Мы доехали до плаза де Эспанья. Мусорщики как раз заполняли запряженные осликами тележки и поливали тротуары. В этом уголке большого города приятно запахло влагой.
На перекрестке полицейский в белой форме и каске, словно автомат, регулировал движение.
Я подъехал и остановился.
– Вы говорите по-французски?
– No.
– Do you speak english?
– Yes.
Позади отчаянно зазвенел кремовый трамвай. Полицейский сделал ему знак подождать. Я спросил, как проехать к консульству Франции, и он указал дорогу.
Моя спутница заметила слева арены на плаза де Эспанья.
– Это арены?
– Да.
– А я думала, они другие... Ну, как-то больше похожи на римские. А эти как цирк, правда?
Когда я впервые попал в Барселону, у меня сложилось точно такое же впечатление.
– Правда.
– А вы бывали на корридах?
– Каждую неделю езжу.
– Ну и как?
– Если любишь такие зрелища, то просто замечательно. Ведь художник не может их не любить...
– Мне тоже хочется посмотреть корриду...
– Завтра как раз будет одна на плаза Каталан. Я свожу вас.
Вырвавшееся обещание удивило меня самого. Я ведь только хотел поскорее отыскать для этой девушки, словно выпорхнувшей из ночи, соответствующую ячейку в обществе, которую она занимала перед тем, как броситься под колеса моей машины... А тут вдруг чуть ли не планы на будущее с ней стал строить! То собирался писать ее портрет, то приглашал на состязания тореро...
Она задумалась. На улицах почти не было машин. Десять часов – это для Испании еще раннее утро.
– Вы зарабатываете живописью?
– Да... Редкий случай... я знаю. Но мне повезло: в прошлом году один туз прямо влюбился в мои картины. Галерея мной заинтересовалась, и мы заключили контракт. Платят, конечно, не ахти, но достаточно, чтобы заниматься живописью и не думать, как заработать на кусок хлеба с маслом или как оплатить счет за газ... Вот и путешествую... Люблю здешнее солнце... Вот это настоящий свет!
– Вы как Ван Гог!
Просто непостижимо! Не знает, как ее зовут, а вот Ван Гога помнит! Нелегко будет найти психиатра, который разберется в лабиринтах ее подсознания!
Мы подъехали к зданию с французским флагом. Я помог ей вылезти из машины и провел в ворота, возле которых стоял на страже довольно добродушный полицейский. Он как раз скручивал сигарету из черного табака.
Я велел девушке подождать в приемной, а сам отправился к консулу. Лучше было поговорить с ним наедине, чтобы не приходилось каждую минуту подбирать слова. Консул оказался мужчиной неопределенного возраста. На улице, я бы ни за что не отличил его от испанца. Консул держался любезно, но холодно, и вид у него был недовольный. Наверное, он был из тех людей, которые, завидев посетителя, немедленно включают свой хронометр, ожидая его ухода.
– В чем проблема?
Я подробно рассказал ему о происшествии. Он слушал, не прерывая, только время от времени бросал взгляд на часы.
Когда я наконец умолк, консул чуть заметно покачал головой.
– Это не относится к моей компетенции, – заявил он.
– Простите?
– Ничто не доказывает, что эта женщина-француженка.
– Но господин консул, она говорит только по-французски, и одежда ее была куплена в парижском пригороде!
– Все это не может служить доказательством.
– Но ведь, господин консул...
Но он прервал меня, отрезал тоном, не допускающим возражений:
– Заявите о происшествии в свою страховую компанию. Я разозлился.
– Страховая компания не возьмется устанавливать ее личность. Не одна же она живет на свете! Кто-то, наверное, ее ждет!
– Обратитесь в здешнюю полицию... Хотя, подождите, я сам этим займусь.
Он снял трубку и набрал номер... На том конце провода ответили. Консул стал что-то говорить по-испански. Время от времени он, прикрывая трубку рукой, задавал мне вопросы:
– В каком месте произошел несчастный случай? Как ваше имя? Где вы остановились? Приметы потерпевшей... А может, отвезете ее в больницу?
Я подробно отвечал, но на последний вопрос отчеканил очень сухо: «Нет».
Консул поговорил еще немного, а потом бросил трубку на рычаг.
– Ну вот, остается только ждать. Если появится что-нибудь новенькое, власти вас предупредят.
– Я хотел бы, чтобы эту девушку осмотрел хороший врач. Не знаете ли здесь такого?
Он что-то написал на листке из блокнота.
