— Абби сейчас в предоперационной. Содержание сахара в крови удалось снизить до ста десяти миллиграмм — и теперь операция начнется с минуты на минуту. Я жду ее окончания с нетерпением.
Эллери поежился, подумав об операции. Минхен предпочел не заметить этого. Они закурили и некоторое время сидели в тишине, пуская дым.
Эллери первым нарушил молчание:
— Между прочим, хотел спросить о вашем соавторстве, Джон. Никогда бы не подумал, что ты ударишься в писательство. Как такое случилось?
— А, это… — Минхен засмеялся. — Большая часть работы связана с описанием реальных случаев, доказывающих теорию, которую мы с Дженни разработали совместно; согласно этой теории можно выявить предрасположенность младенцев к большинству заболеваний еще в утробе матери. Не слишком сложно для тебя?
— Потрясающе звучит, профессор, — пробормотал в ответ Эллери. — А можно ли взглянуть одним глазком на манускрипт? Я мог бы дать несколько советов по литературной обработке.
— Разрази меня гром, нет! — вспыхнул Минхен. — Сожалею, но не могу, старик, — неловко попытался оправдаться он. — Дженни меня убьет. По правде говоря, и все описания клинических случаев, и сама идея — частная собственность и пока еще тайна; Дженни дорожит ими никак не меньше, чем жизнью. Старик недавно отчислил практиканта, который просто из любопытства искал что-то у него на столе… Прости, Эллери. Есть только три человека, которые могут видеть этот «манускрипт»: Дженни, я сам и мисс Прайс, ассистентка Дженни. Она медсестра, но выполняет для нас самую рутинную — машинописную работу.
— Ну хорошо, хорошо, — усмехнулся Эллери, прикрывая глаза в знак смирения. — Я просто хотел вам помочь, старый ты пройдоха… Помнишь, наверное, известные слова: «Легко с задачей справиться, когда берутся за нее друзья совместно…» Но раз ты отвергаешь мою помощь…
И они добродушно рассмеялись.
ОБНАРУЖЕНИЕ
Эллери Квин, дилетант в криминологии, не любил вида крови. Сын полицейского, воспитанный на криминальных историях, привыкший с детства к информации об убийствах, к разговорам о контактах с убийцами и маньяками, он, тем не менее, с трудом переносил вид растерзанной плоти. Но его связь с грубыми умами и жестокими нравами людей, его литературные опыты по криминальной психологии — все это не поколебало его решимости сделать криминалистику своей профессией. При известии об очередном убийстве во взгляде его появлялась решимость, ум становился изощренным, однако… при виде терзаемой плоти им овладевала тошнота.
Он никогда прежде не присутствовал при хирургической операции. Хотя мертвые тела он видел в изобилии: ему приходилось периодически осматривать трупы в морге; сюда же можно приплюсовать в изобилии осмотренные обезображенные тела утопленников, выловленные из воды, и оторванные конечности и головы жертв железнодорожных происшествий; и даже найденные на улицах с огнестрельными ранениями трупы числились в его богатом опыте. Однако хладнокровное разрезание живого тела блестящей сталью хирургического инструмента, вытекающая из порванных сосудов горячая кровь — все это вызывало неодолимый, яростный протест.
Смешанное ощущение ужаса и возбуждения овладело им, когда он занял свое место на смотровой галерее амфитеатра Голландского мемориального госпиталя, устремив взгляд на бесшумно суетившихся внизу людей в хирургическом облачении. В кресле слева сидел доктор Минхен, придирчиво оценивая быстрыми синими глазами деятельность своих подчиненных… До них долетел шепот людей, наблюдавших за операцией рядом с ними. Прямо по центру галереи расположилась группа коллег в белом облачении — по виду молодые врачи и студенты-медики, собравшиеся оценить профессионализм знаменитого хирурга. Они сидели молча.
Позади Эллери и доктора Минхена устроился человек в госпитальных регалиях и с ним — хрупкая молодая женщина, которая постоянно что-то говорила спутнику на ухо. Это был доктор Люциус Даннинг, главный врач, а молодая женщина — его дочь, глава отделения социальной службы госпиталя. Доктор Даннинг был седовласым джентльменом с морщинистым лицом, с которого строго глядели карие глаза. Дочь его была хрупка, мила и некрасива, с явственным тиком одного глазного века.
Галерею отделял от операционной сплошной высокий барьер из стекла. Ряды кресел плавно спускались вниз, как в театре, и перед «зрителями» разворачивалась истинная драма. В задней стене галереи была дверь, открывавшаяся на винтовую лестницу, а та вела в северный коридор.
