После этого я погрузился в изучение перстня на фотографии, потом долго слушал записи разговоров в доме шефа, прокручивая ленту раз за разом. Что-то мне там казалось подозрительно странным, какая-то догадка носилась вокруг ничего вроде бы не значащих слов. Вот-вот, ещё немного — и зацеплюсь за нее, пойду раскручивать… Но это только казалось.
Я раз, наверное, десятый слушал ленту, когда позвонили мои друзья-гаишники и пожурили за неправильные сведения. Я даже присвистнул в трубку. Как оказалось, ни моему шефу, ни его супруге машина эта не принадлежала. Она зарегистрирована на имя Головко Владислава Николаевича. Никаких данных о нем не было. Вся информация закрыта. Очевидно, он связан с коммерцией. Все справки только через начальство и по официальным, обоснованным запросам. Я поблагодарил и долго потом сидел в полном недоумении. В голове окончательно все перепуталось.
Куда ездила Нина ночью? Почему вернулась на чужой машине? Почему шеф не поставил на ней сигнализацию и оставил без всякого присмотра посреди двора?
Вопросов накопилось столько, что если бы я на них на все ответил, я узнал бы больше всех людей на свете вместе взятых. Но все они оставались для меня загадкой. Ответами располагал кто-то другой. И если я сам не смогу найти ответов, значит, надо искать того, кто сможет. И тут до меня дошло, что кое-кого я точно найду.
Просто я оказался полным идиотом. Как же я забыл, что мой шеф живет не в обычном доме, а за тяжелой стальной дверью подъезда. И все жильцы имели ключи. А ключи зачастую забывают. Значит, наверняка там сидит кто-то — либо вахтер, либо лифтер. Вот он-то мне и нужен!
Я торопливо выскочил на улицу, направляясь к дому шефа. И тут же вспомнил, что машина-то моя осталась у него во дворе. С досады я вознамерился было отшвырнуть подальше ненужные ключи, но, поостыв, положил их в карман.
До его дома я доехал на перекладных: на метро и автобусом. Перед самым домом я помедлил, увидев входящего в нужный мне подъезд человека: он показался мне знакомым. Выждав некоторое время, я подошел к стальной двери, поискал глазами кнопку домофона и нажал.
— Эта кто та? — раздался ржавый голос из коробки.
— Эта я та… — не удержался я, чтобы не передразнить.
Домофон обиделся.
— Иди отсюда, — задумалась коробка металла, сопя мембраной. — Дурак какая-та! Фулиган…
— Я — старший инспектор уголовного розыска Абрикосов Владимир…
— Ладно, ладно… — перебил домофон. — Заходи давай.
Щелкнуло, и двери приоткрылись. Я вошел, осторожно оглядываясь. Между двумя дверями находился небольшой, просторный тамбур, сюда я и попал той роковой ночью, когда меня так крепко оглоушили.
Я оглядел обе стальные двери и разочарованно присвистнул: вахтер или лифтер вряд ли смогли бы из-за них что-нибудь услышать. Впрочем, раз уж я пришел…
Я толкнул вторую дверь и попал в такой танцзал, каких в жизни не видывал. Вокруг сиял паркет, благородно отражаясь в полированном мраморе, к лестнице вел шикарный кумачовый ковер. А навстречу мне спускался по лестнице маленький толстый человечек с широкими скулами и узкими глазками. Я понял, откуда неправильность речи, и устыдился своей глупой выходки. Человечек протягивал мне радостно руку, как старому товарищу.
— Здравствуй, дорогой! — улыбался он мне, сверкая зубами, которыми мог при желании запросто перекусить мне руку.
— Здравствуйте, товарищ! — серьезно ответил я.
— Что говорить будем? — спросил он, поблескивая хитрой своей раскосиной.
Я уже приготовился вывалить на него кучу вопросов, терзавших бедную мою голову, но тут где-то наверху вызвали лифт, и я услышал хорошо знакомый мне голос шефа, который с кем-то разговаривал. Я глянул озабоченно на часы и сказал вахтеру:
— Ты знаешь, брат, мне сейчас спешить надо, ничего, если я завтра заскочу? Ты завтра-то дежуришь?
— Дежурю, дежурю, — закивал, улыбаясь, раскосый, — приходи обязательна.
Он помахал мне рукой, а сам поспешил навстречу спустившемуся лифту, дверь которого уже открывалась. Я же, как назло, задержался у выхода, с непривычки завозившись с замком.
Я вылетел на улицу, не поняв, заметили меня или нет. А главное, узнали или не узнали. И с кем разговаривал шеф?
Но как ни жаждал я все выяснить, а все же мне хватило благоразумия не светиться около дома, а набраться терпения до завтра.
На следующий день я пришел к дому шефа чуть раньше времени, оговоренного с вахтером, но там меня ждала неприятная картина. Возле самого подъезда стояла карета "Скорой помощи" с распахнутыми дверцами, а неподалеку — две милицейские машины. У меня екнуло сердце. Я думал, что внутрь попасть теперь не удастся, по крайней мере без длительных разъяснений.
