— Вон, гляди! — толкнул меня Бык, указывая наверх.
Там, из-под штукатурки, выступало изображение Богородицы, будто хрупкий весенний росток из-под пожелтевшего мертвого снега. Тонкий прекрасный лик печально смотрел на нас, кисть правой руки с полупрозрачными пальцами была поднята.
— В натуре стибает! — прошептал Бык. — Может, и правда знак?
В притворе прямо на земле лежало несколько изжеванных матрасов, прикрытых разноцветным тряпьем. На них возился парнишка лет одиннадцати с непомерно большой головой, одутловатым лицом в пятнах зеленки и маленькими круглыми глазками. Зажав в кулаке карандаш, он с силой возил им по куску картона, сдирая поверхность, затем принимался его грызть. Погруженный в этот творческий процесс, он не услышал, как мы вошли, или не обратил внимания.
— Привет, Артемка, — окликнул его Бык.
Артемка качнулся назад и испуганно уставился на нас.
— Свои, свои, — успокоил Бык. — А батя где?
Лицо Артемки сморщилось, он захныкал, неуклюже поднялся и, хромая, заковылял к выходу, стараясь держаться от нас подальше. Следом за ним мы обогнули церковь и приблизились к приземистому заброшенному строению, откуда доносились звуки пилы. У стены стояла тачка, полная разного мусора. Артемка шмыгнул внутрь, а мы остались снаружи.
— Отец Климент! — позвал Бык. — Батяня!
Из помещения показался огромный парень, перемазанный ржавчиной и мазутом. Ему было лет тридцать с небольшим. Мощные плечи, покрытые татуировками, выступали из грязной майки. На одном плече я прочел «ВДВ». Оловянный нательный крестик, болтавшийся на бычьей шее, казался крохотным. Длинные каштановые волосы были забраны на затылке в косичку. На обветренном грубом лице с каштановой бородкой выделялись ясные ореховые глаза. Таких монахов я еще не видел.
Артемка, вцепившись в него двумя руками, боязливо выглядывал из-за его спины.
— Тати нощные! — радостно ахнул отец Климент, завидев нас. — Каким ветром вас принесло? — и он стиснул Быка в объятиях.
— Да тише ты, — взмолился Бык, — ребра мне поломаешь, бугай здоровый!
Отец Климент обнялся с Хромым и Тещей, но уже не с той теплотой. Потом подошла моя очередь.
— Андрей, — представил меня Бык, — близкий наш.
— Тоже хулиганишь? — спросил отец Климент, оглядывая меня своими ясными глазами.
— Не, — ответил вместо меня Бык. — Он у нас интеллигентный человек, только в розыске.
— Бывает с интеллигентами, — согласился отец Климент и крепко пожал мне руку. — А че брови в сечке? Боксер, что ль?
— Занимался когда-то.
— Мухач? — в его тоне звучало пренебрежение, свойственное тяжеловесам по отношению к своим более легким собратьям.
— Тяж? — в свою очередь спросил я.
— Супертяж, — пояснил мне Бык с гордостью за товарища. — Чемпион России по вооруженке. Всю дорогу нокаутами выигрывал. Если попадет в голову — хана, можно даже не отсчитывать — сразу оттаскивать.
Артемка при этих словах с воодушевлением замычал и несколько раз подпрыгнул. Отец Климент посмотрел на него со снисходительным одобрением.
— Учу его маленько боксу, — пояснил он. — По чуть-чуть, ему для координации полезно.
— А у кого тренировался? — спросил я, пытаясь его припомнить.
— Я из Сибири, — ответил отец Климент. — Сибиряк. Это уж после армии в ваших краях осел.
Он легко поднял тележку с мусором и повез на край церковной земли, там проходил глубокий овраг. Артемка неотступно следовал за ним, держась за тележку и воображая, что помогает.
— Тати нощные! — проворчал ему вслед Хромой. — Какие мы тати? Нормальные пацаны. Верующие. — Он расстегнул куртку, затем рубашку и показал огромный золотой крест, осыпанный бриллиантами.
— Лучше спрячь, а то нарвешься, — предостерег Теща. — У меня он в прошлый раз такой же чуть не отнял. Отдай, говорит, от греха подальше. А то, говорит, если с таким крестом купаться в речку полезешь, то непременно на дно пойдешь, давай мы его лучше на купол поставим.
— Пойдем умоемся, — позвал нас от колодца отец Климент, — а то я перемазался весь. Да вот аналой хочу соорудить, никак не выходит. Плотник из меня ну никакой.
— Надо тебе армяшей прислать, — заметил Бык. — У нас бригада одна есть армянская, дома пацанам строит. С год как мы их прикрутили. Работящие армяши, не левота. Все тут разгребут, заодно и починят че надо.
— Не надо, — сказал отец Климент. — На такие дела нельзя неволить. Вот если бы они сами захотели — другое дело.
— А мы им объясним доходчиво, они и захотят.
