— Кис-кис! — позвал он.
Хлесткий удар из-за спины по скуле качнул Леденцова вбок, по направлению этой хлесткой силы, но он устоял и даже обернулся. Второй удар попал в переносицу, и темная комната вспыхнула зеленым светом и погасла — теперь он упал на колени. Может быть, в этом свете вместо Ирки-губы ему почудилась другая фигура, высокая и сухопарая. В неотключенном сознании жила торопливая мысль, начинавшаяся со слова «сейчас». Сейчас-сейчас… Крепкая рука шарила по его карманам. Сейчас-сейчас… Удостоверение в брюках, в тайничке, не найдут. Сейчас-сейчас он встанет и прищемит эту крепкую руку. Сейчас… Но тело не подчинялось живучему «сейчас», припадая к доскам пола. Шаги, почти топот многих ног. И тишина…
Минут через пять Леденцов поднялся, осмотрел карманы и жалобно вздохнул. Удостоверение на месте. Пропала пачка трехрублевых купюр, около шестидесяти рублей. И пирожок с мясом, не доеденный за завтраком с Иркой-губой.
Леденцов сидел в углу дежурной комнаты, загородившись от снующих сотрудников желтыми волосами, надвинутой на глаза кепкой да пластырным колтуном на скуле…
Выйдя из нежилого дома с помутневшей головой, он позвонил капитану и доложил, что задание выполнено. Оставалось лишь задержать всю компанию и привлечь за очевидный грабеж. Но Петельников его радость загасил вопросами. А если Ирка не признается? А где свидетели? А если денег не найдут? А кто его бил? А зачем это сотрудник милиции знается с подобной девицей? А зачем он шел с ней в заброшенный дом?.. И другие, позаковыристей, которые задаст следователь и суд. Леденцов растерянно умолк, но капитан вдруг поздравил его с несравненным шансом, подвернувшимся именно в тот момент, когда жилистая длань звезданула в скулу…
Поэтому Леденцов и сидел в дежурной комнате — использовал шанс.
Дверь открылась. Ирка-губа вальяжно подбрела к столу дежурного.
— Долго мне тут преть?
— Сколько потребуется, — ласково отозвался майор.
— По нахалюге арестовали.
— Не арестовали, гражданка, а задержали.
— Я не гражданка, я несовершеннолетняя.
— Поздновато вспомнила, — посочувствовал майор.
— Почему это поздновато?
— За грабеж ответственны и с более раннего возраста, а вам почти семнадцать.
— Какой грабеж?.. — заныла было Ирка на высокой, отработанной ноте, но увидела в углу Леденцова.
Он зыркнул из-под кепки с неподдельной яростью. Потому что скула ныла какой-то разогретой болью, потому что не оправдал доверия капитана, потому что пропали деньги… И было обидно. Ирка не ожидала этой скорой встречи — ни слов не припасла, ни лица не состроила, а глядела на него туповато, как на трехгорбого верблюда.
— Отдай деньги! — сказал он зло.
— Гражданин, успокойтесь, — приказал дежурный.
Так и не отпущенная внезапностью, Ирка допятилась до двери и тихонько вышла туда, где ей велено было ждать. Леденцов надвинул кепку потуже, на самую вспухшую переносицу.
Его щемила и другая забота. Как он явится домой, забинтованный, в синяках, в этой дурацкой кепочке, похожей на торбу с козырьком? Что сделает мама: ахнет, заплачет или упадет в обморок? Потом будет разговор длиннющий, до глубокой ночи, с поминанием всех семейных химиков, с историческими примерами, с умными доводами и просто женскими слезами… И предрассветной ночью он размягчится, покладисто и сонно кивнет и что-нибудь пообещает, — скажем, доработать этот год и уж потом… Так будет, потому что так бывало…
Ирка опять вошла, все обдумав и на что-то решившись.
— А чем он докажет? — ноюще спросила она дежурного.
— Гражданин подал заявление о грабеже и описал вашу внешность. А поскольку вы у нас бывали, то осталось только задержать.
— Чего он подал? Как я, девушка, избила и ограбила парня? Начальник, только не надо песен!
— А вы, девушка, были не одни, — приветливо улыбнулся майор.
— С кем я была?
— С соучастниками.
— Только не надо залепух! Он их что, видел?
Ирка повернулась к Леденцову с такой свирепой готовностью, что ни один бы следователь не усомнился в ее нападении без соучастников. Леденцов сорвал кепку, блеснул тусклым золотом волос и подтвердил:
— И видел, и слышал.
— Чего ты слышал?
— Кошечку.
— Да он шизик, — хихикнула Ирка.
— Не надо препираться, — спокойно одернул дежурный. — Сейчас подъедет следователь, возбудим уголовное дело, соберем доказательства…
— Да откуда доказательства?! — взорвалась Ирка натуральным возмущением. — Всякое, хабло нарисует заяву, а вы сразу человека грести?
