Ознакомительная версия.
Брат и сестра сидели в роскошных темно-бордовых креслах друг напротив друга, а на столе стояли две тонкие белые чашки, от которых поднимался дымок. Господин Бобров, полный, вальяжный, пощипывал себя за бритую щеку. Щеки у него были толстые, отвисшие, как у бульдога, и Наташа не могла удержаться от мысли, что он сам их так и оттянул. Игорь Сергеевич нигде не работал и почти все дни проводил дома за чтением классиков. «Дядя ведет барский образ жизни», — снисходительно говорил Эдик. Угу, барин из господина Боброва тот еще.
После знакомства с семейством Гольц Наташа поинтересовалась у мужа, почему у Евгении Генриховны и Игоря Сергеевича разные отчества. Эдик тогда объяснил, что его бабушка, овдовев, вышла замуж второй раз и от этого брака и родился дядя Игорь. Когда ему было десять лет, бабушка развелась со вторым мужем и до самой своей смерти жила одна не в самом особняке, а в маленьком домике рядом.
«Значит, Игорь Сергеевич у нас, получается, брат только наполовину», — подумала Наташа и вежливо поздоровалась, стараясь не смотреть, как господин Бобров в очередной раз оттягивает кожу щеки так, что приоткрываются желтоватые зубы, и с тихим чпоканьем отпускает ее.
— А, Наташа, доброе утро, — отозвалась Евгения Генриховна. — Хотите кофе? Ольга Степановна сварила сегодня новый кофе, забыла, как он называется…
— Ирландский, — подсказал Игорь Сергеевич. — Действительно вкусно. Я сейчас скажу, чтобы Ольга Степановна сделала для вас.
Наташа благодарно кивнула, опустилась в кресло и улыбнулась.
— Мне кажется, у Ольги Степановны все получается вкусно, что бы она ни готовила.
— Ну, все не все, но многое. — Евгения Генриховна подняла из кресла свое грузное тело и подошла к окну. — А знаете, Наташенька, я сегодня видела снегиря. Сидел на подоконнике в моей комнате и так непосредственно заглядывал в окно… Совершенно так же, как делают некоторые люди — не от невоспитанности, знаете ли, а именно из-за непосредственности. Впрочем, не знаю, что хуже…
— Поэтому вы сегодня дома остались? — несмело спросила Наташа.
— Что? В каком смысле?
— Ну, то есть из-за снегиря? Это был… ваш сегодняшний знак?
Евгения Генриховна уставилась на нее, и Наташа почувствовала себя полной идиоткой.
— При чем здесь снегирь, милая моя? — вскинула брови свекровь. — Надеюсь, вы не считаете меня умалишенной?
Наташа забормотала что-то, оправдываясь, но госпожа Гольц не слушала.
— Я осталась дома, потому что услышала стихотворение по радио. Что-то про домового. Включила — а там такая строчка: «Дома бродит домовой». Разумеется, мне стало понятно, что это Знамение и истолковать его можно только одним способом. Там что-то еще было про… лешего, кажется. Собственно, уже не важно.
— «И настанет день чудесный: по тропинке голубой с неба спустится Небесный и возьмет меня с собой», — процитировала Наташа. — Стихотворение Андрея Усачева, про Небесного. Леший водится в лесах, а Небесный — в небесах. Вы, наверное, его услышали?
— Совершенно не помню. По-моему, да. А откуда вы его знаете?
— Ну, я же все-таки бывшая учительница, часто стихи детям читала, — улыбнулась Наташа.
— Ах да, конечно. Ну что ж, Наташенька, очень рада была узнать ваше мнение о знаках судьбы. Приятного завтрака.
Она кивнула Наташе и вышла из гостиной. Наташа оглядела золотисто-коричневые обои на стенах, про которые Эдик объяснял, что они не бумажные, а тканые, и вздохнула. Господи, она опять не смогла провести встречу на высоком уровне.
Жизнь Евгении Генриховны подчинялась определенным правилам, которые много лет назад она определила для себя сама. А точнее говоря, не правилам — Знакам Судьбы. Да, да, произносилось именно так — с большой буквы. Наташа много раз пыталась угадать тот или иной Знак, но еще ни разу не попала в точку. Знаком могло быть все, что угодно, — услышанная строчка, как сегодня, или звук капели за окном, или яркое пятно на одежде… В общем, все, на что обращала внимание свекровь. Выпавший из Колоды Судьбы Знак немедленно истолковывался, и все последующие действия были подчинены ему до тех пор, пока не объявлялся новый. В первый раз Наташа увидела действие Знака на третий день после переселения в особняк, когда все семейство Гольц ужинало в столовой и обсуждало возникшую проблему: один из сотрудников Евгении Генриховны был пойман на мелком воровстве.
