Ознакомительная версия.
Надежда Прохоровна в тот день особенно не суетилась. Подперев кулаком щеку, сидела напротив и смотрела на опустошающего тарелку за тарелкой старшего лейтенанта. И было во взгляде бабы Нади столько удовольствия от вида жующего мужчины, что взгляд нисколько не смущал, не досаждал жующему мужчине.
– Что ж они тебя никак в покое не оставят, Алеша? – сердобольно поинтересовалась соседка – поч ти родственница. – Ты ж в отпуске с понедельника!
Что, без тебя никак не обойтись?
Слова эти, как и взгляд, легли на сердце жующего мужчины бальзамом – заботятся, жалеют работягу. (Попутно же интересуются, застольной беседой развлекают.)
– Да там такое было, баба Надя, – вздохнул «кормилец» и сыто посмотрел на наколотую вилкой макаронину. – Сначала скинхеды разгромили закусочную у рынка…
– Какую это? – оживилась крановщица на пенсии и вечная народная дружинница Надежда Прохоровна Губкина.
– А эту… – участковый мотнул головой в сторону окна, – с красными дверями, по дороге к метро…
– Эту?! – с готовностью поразилась баба Надя.
– Ага. Налетели всей бандой, столы покрушили, стойку опрокинули. Но не это главное. – Алеша выдержал театральную паузу, установив вилку, как восклицательный знак. – У Дулина сегодня подозреваемая в убийстве из кабинета сбежала.
– У Дулина?! – то ли восхитилась, то ли возмутилась баба Надя. – У капитана?!
– Уже – майора. – Вилка опустилась, поставив точку. – И конкретно даже не у него, а у Алтуфьева. Но, – старлей снова просигнализировал столовым прибором, – Дулин старший, и кабинеты у них смежные.
– Вот это да, – пробормотала крановщица-дружинница. – Как же это она умудрилась-то?
– А просто, – ухмыльнулся участковый. – Пока наряды скинхедов в обезьянник загружали, она и улизнула. Прошла, как сквозь воду. Никто даже внимания не обратил.
– А Дулин где был?! Алтуфьев этот?!
Возле обеденного стола уже собрались все женщины семейства, Настасья приглядывалась к тарелке – не пора ли убирать? Софья Тихоновна накрывала салфеточкой нарезанный хлеб – скоро с работы вернется ее муж Вадим Арнольдович, и желательно бородинский не подсушить.
Бубенцов запил флотские макароны магазинным молоком, откинулся на спинку стула и, чувствуя всеобщее внимание, ответил с сытым великодушием:
– Да там такое было – сумасшедший дом. Патрули скинхедов как следует не обыскали, у одного нож за голенищем ботинка оказался. Привезли их, значит, всем колхозом, таджиков побитых без регистрации из закусочной повыгребли… Стали по обезьянникам рас пихивать, а тот, что с ножом, выхватил перо и давай на одного из… мгм, гостей столицы.
– Дурной совсем? – справедливо поинтересовалась баба Надя. – В участке ножом размахивать…
– Обкуренный, – пожал плечами участковый.
– Никого не порезал?
– Не, скрутили. Но пока опомнились, остальные братки зашевелились… В общем, кавардак был, я вам скажу-у-у… Вселенский! Таджики визжат, скинхеды орут, наши тоже… горло драли будь здоров… Ну, эта Маша Лютая ноги под шумок и сделала.
– Лютая? Почему лютая? – удивилась скромная бывшая библиотекарша Софья Тихоновна, не так, к слову сказать, любившая смотреть по телевизору сериалы про ментов. «Менты», «Опера» и «Разбитые фонари» были исключительной епархией Надежды Прохоровны и молодого мужа племянницы.
– Фамилия у нее такая, – усмехнулся старший лейтенант. – Мария Лютая.
– Бывает же, – покрутила головой баба Надя. – Убийца – Лютая.
– И ловкая, – добавил Алексей. – Алтуфьев из кабинета на пять минут вышел, когда крики начались. Помог главного зачинщика скрутить…
– Разыщете? – спросила основная любительница криминальных разговоров. – Убийцу-то эту…
– А куда она денется? Разыщем обязательно. Документов и денег у нее нет, сама иногородняя, приметная – волосы рыжие, как проволока кучерявые. Такую в любой толпе не пропустят. Дело времени.
– А кого она убила?
– Наркодилера, – посуровев, ответил Бубенцов.
– Наркоманка?
– Нет. Муж у нее вроде наркоманом был.
– Отомстила, значит? – с внезапной проникновенностью проговорила баба Надя.
– Не знаю, не знаю, – многозначительно протянул участковый. – Девочка хитрая. Я на обыске был, держалась как партизан. Прежде чем дверь открыть, успела ствол на соседний балкон перекинуть.
– Господи, так тебя еще и на обыск таскали! – возмутилась бабушка Губкина.