— Восемь классов, — поморщился майор, — а язык: «хабло», «нарисует», «заяву», «грести»…
— Тут заговоришь, — буркнула она, остывая.
— Гражданка Ирина Иванова, гляньте на его голову. — И майор весело кивнул на Леденцова: мол, гляньте. — Она цвета яркой луны. Такие волосы одни на миллион. Гражданин посетил с вами кафетерий… Уверяю, что буфетчица опознает вас обоих мгновенно. Доказательство? А отпечатки ваших кед в доме на растворе могли остаться? А отпечатки пальцев? А вы знаете, кого мы ждем?
— Следователя?
— И соучастников. Их сейчас привезут.
— Каких соучастников? — попробовала удивиться Ирка.
— Назвать фамилии? — любезно спросил дежурный. — Пожалуйста. Эдуард Бледных, он же Бледный. Гриша Желубовский, он же Грэг-артист. Виктор Рундыгин, он же Шиндорга. Разве не так?
— Откуда знаете?
— Всему микрорайону известно, с кем ты резвишься в Шатре.
Ирка тяжело переступила с ноги на ногу и вдруг села перед столом дежурного. Ее выпуклые губы показались Леденцову беспомощными; вроде бы она ими шевелила, но слова до него не долетали; видимо, не слышал их и майор, вглядываясь в эти неуклюжие губы. Вошел помощник дежурного и ушел, заглянул какой-то сотрудник, дважды отзвонил телефон… Ирка все сидела — то ли не знала, что сказать; то ли не знала, на что решиться; то ли испугалась сильно. И когда в дежурке никого не осталось, кроме них троих, она спросила неожиданно детским голоском:
— Дядя, что теперь будет?
— Следствие будет.
— Что же делать?..
— Надо было раньше думать.
— Дядь, отпусти меня…
— Ты что, на рынке?
— Бумаг-то еще не писали…
— Верно, не писали, — заговорил майор как раз тем голосом, которым торгуются на рынке. — А куда я дену потерпевшего?
Ирка глянула на Леденцова, как ему показалось, с любовью. Он ответил взглядом непримиримым и легонько тронул залепленную скулу, как бы намекая.
— А что… потерпевший?
— Он же заявление подал, он же требует тебя привлечь…
Ирка вновь посмотрела в угол с некоторым удивлением: неужели желтоголовый этого требует? Леденцов хмурился и молчал, будто не слышал.
— Зачем ему меня привлекать?
— Удивляешь, Иванова. Ведь человека избили и ограбили.
— А если он простит?
— Это с чего? — удивился дежурный. — Ты ж ему не мозоль отдавила в трамвае…
— А если он свою бумагу заберет назад?
— Если бы да кабы.
— Дядь, можно я с ним поговорю?
Майор соображал долго. И, поморщившись от незаконной уступки, бросил:
— Согласится ли он…
Ирка подошла к Леденцову. Он смотрел в пол и видел неженски крупные сапожки и джинсы, колом стоявшие на ней. Запахло духами; нет, не духами, а чем-то свежим и природным, вроде сырой древесины или наловленной корюшки.
— Парень, выйдем.
Леденцов расселся поосанистей, показывая, что он тут прочно и надолго.
— А? — потише спросила Ирка.
— Мне и здесь не дует.
— Выйдем, Боря, — прошептала она.
Леденцов поднял взгляд. Над нависшей ее грудью что-то безвольно говорили Иркины губы, а темные глаза показывали на дверь. Он надел кепку и вышел в коридор, преследуемый ее валкими шагами.
— Боря, я деньги верну…
— Только не надо песен!
— Чтоб я облысела, верну!
— Разве дело только в деньгах? — почти визгливо крикнул он. — А морду отциклевали?
— Заживет.
— Ага, заживет! Пусть и тому, кто меня саданул, милиция нервы пощекочет.
Леденцов стоял почти лицом к стене, опасаясь, что кто-нибудь из пробегавших сотрудников его узнает. Ирка заглядывала ему за плечо, пытаясь видеть глаза. Ее волосы елозили по кепке, туго надвинутой на уши, поэтому он слышал глухой звон, походивший на скребки веток по брезенту палатки.
— Боря, ты хотел со мной встречаться…
— Ну, хотел, — убавил он запала.
— Я верняков не забываю.
— Не ты ж била.
— И он не забывает. Будь мэном, возьми свою кляузу.
Теперь Леденцов распознал запах, шедший от Ирки, — нет, не срубленная древесина и не выловленная корюшка; пахло хорошим вином, заеденным, видимо, свежим огурчиком. На его деньги. Всей компанией. В Шатре.
— Боря, а?
