– А если мы, хм, не будем с ними работать? – ехиднейше поинтересовался Эрнест Максимович, намекая на вполне возможный неуспех презентации.
– Будем, Эрнест Максимыч, обязательно будем.
Впрочем, у Тани сейчас совсем не было в этом уверенности. Наоборот, волнение достигло такой силы, что аж спазмы в желудке начались. «Насколько мне было бы спокойней с Леней, – вдруг поняла Таня. – Нет, он у меня выговором не отделается. Я его, когда появится, по стенке размажу!»
А тут они уже и к офису заказчиков подкатили. Вот еще один громадный плюс провинциального Кострова: в отличие от столицы все здесь близко и никаких нет пробок на улицах – разве что в пятницу вечером, когда все горожане на природу рвутся.
Спустя три часа Леня все равно не появился.
Презентация прошла настолько хорошо, что об этом можно было только мечтать. Прямо как по маслу прошла. Пожалуй, за всю семилетнюю Танину карьеру такого успеха она и не знавала. Вот и гадай – то ли талант помог, то ли секретное оружие…
Секретное оружие было таким.
Хотя весь коллектив агентства считал, что с директором «Юлианы», Глебом Захаровичем Пастуховым, Таня не знакома, на самом деле…
Она, пусть и работала над рекламной концепцией чуть не сутками, а древнее российское правило – «все решают связи» – не забыла. И одновременно с поиском нестандартных рекламных решений подбиралась к директору концерна с другой стороны. Со стороны теннисного корта.
Таня никак не могла пропустить информацию, что Глеб Захарович, как и она, – теннисист-любитель. Выяснить, на каком корте директор «Юлианы» лупит по мячику – в условиях крошечного-то Кострова! – оказалось элементарно. Дальше и вовсе все пошло как по маслу: белоснежная форма, короткая юбка, стройные ноги, сильная подача, «ой, извините, мой мячик улетел на ваш корт…» Конечно же, Глеб Захарович предложил ей сыграть. И, разумеется, в трудной борьбе победил. А потом маслено улыбнулся и позвал ее за город, на уик-энд, в охотничий домик.
– Спасибо, но это вряд ли возможно, – твердо отказалась Татьяна. И, хотя директор и просил, телефона своего ему не сообщила. И больше с Глебом Захаровичем не общалась.
«После презентации телефон ему дам. Если все хорошо пройдет», – решила она.
И вот наконец презентация. Директор «Юлианы» Глеб Захарович, едва увидев Татьяну, растерянно заморгал, но в руки себя взял быстро, секунды три прошло – на то он и директор, чтобы с эмоциями справляться. Пожал руку, сдержанно сообщил, что ему приятно с ней познакомиться… И попросил переходить к делу.
Волноваться Таня перестала с первых же слов. Рассказывала четко, просто, ясно. Когда нужно, шутила. Порой тонко подольщалась к заказчикам: «Вы создали самый лучший в России продукт в своей группе…» Порой производила эффект мудреными словечками. Заказчики посматривали на экран, где мелькали слайды, на схемы, глубокомысленно листали экземпляры концепции. Глеб Захарович благосклонно кивал. Он с самого начала принял такую позу, словно Таня – его любимая аспирантка – диссертацию по его же коронной теме защищает. Будто бы все, о чем Таня докладывает, он самолично придумал, а она только его мудрые указания ретранслирует. Ощутив невидимыми подхалимскими рецепторами благосклонность ГЗ (как за глаза называли Глеба Захарыча), и его подчиненные разгладили хмурые лица и стали кивать директору в такт. Откровенный скепсис отражался только на лице «своего» Эрнеста Максимовича – тот уж три месяца ждал, да никак не мог дождаться, когда же назначенка из Москвы, молодая, да ранняя, наконец сломает себе шею. Но тут уж извините: он, по правилам игры, пребывал в данный момент на стороне Тани и не имел никаких прав даже слова против нее вякнуть.
В итоге концепцию приняли на ура, а ее обсуждение свелось к малозначительной дискуссии: к примеру, сразу ли запускать ролик по центральным каналам или для начала обкатать его месяцок на местном, костровском телевидении.
Итак, Татьяна имела успех. Даже, можно сказать, произвела фурор. Всю дорогу обратно в офис она пребывала в эйфории, и даже кислая физия Эрнеста Максимовича с откляченной нижней губой не могла испортить ей настроения. «Сейчас вернемся, – загадывала Татьяна, – и я прикажу открыть ледяного шампанского, а потом сделаю всем ручкой и поеду на левый берег на пляж. Пора начать купальный сезон. Жарища уже давно, а у меня из-за этой проклятущей концепции прелестный купальник от «Шанель» до сих пор не обновлен – в темном шкафу вылеживается».
Однако в офисе ее огорошила Изольда Серафимовна.
– Я напечатала приказ, – торжествующе провозгласила она. – Он, Танечка, у вас на столе.