— Уволила бы мерзавца незамедлительно, — низкий голос Евгении Генриховны отчетливо звучал в большой комнате с серебристыми стенами, — да вот беда: некем его заменить.
— Незаменимых, Женечка, не бывает, — подал голос Игорь Сергеевич.
— Не бывает, конечно, но, видишь ли, Ковалев мне нужен именно сейчас.
— А что он присвоил? — поинтересовалась Алла Дмитриевна, картинно откидывая рыжую прядь с бледного лица.
— Боже мой, какую-то совершенную ерунду: то ли сотовый телефон, то ли еще что-то такое… Неважно. Важен сам факт. И я пока совершенно не представляю…
Евгения Генриховна неожиданно замолчала, уставившись взглядом в одну точку. Все послушно проследили за ее взглядом. В наступившей тишине Эдик спокойно сказал:
— Ну, вот видишь: все и разрешилось.
Наташа ничего не поняла. Евгения Генриховна, наклонив голову, изучала обычного питерского воробья, сидевшего за окном столовой и что-то озабоченно склевывавшего с подоконника. Потом она отвела взгляд, кивнула самой себе, и в столовой тотчас, словно по команде, зазвякали вилки и ножи, негромко забулькало вино, прерванный разговор возобновился, словно ничего и не произошло. Наташа не стала задавать вопросов, но вечером расспросила Эдика. Тогда-то и выяснилось про Знаки Судьбы.
— Но при чем тут воробей? — спросила слегка удивленная Наташа, выслушав объяснения мужа.
— А ты разве не поняла? — удивился Эдик, снимая джемпер. — Воробей — вора бей. Понимаешь? Мама говорила про вора, и тут такой Знак очевидный. Конечно, уволит она его, завтра же и уволит.
— Эдя, подожди. — Наташа присела на кровать и попыталась воззвать к здравому смыслу супруга. — Но ведь твоя мама обратила внимание на воробья, потому что ей подсознательно этого хотелось. Разве нет? Ведь она могла заметить десяток других вещей и истолковать их наоборот. Например, открыла бы Пушкина и увидела строчку «И милость к падшим призывал…». Или еще что-нибудь в таком роде.
Эдик накинул халат, в котором почему-то казался совсем тщедушным, и провел рукой по русым волосам.
— Ната, я понимаю, тебе это кажется странным. Но поверь мне: мама с детства развивает в себе способность к чтению Знаков, и весь свой бизнес она построила на них. Если ей с утра являлся Знак, что бессмысленную, казалось бы, сделку стоит заключить, то она ее заключала. И в конце концов оказывалась права, понимаешь? То же самое и в жизни. Не спрашивай меня, почему так, я сам не знаю. Но у мамы это действует.
— А… тебя она не пыталась…
— Нет, не пыталась, — покачал головой Эдик. — Ни меня, ни кого-то другого мама никогда в свою веру не обращала. — Он усмехнулся, как показалось Наташе, грустно. — Мама натура исключительная, и то, что годится для нее, с другими не пройдет. Поэтому я, моя дорогая, самый банальный банковский служащий без всяких ориентиров в жизни.
Наташа встала с голубого покрывала и медленно расстегнула две верхние пуговицы на блузке.
— А по-моему, — холодным голосом сказала она, — по-моему, ты — просто не выучивший урока восьмиклассник. Ответьте мне, Гольц, почему вы опять не в состоянии решить элементарной задачи?
В серых глазах Эдика что-то мелькнуло.
— Не слышу ответа? Значит, так, Гольц, — отчеканила Наташа, — вы нарушаете правила и будете наказаны. Снимайте свою форму!
Сглотнув, Эдик потянул халат вниз.
— С каких пор трусы не входят в форму? — прищурилась Наташа.
Эдик покорно начал стягивать трусы, но она остановила его.
— Так не пойдет. Я сама.
Прижавшись к Эдику, Наташа одним рывком стащила с него трусы и, пока он путался, пытаясь сбросить их с ног, расстегнула блузку. Эдик повернулся к ней, секунду смотрел на розовое кружевное белье, а затем подхватил жену на руки, и они оба упали на постель.
Ольга Степановна составила список необходимых продуктов еще вчера и теперь собиралась в супермаркет, стоя перед большим зеркалом в холле. Разумеется, Жора в состоянии и сам закупить многие продукты, но в главном на него положиться нельзя. Обязательно или фрукты купит недозрелые, или картошку выберет розовую, а из нее такой супчик, как любит Женечка, не получится. Ольга Степановна, единственная из живущих в доме, называла хозяйку уменьшительным именем.
Она подошла к зеркалу и провела расческой по седым завиткам.
— Жора, — позвала она, — ты где?
— Здесь, Ольга Степановна, — отозвался секретарь откуда-то со стороны столовой, — уже иду. Я машину выгоню из гаража, а вы потихонечку выходите, хорошо?
Ознакомительная версия.