Но все получилось как раз наоборот. Стальные двери были распахнуты, милиция, судя по всему, работу завершила, давая возможность приступить к исполнению своей грустной миссии санитарам, заносившим носилки. Я проскользнул следом и содрогнулся.
Возле лифта на сверкающем паркете лежал маленький труп, небрежно накрытый простыней, сквозь которую сочилась и сочилась кровь, расплываясь лужами под телом.
Не надо было заглядывать ему в лицо, чтобы понять, кто это. Я стоял в оцепенении. Значит, пошла игра без дураков, раз дело обернулось кровью. За чью тайну заплатил своей тихой жизнью этот маленький, улыбчивый человечек, наверное, никогда не сделавший ничего плохого?..
Меня кто-то тронул сзади за рукав, и я услышал голосок:
— Он шибко хороший была. Добрый была…
Я медленно обернулся и чуть не вскрикнул: передо мной стоял, целый и невредимый, мой вчерашний знакомец. Я попытался выдавить хоть одно слово, но у меня что-то случилось с челюстью. Зубы никак не хотели разжиматься. Человечек рядом со мной грустно-грустно улыбнулся и сказал:
— Это мой брат там, — он указал на носилки, куда укладывали тело, уже запакованное аккуратно в черный полиэтиленовый мешок.
Я смотрел на него вопросительно и недоверчиво. Он посчитал нужным добавить:
— Мы шибко похожи. Он говорил, что ты сегодня придешь. Мы тебя ждали. Меня позвали сверху, я поехал, а мой брат зачем-то под лифт полез. В шахта… — человечек задумался. — Он под лифт не лез никогда. Он боялся всегда, да.
— Спасибо, друг, — сказал я, — но мне нужен только он. Он дежурил в тот день, который меня интересует. Он один мог знать все что нужно.
— Я тоже знает, — засуетился человечек.
А я подумал: Боже, до чего же они похожи! И тут мне пришла в голову ещё одна гениальная мысль. Лед тронулся в моей голове, господа присяжные заседатели!
— Я тоже знает… — дергал меня за рукав человечек. — Спрашивай!
— Да что ты-то знаешь, — с грустью отмахнулся я от него.
— Мы все в журнал писали, — важно заявил он мне.
Я едва не подпрыгнул: неужто мне так повезло! Они много чего могли там понаписать, в своем журнале. Но рано было радоваться. Скрывая нетерпение и дрожь охотника перед выстрелом, я спросил, делая вид, что мне это не очень интересно:
— И где твой журнал?
Он ответил живо и с чувством:
— Наш журнал! Мы его с браткой вместе писал. Пойдем, покажу…
И он повел меня под огромную лестницу. Уже войдя под её своды, я поднял голову и мельком заметил, что на нас смотрит сверху кто-то до боли знакомый. Я выскочил обратно на площадку, но голова, глядящая в пролет, уже пропала. Так я и не успел рассмотреть, кто это был.
"Может, померещилось", — решил я, возвращаясь под лестницу: там у небольшой дверки ожидал меня маленький человечек.
За дверью оказалась скромная двухкомнатная квартирка, такая же миниатюрная, как её обитатели, словно им на заказ по размеру сделанная. Всего здесь было на двоих. Две одинаковые кроватки в спальне, две одинаковые чашки в кухне на столе, два одинаковых пальто на вешалке в прихожей. Мой провожатый, хозяин квартирки, видимо, подумал о том же, поглядев на это глазами нового гостя, и потянулся за платком, а потом долго хлюпал носом в коридорчике, проводив меня в комнату. Я сидел и терпеливо ждал, пока он вернется, боясь пошевелиться и спугнуть удачу. Он вернулся с покрасневшими веками, но собранный и даже почти улыбающийся кроткой вежливой улыбкой. Порылся на полках в шкафу и вытащил несколько толстенных журналов, вернее, канцелярских книг. На корешке каждого был аккуратно обозначен год. Человечек пролистал первые страницы одного из них и спросил озабоченно:
— Какая числа?
— Точно не помню. В четверг неделю назад.
Человечек взглянул на календарь на стене, пошевелил губами, считая числа, и уверенно открыл нужную страницу.
Увы, время там не указывалось. Было только помечено: «утро», «день», «вечер», "совсем вечер". Под каждым таким заголовком шли записи, тоже довольно однородные: "прошли люди", "пришел Иван Иванович", "ушел Сидоров". И так далее. В графе «вечер» значилось: "Пришла Нина Степановна". Она! Потом, через несколько строк — "пришли люди", "пришел Сергей Петрович". Я почувствовал, как меня опять затрясло, и стал читать дальше, в графе "совсем вечер": "Спустился Сергей Петрович. Встретил Нина Степановна". Потом опять: "Ушла Нина Степановна". И много ещё про разных людей.
