Ознакомительная версия.
Хватит, решила для себя Татьяна, укрываясь по самый нос пуховым одеялом.
На сегодня хватит. Завтра вставать рано. Потом долго и тщательно приводить себя в порядок. Завтра встреча с потенциальным заказчиком, которого рвут на части конкуренты. Ей нужно хорошо выглядеть, она лицо фирмы. А чтобы так выглядеть, нужно выспаться. Спать. Немедленно спать…
— Алло… — Язык совершенно не ворочался, плотно прилегая к небу, будто приклеенный, в голове вообще творилось что-то невообразимое. — Алло, слушаю вас, черт возьми!..
В трубке посопели с минуту, затем отчетливо шмыгнули носом, а затем раздалось робкое:
— Здрасте, это я, Татьяна… Верещагина Татьяна.
— А-аа, это ты! Привет!.. — чуть приоткрыв глаза, ровно настолько, чтобы отыскать поставленный с вечера на тумбочку стакан с разведенным в воде аспирином, Степан с шумом выдохнул. — Который час?
— Восемь, — прошелестела в ответ Верещагина (черти бы ее побрали!) и тут же поспешила уточнить:
— Восемь утра… Суббота… — И уж совсем не к месту добавила:
— Семнадцатое сентября.
Дура, оскорбился до глубины души Степан.
Как есть дура, круглая дура! Отыскал прищуренными глазками стакан. Дотянулся до него и с жадностью выпил. Потом перевел взгляд на часы и засек время. Минут через десять должно стать легче. Он знал это доподлинно, потому как проделывал подобную процедуру не раз. Как не раз зарекался не напиваться до такого свинячьего состояния, в котором пребывал накануне.
Хотя повод был более чем достойный.
Вчера вечером проставлялся старый друг Кирюха, обмывая очередную свою помолвку. Проставлялся с такой щедростью, на которую прежде не приходилось и рассчитывать. И вот вам результат — жуткое, омерзительное похмелье.
А начиналось-то ведь все как всегда — вполне прилично. Прилично до раздражающей нервы и скулы зевоты.
Они все — жених, невеста, ее и его родители, его и ее друг с подругой — встретились в ресторане. Посидели, поговорили. Чинно поговорили, правильно, приглушенно посмеивались над приличными шутками. Немного потоптались на танцевальном пятачке, танцуя все больше под медленные композиции, чтобы тоже все было прилично — без взбрыкивания ногами и потных подмышек. Потом погуляли по набережной. Развезли всех по домам: его и ее маму с папой, оставили дома невесту, доставили по месту жительства подругу невесты.
И все… Дальше понеслось… Дальше началось такое…
Степан брезгливо поморщился, вспомнив необузданный секс с барменшей прямо в подворотне у бара, в котором они с Кирюхой доходили до конечной кондиции. Он бы лично, может, и не стал с ней ничего такого, кабы не друг. Искуситель еще тот, черти бы его побрали!
— Степа! — зашептал он ему на ухо, когда девочка пару раз стрельнула в их сторону жарким обещающим взглядом. — Смотри, какая телка задурелая! Это же твой типаж, Степка! Давай, мочи ее!
— Что, прямо здесь, что ли?! — Степан еще, помнится, огляделся по сторонам.
Невзирая на поздний час (вернее, на ранний — было уже четыре утра), посетителей в баре было немало. Представить себе, как он сдирает с девчонки ее крохотную юбчонку и трусики в ниточку, даже в его состоянии было как-то затруднительно.
— Ты че, Кирюха! — ухмыльнулся тогда Степан, но пристально и детально принялся рассматривать барменшу. — Тут народу тьма. Как я могу?
— Да ладно тебе париться! Э-эх, кабы не моя женитьба, я бы ее… — Кирюха мечтательно закатил глаза. — Я бы ее прямо на этой стойке…
Было ясно, что друг его откровенно подначивает.
Конечно, не стал бы он иметь секс с барменшей прямо на стойке — это раз.
А два — это то, что ни один из трех предыдущих браков не был ему препятствием на пути к желанному телу. Степан ему так прямо об этом и сказал.
— Не, Степ! На этот раз все серьезно! — печально пробубнил Кирилл, как, впрочем, заявлял и в предыдущие три раза. — Нюся… Она такая вся…
— Какая она, твоя Нюся? — фыркнул недоверчиво Степан.
Последний выбор друга, если честно, поставил его в конкретный тупик. Анна — так звали четвертую по счету невесту Кирилла — была тщедушна телом, непривлекательна лицом и патриархальна взглядами, будто пыльный пергаментный свиток на библиотечной полке. Увидев Нюсю впервые и послушав ее минут двадцать, Степан еле удержался от того, чтобы не схватить друга за шиворот и не утащить его от нее куда подальше. Но сдержался. Выбор друга — дело святое. Нравится — пускай себе женится. Вопрос — надолго ли — в этот раз также повис в воздухе…
— Нюся, она такая правильная, знаешь! — воскликнул Кирилл, правда, без былого восторга, что наличествовал в его голосе еще пару месяцев назад.
— Догадываюсь, — сдержанно согласился Степан, во всю семафоря глазами девчонке за стойкой. — И что?
— Вот я и хочу, чтобы детей мне родила именно она! Она и воспитать их сможет как положено. И я всегда могу быть уверен в том, что… — И вот тут Кирюху прорвало, и он как заорет:
— Что эта моль никогда не приведет в мой дом мужика, как сука моя Верка! Что она натянет на себя ночную байковую рубаху-саркофаг и будет сидеть и ждать меня! Каким бы и во сколько бы я ни пришел!..
— Не факт, — вяло возразил Степан, изо всех сил жалея запутавшегося друга. И чтобы хоть как-то скрасить испорченное настроение, он вдруг брякнул:
— Ну что, дружище, ты и в самом деле хочешь, чтобы я трахнул эту куколку?
— Ну! — Кирюха мгновенно оживился. — Это же твой типаж, брат! Такие сиськи, ноги, задница! И одета она так…
Одета барменша была так себе. То есть почти совсем не одета. Крохотная юбочка, майка на тонких бретельках, ну и еще босоножки. Лифчика на даме не было, и грудь четвертого размера призывно колыхалась над стойкой, ощетинившись в сторону друзей твердыми сосками. Ножищи были длиннющими и гладкими.
Попка торчала упругим орешком, и шлепнуть по ней Степану хотелось с каждой минутой все острее. Тут еще девчонка, будто прочувствовав фривольное направление его мыслей, направилась прямо к ним. Ее ноги переступали совершенно правильно, так поигрывая коленками, как могли делать только «задурелые телки».
Это была их с Кирюхой фишка. Только их и ничья больше. Еще с ранних подростковых лет, когда они присаживались на корточки на набережной и, захлебываясь волной гормонов, подбрасывали маленькое овальное зеркальце под ноги взрослым девчонкам. Еще со времен студенчества и стройотрядов, тиская барышень на сеновалах и провисших койках общежития, они любили только таких вот азартных девчонок. Девчонок, не отягощенных дурацкими принципами, не парящихся из-за того, что мама узнает, что скажут люди и все такое.
Они с Кирюхой мгновенно узнавали таких. В чем бы и с кем бы девчонки ни были, сколько бы им ни было лет, друзья всегда их узнавали. Они могли быть блондинками, брюнетками. Могли быть высокими или нет, пухленькими, худенькими. Да любыми! Внешность не имела значения. Значение имел взгляд — раз. Походка — два. Поворот головы — три. И еще голос. Вот голос должен был быть обязательно.., как бы это выразиться точнее… Обещающим, что ли, и еще, наверное, теплым, бархатным, обволакивающим.
Именно таким голосом говорила минувшей ночью с ним длинноногая барменша. Завораживала, убаюкивала, обещала. Сладко так, призывно… И еще смеялась она потрясающе. Заразительно, громко, совершенно неприлично запрокидывая назад кудрявую головку. И Степан сомлел и даже до дома ее не довез, а взял прямо там, у бетонной стены бара. И с наслаждением вдыхал в себя дразняще агрессивный запах ее недорогих духов, и слушал ее смех, ее голос и тискал ее молодое упругое тело…
И это всегда ему нравилось, в этом, по его мнению, и заключалась настоящая жизнь. Когда вот так на скаку, без обязательств и объяснений, без лишней головной боли. Когда каждый день с чистого листа. А вечер — с облегчением перевернутая последняя страница. Это было его.
Девчонки, подобные ночной барменше, никогда не досаждали ему. И Степан забывал о них, стоило им выйти из его квартиры. И он знал, что и они забывают о нем, едва успев хлопнуть подъездной дверью. Это его устраивало.
Случались, правда, проколы и у него, когда не обходилось без слез. Ох, как он ненавидел плачущих женщин! Ох, как ненавидел. Ненавидел, когда с него пытались стребовать что-то, о чем он не имел ни малейшего представления. Однажды, когда одна из таких вот дам, занесенных им в черный список собственных проколов, спросила, а любит ли он ее, Степану едва не сделалось дурно.
— Любовь? — прошипел он тогда в ответ злобно. — А шла бы ты!..
Дама отчалила, а он промучился, как последний идиот, комплексом собственной неполноценности и сволочной несостоятельности остаток ночи и весь следующий день. И вот в тот самый роковой день господь то ли в наказание, то ли в насмешку и послал ему эту Верещагину. Будь он трижды проклят — тот ненастный промозглый день! Будь проклят…
— Чего там у тебя? — буркнул он нелюбезно, вспомнив о своем досадном промахе, заключающемся еще и в знакомстве с ней.
Ознакомительная версия.