На лестнице послышался звук шагов, дверь распахнулась, и появился Филип Морхаус с горящим взглядом. Ни шляпы, ни коричневого пальто на нем уже не было. Высмотрев в толпе Минхена, он бегом спустился к нему и прошептал что-то на ухо.
Минхен кивнул с серьезным лицом, обернулся к Эллери:
— Познакомьтесь с Морхаусом, Эллери. Мистер Квин. — Он потряс пальцами в направлении Квина. — Квин, это поверенный миссис Дорн.
Мужчины пожали друг другу руки; Эллери машинально улыбнулся, а затем повернулся спиной к Морхаусу.
Филип Морхаус был худощав, с внимательными глазами и упрямым подбородком.
— Хильда, Фуллер, Хендрик Дорн — все собрались в комнате ожидания внизу. Можно ли им присутствовать при операции, доктор? — нервно спросил он.
Минхен покачал головой. Указал на кресло рядом с собой. Морхаус нахмурился, однако подчинился и тут же сосредоточился на передвижениях в операционной.
Старик в белом прошаркал вверх по ступеням, вглядываясь в лица на галерее, высмотрел кого-то, яростно кивнул ему и исчез. Послышался щелчок закрывшейся двери; еще некоторое время шаги старика были слышны за дверью, затем повисла тишина.
Слаженный оркестр внизу амфитеатра закончил настраиваться и замер в секундной готовности. Эллери подумал: как это схоже с тем моментом в театре, когда все замирает, публика сидит затаив дыхание, и вот-вот поднимется занавес… Под холодным бриллиантовым светом огромных медицинских светильников засветился операционный стол. Его белизна была так безжалостна… Возле него на передвижном столике громоздились бинты, гипс, склянки с лекарствами. Стеклянный кейс с блестящими и зловещими на вид медицинскими инструментами был во власти ассистента, отвечавшего за их стерилизацию. В дальнем конце операционной двое других ассистентов в белом стояли над фарфоровыми чашами умывальников и сосредоточенно мыли руки в голубоватой жидкости. Один из них величественно принял из рук сестры протянутое полотенце, вытер пальцы и опять окунул руки — на сей раз на секунду — в прозрачную бесцветную жидкость.
— Бихлорид ртути, а затем спирт, — прошептал, поясняя, Минхен Эллери.
Сразу же после этой процедуры ассистент вскинул руки, на которые сестра натянула пару перчаток, вынутых из стерилизационного ящика. Другой хирург повторил эти движения.
Внезапно левая дверь операционной открылась, и появился, хромая, доктор Дженни. Оглядев все вокруг своим птичьим взглядом, он стремительной прихрамывающей походкой подошел к рукомойнику, скинул свое облачение, и сестра отработанными быстрыми движениями надела на него стерильную хирургическую робу. В то время как он мыл руки в голубоватой жидкости, другая сестра ловко и осторожно натягивала на его седовласую голову белую шапочку.
Доктор Дженни разговаривал с персоналом, не поднимая головы.
— Пациента, — бросил он.
Две операционных сестры быстро открыли дверь в предоперационную.
— Пациента, мисс Прайс, — приказала одна.
Они исчезли обе, но появились спустя минуту, вкатив длинную белую каталку, на которой лежала неподвижная фигура, закрытая простыней. Голова пациентки откинута назад; лицо ее мертвенно-бледное, почти голубое. Простыня была обвязана вокруг шеи. Появилась и третья фигура — сестра, вошедшая из предоперационной. Она тихо встала у стены.
Пациентку подняли с каталки и переместили на операционный стол. Третья сестра тотчас же увезла каталку обратно. Она тихо закрыла дверь, исчезнув из вида. Фигура в белом заняла место у операционного стола, расположив рядом трубки и инструменты.
— Это анестезиолог, — пояснил Минхен. — Он обязан присутствовать на случай, если во время операции Абби выйдет из комы.
Двое хирургов-ассистентов с противоположных сторон приблизились к операционному столу. Простыню с пациентки сняли; она была моментально заменена стерильным покровом. Доктор Дженни, в перчатках, в свежей хирургической униформе, стоял в стороне от стола, пока сестра повязывала ему стерильную маску.
Минхен подался вперед в кресле, внимательно вглядываясь в пациентку. Взгляд его был странно-напряженным. Затем он срывающимся голосом пробормотал, обращаясь к Эллери:
