он отказался чинить ваш «запорожец»?
— Мы в этом не нуждаемся, — сказала Екатерина Максимовна. — Машину мне внук чинит. А этот толстомордый балбес не умеет вести себя на дорогах. Он считает, что если он ездит на «джипе», то не для него правила писаны.
— Слесарь-водопроводчик плохо починил вам кран, — произнесла Алена с обреченностью в голосе, проникаясь мотивами «снайперш». — Он был наказан, но не заметил этого. Шоумейкер Дерибасов тоже, как и Феликс, насаждает пошлость среди подрастающего поколения. Однако покушение на него — дополнительная ему реклама. С врачом тоже все ясно. Вчера вы спасли жизнь человеку, которого, если я не ошибаюсь, тоже хотели наказать, но отвлеклись. И как долго вы собирались таким образом воевать с плохими людьми?
— Пока руки не перестанут удерживать маркер, — Екатерина Максимовна вскинула подбородок. — Зла на наш век хватило бы.
— А зачем вы так далеко отправились, чтобы наказать слесаря? — спросила Саша, вспомнив о «парголовской» версии отца. — Столько времени потратили… Не проще ли было выстрелить в него… по месту жительства?
— Не проще, — усмехнулась Елизавета Петровна. — С такими типами невозможно что-либо планировать заранее. Это у нормальных деловых людей дни проходят примерно по одному сценарию. А у Косолапова — что ни день, то новый фортель. Посмотрели мы на него и решили, что в ближайший четверг выстрелим в него. А в каком месте — это судя по обстоятельствам. Обстоятельства сложились так, что он с компанией за город отправился. Не в общественном же транспорте или электричке нам было маркеры доставать! А когда выдался более или менее удачный момент, так слесарь уже никакой был. И, действительно, ничего не понял. Но не отменять же нам было планы!
