— Как юрист я привык оперировать лишь проверенным фактами, — отшутился я.
— Но ведь всему есть предел! — раздраженно воскликнула Ромашина, не принимая моего шутливого тона. — Самое любопытное заключается в том, что еще относительно недавно у нас с Никитой Гладышевым были прекрасные отношения. А потом его словно кто-то подменил. И у меня появилось ощущение, что он ставит целью обязательно сорвать мой урок…
— Простите, — перебил я, — когда вы на это обратили внимание?
— Когда?.. Пожалуй, в начале второго полугодия. И все в интеллигентной форме. Вопросы, вопросы, вопросы… Его рука постоянно была поднята!
— Что поделаешь, — дружелюбно заметил я, — любознательность.
— Нет! — отчеканила Ромашина. — Это смахивало, уверяю вас, на ученическую наглость, а не на любознательность.
— По-моему, — возразил я, — это все же из разноплоскостных категорий.
— Вот-вот, — почему-то обрадовалась Ромашина. — Вы сейчас чуть ли не слово в слово повторили то, что сказал однажды Морозов!
— Кто такой Морозов?
— Преподаватель физики. Самый любимый учитель девятого “Б”! — В ее голосе прозвучали нотки ревности и раздражения.
— Это как же ему удалось?
— Самым легким способом! — ответила Ромашина. — Приглашает ребят к себе. Пьют чай с вареньем и печеньем. Слушают пластинки. Ведут разговоры об искусстве и науке. Играют в шахматы. Словом. Морозов шагает в ногу с современной педагогикой! Это конечно, прекрасно и замечательно… когда нет семьи, когда нет других забот.
Она махнула рукой, в упор посмотрела на меня и с сарказмом бросила:
— Ну что, Дмитрий Васильевич, составили представление о классном руководителе девятого “Б”?
— То есть? — смутился я, потому что действительно уже составил о ней свое представление. Ничего не скажешь: умна, проницательна и с хорошей реакцией.
— Как же, как же! — насмешливо продолжала Ромашина. — По тому, как вы спрашивали, как слушали, я же видела что вы прямо-таки лепите мои портрет. Думаете, я злая, скрипучая, консерватор? Вовсе не такая! И свой девятый “Б” люблю. И хороших, и плохих, и отличников, и двоечников. Что вас еще интересует? Кладу руку на классный журнал и клянусь говорить правду, правду и только правду…
Вообще-то она нервничала. Я это видел.
— Никита Гладышев дружил с кем-нибудь из класса?
— Да, с Мишей Тороповым.
— Тоже отличник?
— Нет. Середняк. Довольно робкий, пугливый мальчишка. Ему частенько доставалось о Терехова. Вот уж кто сорвиголова!
— Что же связывало Гладышева и Торопова.
— Не знаю, — пожала плечами Ромашина. — Думаю. Никите нравилось выглядеть еще более эффектно на “средней плане” Миши Торопова. Вы только поймите меня правильно, товарищ Красиков. Я потрясена случившимся, но думаю, что для вас теперь важнее не мои эмоции, а…
— Да, да! — кивнул я. — Конечно. Ваш рассказ для меня очень важен. Скажите, а какие отношения были у Гладышева с Тереховым?
— Наверное, сложные. Видите ли, они оба претендовали на роль лидеров в классе. Никита, так сказать, в плане интеллекта, а Терехов — физической силы. И каждый из них хотел держать класс под своим влиянием. Впрочем, Терехов не рисковал задираться с Гладышевым, насколько мне известно.
— Понятно.
Мы поговорили с Елизаветой Павловной еще несколько минут и распрощались.
16 мая 1978 года, вторник, 15 часов
Расставшись с Ромашиной я вернулся в школу № 47. В канцелярии мне сообщили домашний адрес Миши Торопова. О нем классный руководитель отозвалась как об ученике среднем, мальчишке робком и пугливом. Но именно с ним дружил Никита Гладышев, лидер класса. Это уже интриговало. Торопову частенько доставалось от Николая Терехова. Почему же Никита Гладышев не вступался за друга? Неужели ему было безразлично, что Мишу обижает Терехов? Наконец, меня интересует и сам Терехов, потому что он, как и Никита Гладышев, тоже хотел быть лидером класса. Мы с ним обязательно встретимся, но чуть позднее когда я соберу о нем достаточную информацию.
…Миша Торопов жил недалеко от нового Дворца спорта. Дверь открыл долговязый подросток, смотревший на меня удивленно-вопрошающе.
— Вы Михаил Торопов? — спросил я, делая шаг вперед.
— Да-а… Здрасьте…
— Меня зовут Дмитрием Васильевичем. У вас найдется немного времени, чтобы поговорить?
— Конечно, — кивнул он. — Проходите, пожалуйста.
