— Ну что ж, тебе предстоит поближе познакомиться с ними. Они будут представлять на суде интересы «Прекрасного дара жизни». И Драммонд выступает в качестве ведущего консультанта.
Нетрудно догадаться, что в нашем городе почти сотня юридических фирм, которые представляют интересы страховых компаний. И какая разница, если самая ненавистная мне, «Дар жизни», решила воспользоваться услугами другой фирмы, которую я проклинаю ежедневно, этой самой «Трень-Брень»?
Странно, но я принимаю известие спокойно. И не очень этому удивляюсь.
И вдруг до меня доходит, что Брюзер двигается и говорит слишком быстро. Он беспокоится. Из-за меня он начал судебное дело стоимостью в десять миллионов против большой компании, интересы ее представляет адвокат, которого он боится.
Смешно. Никогда не мог вообразить, что Брюзер Стоун может чего-нибудь бояться.
— Что он сказал?
— Да просто поздоровался и сообщил, что наводит справки. Сказал также, что дело будет вести судья Харви Хейл, его товарищ по оружию и напарник по комнате в Йельском университете тридцать лет назад, где они вместе изучали юриспруденцию, и который, между прочим, если тебе известно, был самым лучшим защитником по делам страховых компаний до того, как у него приключился сердечный приступ и врач велел ему переменить профессию. Он добился должности судьи и всегда соглашается с защитой, что справедливый и верный вердикт стоит меньше десяти тысяч долларов.
— Жалею, что задал свой вопрос.
— Итак, мы имеем в качестве противника Лео Ф. Драммонда и его солидный штат помощников, а они имеют благосклонного к ним судью. И они из тебя всю душу вытряхнут.
— Из меня? А как же вы?
— О, я, конечно, буду рядом. Но это твой ребеночек. Они утопят тебя в документации. — Брюзер идет к двери. — Помни, у них почасовая оплата. Чем больше они сочинят бумаг, тем больше часов подадут на оплату. — Он смеется над моей наивностью и хлопает дверью, и у меня такое впечатление, что ему будет приятно видеть, как эти важные парни зададут мне жестокую трепку.
Итак, меня бросили на произвол судьбы. В «Трень-Брень» больше ста адвокатов, и я вдруг чувствую себя очень, очень одиноким.
* * *
Мы с Деком едим суп в забегаловке Труди. Небольшое число ее посетителей — исключительно «синие воротнички».
В помещении пахнет салом, потом и жареным мясом. Дек любит сюда заходить, потому что подцепил тут несколько клиентов, главным образом из тех, кто получил травму на работе.
Одно дело сладилось за тридцать тысяч долларов. Ему досталась треть от двадцати пяти процентов, то есть две тысячи пятьсот.
Есть также в округе несколько баров, которые Дек нередко посещает, признается он мне шепотом, нагнувшись над супом. Тогда он снимает галстук и старается ничем внешне не отличаться от постоянных посетителей, но пьет только содовую. Он слушает разговоры рабочих, которые расслабляются после трудового дня. Дек мог бы мне подсказать хорошие бары, то есть зеленую травку, как он любит их называть, где можно попастись. Дек просто начинен советами насчет добывания дел и клиентов.
И конечно, он посещает иногда даже злачные места со стриптизом, но только вместе со своими клиентами. Надо циркулировать, повторяет он не один раз. Ему нравятся также казино в штате Миссисипи, но он высказывает дальновидное мнение, что это нехорошие места, потому что там совращают бедных людей, которые проигрывают свои последние деньги.
Однако там может подвернуться выгодный случай. Преступность ведь растет и будет продолжать расти. Чем больше людей играет в казино, тем больше разводов и банкротов. А людям требуются адвокаты. В казино много потенциальных страдальцев, и у Дека на них чутье. Всегда что-нибудь да подвернется. Он и меня направит по верному пути.
Я еще раз вкусно ем в Гауз-гриле, том самом баре в больнице Святого Петра. Я поглощаю макароны с сыром в пластиковой упаковке. Время от времени принимаюсь за учебники, посматривая на часы.
В десять вечера появляется пожилой джентльмен в розовой куртке, но в одиночестве. Он останавливается, оглядывается, видит меня и подходит. Лицо у него суровое, и ему явно не нравится то, что он делает.
— Это вы мистер Бейлор? — спрашивает он вежливо. Старик держит в руке конверт и, когда я утвердительно киваю, кладет его на столик. — Это вам от миссис Райкер, — поясняет он, слегка поклонившись, а затем уходит.
Конверт обычный, белый. Я вскрываю его, вынимаю поздравительную открытку без адреса и читаю:
«Дорогой Руди!