– Надеюсь, доктор понимает по-французски? – проворчал я.
– Не беспокойтесь, он учился в Париже...
– Прекрасно, благодарю вас...
Дипломат проводил меня до приемной. И там прямо остолбенел, увидев мою потерпевшую. Наверно, и не предполагал, что она может быть так красива, а теперь вконец растерялся.
– До свидания, господин консул...
Я подхватил незнакомку под руку и потащил ее на улицу. В конце концов все эти проволочки были мне даже на руку. Что-то не хотелось так скоро расставаться с ней.
Она подождала, пока мы уселись в машину, и только тогда спросила:
– Ну как?
– Заявил в консульство. А консул позвонил в полицию... Похоже, теперь они будут проверять все случаи исчезновения людей. Наверное, разошлют по гостиницам описание ваших примет. Надо подождать...
– А что же мне пока делать?
– Позировать, я же говорил вам, что хочу написать ваш портрет...
Она ничего не ответила, и я тоже молча повез ее к доктору Солару. Она заметила на двери типично испанского домика медную табличку и все поняла. Но на лице ее при этом не дрогнул ни единый мускул.
Нас встретила полноватая служанка. Я сказал, что мы от французского консула и хотели бы как можно скорее увидеться с доктором. Я даже заготовил заранее по этому случаю несколько испанских фраз, и служанка, видимо, поняла. Она провела нас прямо в шикарный кабинет и посадила рядом. Обоим нам было очень не по себе. Врач не появлялся добрых пятнадцать минут. Наверное, ванну принимал, потому что вошел с мыльницей в руках, а за ушами у него еще виднелись следы талька. Доктор оказался крепким и смуглым седовласым стариком. По-французски он изъяснялся превосходно, хоть и с сильным акцентом.
Я снова стал рассказывать, как все произошло. Кажется, моя история его заинтересовала. Он принялся тщательно осматривать голову девушки.
Закончив осмотр, доктор отвел меня в сторону.
– Не думаю, чтобы потеря памяти наступила вследствие травмы. Удар по голове, если судить по кровоподтеку, был довольно легким. Мне кажется, эта женщина еще раньше перенесла какое-то нервное потрясение, или же волнение в момент аварии вызвало психический шок...
– Что можно сделать, доктор?
Он и сам бы хотел это знать. И не стал притворяться.
– Мы имеем дело с таким случаем, где медицина вынуждена продвигаться наощупь. Думаю, ей необходим покой. Через некоторое время, если не появятся какие-нибудь проблески сознания, попробуем электрошок.
– Скажите, а как вы сами считаете?
– Честно говоря, не знаю. Возможно, память понемногу вернется к ней. Конечно, если бы она увидела близких людей или знакомые места, выздоровление пошло бы быстрее...
В общем, выходя от доктора, мы знали не больше, чем когда входили туда.
Пришлось ехать обратно, в сторону «Каса Патрисио».
– Это навсегда, правда? – вдруг спросила она, когда я сворачивал с шоссе на пыльную дорогу.
– Совсем нет... Не терзайтесь понапрасну... Живите себе, и все.
Она кивнула. Смирилась со своей участью.
Перед домиками, что побогаче, стояла странная повозка. На тележке, увешанной увядшими гирляндами, неумело размалеванное механическое пианино натужно играло старые, надоевшие мелодии. Какой-то человек устало крутил ручку. Сзади на тележке женщина качала младенца, покрытого гнойными струпьями. У женщины были длинные черные спутанные волосы, а лицо ее выражало такое отчаяние, какого я еще никогда не видел.
От музыки, да и от самой этой повозки веяло непередаваемой грустью. Даже в помпончиках, украшавших уши ослика, было что-то тоскливое.
Я остановился. У моей спутницы на глазах выступили слезы. Она расстроилась, и это меня слегка утешило – значит, сердцу ее было доступно чувство жалости. Ее взволновало чужое отчаяние, и в этот момент она сама мне показалась такой жалкой, что к горлу подступил комок.
– Вот я и начал узнавать о вас что-то новое, – прошептал я. – Я уже знаю, что вы красивая и добрая. Два основных качества, которые художнику и мужчине хотелось бы найти в женщине.
Я поставил машину под тростниковый навес.
– Пойдемте...
Она пошла за мной. Мне было немного не по себе возвращаться в «Каса», но, к счастью, постояльцы в этот час загорали на пляже, а чета Патрисио хлопотала на кухне. Сильно пахло раскаленным маслом. Я подумал, что, наверное, в этой стране окончательно потеряю аппетит.