Судя по планировке прихожей, квартира Тороповых была трехкомнатной. Миша занимал небольшую солнечную комнату. В ней было уютно и пахло деревом. Видимо, потому что всюду стояли, сидели, лежали “деревянные люди” пешие воины в кольчугах, с копьями и луками, пушкари времен Ивана Грозного, конные гвардейцы с саблям наголо, летчики в самолетах, трактористы на тракторах, дети, взявшиеся за руки в хороводе…
Честно признаюсь, я был ошеломлен этим уникальным в своем роде музеем. Я ведь и сам неравнодушен к дереву, в свободное время творю кое-какие поделки. Но мне было далеко до этих!
— И это все ваши работы Миша? — спросил наконец я.
— Что вы! —смутился юноша. — Общие. Мама, папа и я сделали. А вот это…
Он подошел к остекленному шкафу и достал оттуда смешного пузатого повара.
— Яшкина работа! — с гордостью произнес Миша. — Братика моего. Он еще маленький, ему шесть лет. Но он тоже любит вырезать.
— Ого! — воскликнул я. — Яша, наверное самый знаменитый человек в своем детском саду.
— Нет, — погрустнел Миша. — Яша в детский сад не ходит. Он вообще у нас не ходит. У него только руки двигаются, а все остальное парализовано.
И от его слов все вокруг внезапно потухло. Я сердцем прикоснулся к трагедии этой одаренной семьи ощутил ее боль.
— Но Яшка — веселый человек! — снова заговорил Миша. — И всегда вырезает смешных человечков. А вы кто? — с детском непосредственностью перевел он разговор.
— Я следователь. Занимаюсь расследованием смерти твоего друга Никиты Гладышева. Вы же с ним были друзьями? — Я внимательно взглянул на парнишку.
— Да, — ответил Миша. — Это правда. Никита был моим самым лучшим другом. Больше таких друзей у меня никогда не будет.
— Почему?
— Ну… Не будет.
— Он что же, помогал тебе? В учебе? — незаметно для себя я перешел в разговоре с ним на “ты”.
— Помогал. Но только не в учебе.
— А в чем же?
— Он помог мне однажды человеком себя почувствовать.
— Что ж, —согласился я, — это серьезно. Правда, не понимаю пока, почему ты себя раньше человеком не чувствовал?
— Долгая история, — неохотно ответил Миша.
— И все же? — настаивал я.
— Потому что я трусом был, — неожиданно твердо сказал Миша.
— А-а! Но, может быть, ты себя слишком строго судишь?
— Нет, — покачал он головой. — Я все правильно говорю. Отец призывает: надо всегда быть самокритичным.
— Если не секрет, в чем именно проявлялась твоя трусость, Михаил?
— Ладно, скажу, — вздохнул он. — В общем, у нас в классе парень… Колька Терех… Терехов. Здоровый такой амбал. Железки всякие поднимает, перед девчонками фасонит. И еще психованный какой-то. С ним даже десятиклассники не связываются. Терех обязательно из себя что-нибудь изображает. Ну вот, года два назад шли мы с ним вместе из школы, а он вдруг достал из кармана нож, складной такой большой, пять рублей стоит. И говорит мне: “Тороп, будешь у меня шестерить. Я так решил. Завтра рубль принеси мне, понял?”
— И ты принес?
— Принес, — кивнул Миша. — Я же вам, говорю, что был трусом. С того дня все и началось. То одно ему дай, то другое принеси, то еще чего-нибудь сделай. А откажешься он тебе сразу в челюсть. Я даже в другую школу хотел перейти.
— Почему же ты никому не рассказывал? — удивился я. — Учителям, родителям?
— Что вы?! — отрицательно затряс головой Миша. — Это нельзя! У нас так не принято. Мы взрослых в свои дела не посвящаем. Скандалить будут, нотации читать. А кому это надо?
— А остальные ребята что же, не видели.
— Видели, — пожал он плечами. — Ну и что? Терех же не к ним приставал, чего же им-то лезть?
— Ясно. Значит, один Никита решил вмешаться, так?
— Он мне давно говорил, чтобы я с Терехом бороться начал. А когда узнал, что я решил в другую школу податься, сказал мне: “Не надо переходить, Мишка. Завтра я этого дебила человеком буду делать, но если ты и после этого снова станешь ему подчиняться, помощи от меня больше не жди!”
— И что же произошла между Тереховым и Гладышевым? — заинтересовался я. Ромашина утверждала, что Гладышев и Терехов в отношениях между собой соблюдали “воинственный нейтралитет”. Кажется она далеко не все знала об их отношениях.
— Что произошло? — переспросил Миша. — Да ничего такого особенного. Никита подошел к Тереху после уроков и сказал ему: “Отстань от Мишки Торопова. Иначе я могу тебя по стенке размазать”. Тот сначала обалдел, а потом полез на Никиту. Тут Никита, конечно, ему и двинул. Он ведь самбо занимался. Только об этом никто, кроме меня не знал. Никита вообще не любил о своих делах рассказывать. Вот Терех и покатился. А потом вскочил и снова на Гладышева, а тот его на болевой прием поймал. Терех даже закатился от “радости”…