Мой доктор отпустил меня сегодня утром, так что теперь, когда ты это читаешь, я уже дома. Спасибо за все. Ты замечательный».
Потом она подписала свое имя, а затем прибавила постскриптум:
«Пожалуйста, не звони и не пиши и не пытайся со мной увидеться. От этого будут только неприятности. Еще раз спасибо».
Она знала, что я буду верно ждать ее в гриле. Мне ни разу не пришло в голову, в которой последние двадцать четыре часа крутились одни похотливые мысли, что она может выписаться. Я был уверен, что мы встретимся сегодня вечером.
Я бесцельно бреду по бесконечным коридорам, пытаясь взять себя в руки. Я твердо намерен увидеться с ней опять.
Она во мне нуждается, потому что больше у нее нет никого, кто бы ей помог.
В будке телефона-автомата я нахожу в списке номер Клиффа Райкера и нажимаю цифры. Механический голос сообщает, что номер отключен.
Рано утром в среду мы приезжаем в гостиницу, в низкое антресольное помещение между двумя главными этажами, и нас быстро проводят в танцевальный зал, который больше, чем футбольное поле. Нас регистрируют и разделяют на группы. Взносы, дающие право экзаменоваться, мы уже давно уплатили. Иногда мы нервно переговариваемся, но общаемся мало. Все перепуганы насмерть.
Из двухсот или около того человек, которые сдают сегодня экзамен на звание адвоката, по крайней мере половина выпускников Мемфисского университета, окончившие его в прошлом месяце. Здесь и мои друзья и враги. Букер устраивается за столом очень далеко от меня. Мы решили не садиться вместе. Сара Плэнкмор Уилкокс и С. Тодд поместились в углу с другой стороны зала. В прошлую субботу они поженились.
Хорошенький у них медовый месяц. Он красивый парень с Дополнительным домашним образованием и высокомерным видом представителя голубых кровей. Я надеюсь, что он провалится на экзамене. И Сара тоже.
Я чувствую в атмосфере дух соперничества, как это было в первые несколько недель учебы в юридическом колледже, когда мы очень ревниво относились к успехам друг друга. Я киваю нескольким знакомым, молча надеясь, что они провалятся, потому что они тоже в душе надеются, что я срежусь. Такова суть нашей профессии.
Но вот мы расселись за раздвижными столами с изрядными промежутками между ними и выслушиваем десятиминутную инструкцию. Затем, ровно в восемь, начинаются экзамены.
Начинаются они с бесконечного перечня неоднозначных вопросов с подвохом, по всему Уложению законов, распространяющихся на все штаты. Просто невозможно сказать в данный момент, достаточно ли я подготовлен. Утро бесконечное.
На ленче в спокойном гостиничном кафе мы встречаемся с Букером и ни словом не обмениваемся об экзаменах.
Вечером съедаю сандвич с индейкой во дворике вместе с мисс Берди. В девять укладываюсь спать.
* * *
Экзамен заканчивается в пять вечера в пятницу. Мы все куксимся и слишком устали, чтобы отметить событие. У нас в последний раз собирают работы и говорят, что мы свободны.
Мы решили, что хорошо бы где-то выпить прохладительного во славу былых времен, и вскоре встречаемся вшестером в «Йогисе», чтобы пропустить по паре банок пива. Принса сегодня вечером нет, Брюзера тоже не видно, и я чувствую большое облегчение: мне претит сама мысль, что друзья увидят меня в обществе моего босса. Посыплется множество вопросов насчет нашей практики. Нет, дайте мне лишь год, и я подыщу себе работенку получше.
После первого же экзамена в колледже мы поняли, что лучше никогда не обсуждать, как он прошел. Если потом сравнивать ответы, то бывает очень неприятно сознавать, что ты что-то упустил или не так ответил.
Мы едим пиццу, выпиваем по нескольку банок пива, но мы слишком устали, чтобы закатить веселый дебош. По дороге домой Букер признается, что просто физически заболел от этих экзаменов. Но он уверен, что отделался счастливо.
* * *
Я сплю двенадцать часов подряд. Я обещал мисс Берди, что займусь делами в саду сегодня, если не будет дождя. Когда я наконец просыпаюсь, моя квартирка залита ярким солнечным светом. Жарко, влажно, душно — типичный мемфисский июльский день. После трех дней, когда я напрягал до боли глаза, воображение и память в зале без окон, я мог бы немного попотеть и заняться грязной работой в саду, но я выскальзываю из дому незамеченным и через двадцать минут паркуюсь на дорожке у дома Блейков.