– А что делать, – вздохнул «кормилец». – Отпуск не отпуск, участок мой, работать надо. – И обернулся к жене: – Насть, мы на поезд не опоздаем?
– Нет, – спокойно ответила жена, а баба Надя привычно пробурчала:
– Успеешь тут с такой работой, в отпуск человеку не дадут уехать…
– Ничего не поделаешь, – глубокомысленно сказал лейтенант, нагнулся под стол и вынул оттуда упирающегося большого рыжего кота: – Давай прощаться, друг Аврелий. Останешься тут за главного, присматривай за хозяйками, мышей лови.
– Типун тебе на язык, – отмахнулась Надежда Прохоровна, – мышей нам только плюс к ремонту не хватало.
Софья Тихоновна подошла к Алеше, взяла из его рук котика и, пристраивая его лапами на грудь, проворковала:
– Скоро, Маркуша, – полное имя кота звучало Марк Аврелий и подразумевало собой стоический характер животного, – поедем за город, к Роме, там на воле мышек мно-о-ого…
Алексей поднялся из-за стола, обвел хозяйским взглядом практически не готовую к ремонту гостиную, хотел дать какие-то ценные рекомендации относительно предстоящего события, но передумал. Отвесил тетушкам шутовской поклон и пошел в прихожую, где у зеркала, среди чемоданов, жена Настасья наводила последний марафет.
Выезжать на вокзал по улицам, заткнутым плотными километровыми пробками, всегда следует загодя. А с чемоданами и торбами по метро таскаться неудобно…
Усадив племянницу с мужем в такси, сто раз перепроверив, не оставили ли уезжающие билеты, документы, пакет с дорожной провизией, чемоданы и головы, Софья Тихоновна не задержалась на улице вместе с Надеждой Прохоровной и соседками-кумушками, а вернулась в дом.
Вернулась и тут же пожалела. Пустая квартира еще пахла Настиными духами, на столе в гостиной еще стояли чашки; остающимся всегда тяжелее, чем уезжающим. У тех дорога, бездна впечатлений и праздничный настрой – Настасья впервые везла мужа в родную Пермь на свадьбу школьной подруги. У Софьи Тихоновны сиротливые крошки на столе, остывший чай и сожаление, что не она сейчас устроится в купе перед окном, разложит на столе традиционный дорожный набор из жареной курицы, вареных яиц, мытых огурцов, конфеток-печенюшек и будет перекусывать, несмотря на то что плотно пообедала перед дорогой.
Так принято – уселся в поезд, доставай провизию. В каждом купе шуршат пакеты и хрустят яичные скорлупки, поезд пахнет колбасой и жареной курицей, любезные попутчики угощают друг друга практически одинаковой снедью…
Софья Тихоновна навела порядок в гостиной и пошла на кухню проверить, достаточно ли флотских макарон для возвращающегося с работы мужа.
Мужа… Вадима… Арнольдовича… Все это продолжало звучать непривычно. Иногда, думая о Вадиме, Софьюшка все еще краснела… Она – замужняя дама. Профессорская жена.
Кто бы мог подумать об этом еще полгода назад?!
К щекам, как у неопытной школьницы, опять прихлынула кровь… Они жили в одной квартире не один десяток лет. Встречались на кухне, в прихожей, сталкивались у дверей…
И везде, как тень за спиной, – Клавдия. Старшая сестра, домоправительница, не выносившая мужчин, не отвечающих на ругань, не принимающих упреки, недосягаемых… Плевком в подобных не попасть.
Никто из соседей по коммунальной квартире даже представить не мог, что странноватый Арнольдович, гуляющий в самый трескучий мороз по улицам в одной рубашке – тьфу, йог на нашу голову! – ученый с мировым именем. В уме Клавдии никак не получалось соотнести: чудной молодежный хвостик из седоватых волос, невнимательность к скандалам и ученые степени. «Наш малахольный, чудик, морж придурочный» – иных эпитетов у Клавы для соседа не было. Ну не укладывалось в уме у простой скандальной бабы, что какой-тоученыйможет жить в коммунальной квартире, ходить с тобой в один сортир, иметь наглость забывать оплачивать счета за электроэнергию!
А Вадик жил. Много лет назад оставил большую квартиру бывшей жене и поселился в коммуналке, управляемой сварливой Клавой…
Н-да, много было… О некотором даже вспоминать не хочется…
Но пустая квартира тем и отличается – стоит только людям разойтись, из старых стен выползают призраки, воспоминания… Фотографический портрет молоденькой Клавдии, мама и папа в серебряной рамочке, погибшие, умершие, живые перемешались на стенах и в памяти… После появления здесь Настеньки и Алеши квартира как бы перестала быть коммунальной и теперь протестовала: уехали отсюда новички – тоска, взрыв памяти.
Ознакомительная версия.