— Знаю я, как ты объясняешь, — погрозил ему пальцем отец Климент. — Сам пока обойдусь. Тут при коммунистах загадили все напрочь, святость хотели опаскудить. И конюшню устраивали, и склад, и мастерские. Я из храма тонн десять мусор вывез, овраг наполовину закидал. Спасибо, Артемка мне помогает. — Он потрепал мальчика по голове и тот ответил ему благодарным взглядом. — К крестильне-то к этой я еще только приступил, там еще пахать и пахать. — Он зачерпнул ведром воду из колодца. — Полей, — попросил он Хромого.
Хромой потрогал воду рукой и крякнул:
— Ты че, морж, что ли, ледяной водой мыться? Гляди, воспаление легких схватишь!
— Святая вода! — отрезал отец Климент. — Зимой не замерзает. Большевики этот источник нарочно засыпали, а я откопал с Божьей помощью. Мы с Артемкой всю дорогу умываемся, и никакая зараза не берет. Верно, Артемка? Э, брат, да ты, я гляжу, опять карандаш грыз? Аж лоб перепачкал. Зачем же ты их грызешь? Ими рисовать надо, а не грызть.
— Пло-ха! — раздельно выговорил Артемка и сам себе погрозил пальцем.
— Вот и не делай, если плохо. Дай-ка я тебе мордочку вымою.
Он умыл Артемку, потом, стащив майку, фыркая, ополоснулся по пояс. Хромой поежился, глядя на него, а Теща незаметно строил нам гримасы. Когда отец Климент закончил, мы вернулись в церковь. Здесь было не намного теплее, чем снаружи, но, по крайней мере, не задувало. Отец Климент надел через голову черную грубую рясу и подпоясался.
— Голодные? — спросил он. — У нас ведь и нет ничего. Разве что в деревню сбегать, че-нибудь там попросить?
— Не надо никуда бегать, — самодовольно ухмыльнулся Хромой. — Мы все нужное с собой возим.
Он сходил к машинам и принес мешок с конфискованной снедью. Пока отец Климент искал, чем открыть консервы, Теща достал из кармана нож с выдвигающимся лезвием, нарезал пироги и разложил их на большой картонной коробке, перевернутой вверх дном. Артемка схватил кусок пирога и жадно откусил.
— Ты что делаешь? — одернул его отец Климент. — А помолиться? Без молитвы у тебя заворот кишок будет!
— Не пугай мальца, — заступился Бык. — Ешь, братишка, не бойся.
— Не пугаю, а воспитываю, — строго возразил отец Климент. — К вам, кстати, это тоже относится.
Он поднялся и прошел к ширме с иконами. Мы последовали за ним.
— Бог! — вдруг сказал Артемка, указывая на фреску под потолком.
— Это — Божья Матерь, — терпеливо поправил отец Климент. — А Бог — вот.
Он повернул Артемку к бумажной иконе Спасителя.
— Бог, — повторил Артемка, радуясь своему знанию.
— Слышь, бать, а можно по ускоренке молитвы крутануть? — попросил Теща. — А то я жрать хочу, сил нет. С утра маковой росинки во рту не было.
Отец Климент сверкнул на него глазами, но сдержался. Поставив рядом с собой Артемку, он вслух прочитал несколько кратких молитв, и бандиты серьезно и набожно перекрестились.
— Садитесь, — пригласил отец Климент, кивая на тряпье. — Соль, если надо, вон там, сбоку.
— Тут дуба дашь, — передернул плечами Теща. — Холодина, спасу нет. Давай сюда козла заделаем.
— Не надо. Я ж из мира уходил, не чтобы где теплее искать.
— Ты-то ладно, а малец за что страдает? — укорил Бык.
— Это вы страдаете, — возразил отец Климент. —
А мы с Артемкой вас жалеем.
* * *— Батюшка, беда! Убили, батюшка! Насмерть убили!
— Кого убили? — отец Климент кинулся во двор. Мы все, включая Артемку, выскочили следом.
У входа в церковь голосила старуха в кургузом тулупе и теплом желтом платке. В руках она держала раздавленную курицу. Голова у курицы болталась.
— Пеструшку убили! Конец ей пришел! — сокрушалась старуха. — Ты только погляди, батюшка, что злые люди с кормилицей моей сотворили!
Отец Климент с облегчением выдохнул.
— Ну, напугала ты меня, Алевтина! — с укоризной произнес он. — Я уж думал, правда, убили кого!
— Как же я теперя без нее жить буду! — не унималась старуха.
— Тише, мать, не ори! — урезонил ее Хромой. Он брезгливо оглядел труп курицы и, не трогая руками, зачем-то его понюхал. — Ты сюда вообще зачем приперлась? — вдруг спросил он бабку.
— Так ведь, это ж... — пугаясь забормотала старуха. — Вы ж ее... того... порешили!
— Мы? — возмутился Теща. — А ты за свой базар отвечаешь?