– Какой еще приказ? – поморщилась Татьяна.
– По Леониду. О выговоре и лишении надбавки.
– По Леониду? Он что, так и не появился?
– Нет, – победоносно ответила Изольда. – И даже не звонил.
Влепить Лене выговор было проще всего. Таня подписала приказ, услужливо положенный ей на стол Серафимовной, размашисто, сердито, так что даже дорогой «Монблан» кляксу дал.
Откинулась в кресле. Полюбовалась на собственную начальственную роспись. С минуту поразмышляла. Потом решила: вывешивать приказ на всеобщее обозрение она пока не будет. Лучше до поры спрятать его в сейф. А также отменить шампанское с пляжем и сходить к Лене домой. В самом деле, может, случилось что. Опоздать на работу на четыре часа безо всяких объяснений – раньше ничего подобного даже за безалаберным Леней не водилось.
На ходу бросив Серафимовне: «Я отъеду на часок», – Татьяна вышла из офиса. Вот еще один плюс начальственного статуса: можно в рабочее время делать что хочешь и ходить куда захочешь и при этом ни у кого не отпрашиваться и никому ничего не объяснять. К ее услугам были представительский «мерс» с прирученным Вас-Палычем и личная белая «десятка», которую фирма приобрела специально для ее костровских разъездов. Но по зрелом размышлении Таня решила транспорт не гонять и до Лениного дома пройтись пешком: «Прогуляюсь. А заодно – отозлюсь». (Пешая прогулка всегда помогала ей «выпустить пар».) К тому же до дома Ленчика в буквальном смысле слова два шага. То бишь кварталов семь от офиса.
Надев солнцезащитные очки и стараясь держаться в тени акаций, она зашагала в сторону Лениного дома. Светило уже раскалило город. По главной пешеходной улице Кострова, носящей имя Красных Партизан, шествовали редкие прохожие. Публика почти не отличалась от московской: вышедшие на бизнес-ланч клерки в галстучках; модницы, перебегающие от косметички к маникюрше; пенсионерки, рыщущие по магазинам в поисках грошовой экономии. Но модные вещи на местных светских львах и дамах полусвета по большей части (определяла Таня наметанным взглядом) приобретались не в фирменных магазинах, а на местных вещевых рынках, и в этом таилось коренное отличие улицы Красных Партизан от, скажем, Тверской. «Ни одной настоящей дизайнерской вещи, – не без удовольствия отметила Таня. – Хотя копии иногда встречаются неплохие».
Отличие номер два состояло в том, что по городу здешний народ перемещался вальяжно, не спеша. Далеко было пешеходам до столичного темпа и ритма. Первое время по приезде Татьяну замедленность аборигенов бесила, особенно в кафе и магазинах. Продавщицы и официантки двигались едва-едва, словно в сметане плавали. Так и хотелось их в бок пихнуть, чтобы они поворачивались быстрее.
Однако вскоре Татьяна научилась относиться к местной неспешности философски, а теперь, через три месяца после приезда, пожалуй что, и привыкла. Сама усвоила здешний ритм, стала сбавлять обороты. Словно ослабла внутренняя пружинка с подзаводом, все время подгонявшая ее в столице: «Скорей! Скорей!» От того что она перестала постоянно спешить и мчаться, вскоре ей и дышать стало легче, и спина вроде распрямилась, и лицо даже, кажется, разгладилось. Столичный бешеный ритм плохо влияет на организм, сделала она вывод. Может, и правильно, что она годик в провинции поживет. Здоровее станет.
Но сейчас, взволнованная безобразным отсутствием Лени, Таня заметно прибавила шагу и стала двигаться не как прочие прохожие, а с почти московской скоростью. Встречные удивленно посматривали на нее; кое-кто, парни в основном, оглядывался вслед, и Татьяна с удовольствием чувствовала спиной сии взгляды. Она не сомневалась: мужики косятся отнюдь не из-за того, что она выбивается из сонного провинциального ритма, а потому, что фигуру, близкую к идеальной, оценили. И ее платье – не от безвестного турецкого дизайнера, а натуральное «Этро».
…Леня, как и Таня, проживал в Кострове в съемной квартире – в сталинском доме того же фасона, что и она сама. Однажды Татьяна заглянула к нему – в основном из ревнивого любопытства: «Как там его фирма устроила? Сколько выделила жизненных благ в сравнении со мной?» И с удовольствием отметила, что квартира Леньки, хоть и такая же двухкомнатная, однако статусом пониже. Во-первых, находилась она не на набережной, как у нее, с прекрасным видом с балкона, а во дворах. Во-вторых, у него мусоропровод размещался прямо на кухне, а значит, наверняка тараканы баловали. А в-третьих, квартирка Ленькина располагалась на первом этаже, и потому окна были заделаны решетками. И жалюзи ему постоянно приходилось держать закрытыми, а не то все подряд со двора заглядывать будут.
