грустным видом.
— Глушняк, — соглашаюсь с ним, — глушняк, да не совсем! Дарья Алексеевна, запусти еще раз свое видео, — с этими словами пододвигаю свой стул ближе к ней. На мониторе снова оживает видео с того места, как к дому профессора подъехал автомобиль, — перемотай вперед, — командую Дарье и с напряжением всматриваюсь в небольшой экран. Хлопнула входная дверь, автомобиль уехал и на втором этаже коттеджа зажегся свет. На этот раз действия происходят гораздо быстрее, уже через две минуты свет на кухне погас и тут же зажегся в рабочем кабинете профессора, лысина Бороздкина блеснула возле окна, — стоп, — говорю, обращаясь к Романовой, — с этого места можно не спешить.
Семен Михайлович забирает кружку с освещенного подоконника и идет в дальний угол, по всей видимости, усаживается с чаем за письменный стол. Какое-то время на экране ноутбука ничего не происходит, но вот голова профессора начинает вставать, за ней показывается шея и плечи и вот уже фигура Бороздкина стоит на экране в полный рост. Его глаза удивленно-рассерженные, казалось бы — мелочь, но я ни разу в людях подобного не замечал, губы профессора беззвучно шевелятся, и я интуитивно слышу его вопрос, — кто это? — повторяю мысленно, а в следующим миг мужчина с размаху бьет кулаком по стене.
— Поставь на паузу, — командую Даше, — и перемотай немного назад.
Мы снова наблюдаем как на экране появляется стариковская лысина, скорость воспроизведения заметно снижена, теперь каждое движение можно изучить и разобрать. Эмоции в глазах опять повторяются, сначала удивление, а за ним неминуемо следует гнев, потом шевелятся губы профессора, а потом…, я командую Романовой, — стоп! Правая рука мужчины очень медленно отходит в сторону, но какая же пустота в этот миг поселилась в его глазах! Мне еще ни разу не доводилось видеть такого отстраненного и неживого взгляда, как будто человек в одно мгновенье вышел из себя — в полном смысле этого выражения, а его тело уже занял кто-то другой.
Или не занял — я смотрю в остекленевшие, пустые глаза и думаю, — что же мог услышать в телефоне этот умудренный годами, несчастный старик? Что заставило благополучного и адекватного человека с размаху ударить кулаком по стене?
— А еще медленнее можно, Даш? — обращаюсь я к своей сотруднице, — можно? Тогда давай — вперед!
Видеозапись на экране снова оживает, очень медленно, как в старинном немом кино. Кулак профессора безвольно падает, он поворачивается и рывками движется в сторону окна. Шаг, второй, третий, четвертый и вот мужчина уже стоит возле окна. Взгляд в никуда, но плечи подняты, мышцы рук под белоснежной рубашкой начинают медленно набухать. Голова стала выше — значит мне не почудилось, упершись о подоконник ладонями, он действительно поднял свое тело вверх, но вот его губы во второй раз за вечер пришли в движение, — Дашка, мы можем узнать, что он сейчас говорит?
Три головы приближаются к монитору, но слова профессора совершенно не понять, — не могу разобрать, — признается Дарья, — покажу нашим лингвистам, думаю, они что-нибудь смогут пояснить.
— Уже кое-что, — отмечаю я мысленно, в надежде что это фамилия, а звонит коллега или студент.
— Вы видели эту вспышку? — спрашивает Вадик, — Даша, отмотай, пожалуйста, немного назад.
Бедняга-профессор снова шаркает по направлению к подоконнику, пока палец Вадима с хрустом не упирается в экран, — вот оно! — восклицает Соколов, тыча пальцем в монитор ноутбука, Дарья недовольно морщится, но молчит. На экране и правда что-то блеснуло, в замедленном повторе видно место, откуда исходит необычный блеск. Оборачиваюсь через плечо и смотрю направо, на то место, где возле стены Соколов притащил и поставил стул.
— Ну что же, — говорю я, вставая с места, — давайте подведем краткий итог, — стараюсь, чтобы голос звучал твердо и жизнерадостно, несмотря на то, что в данный момент лично у меня больше зародилось вопросов, чем появилось ответов. Начинаю мерить шагами комнату, на ходу продолжая размышлять. Беру с полки фотографию в рамке и пытаюсь поставить себя на место профессора… Итак, что мы имеем: я мужчина в возрасте семидесяти лет, человек науки, причем оба слова следует держать в голове с большой буквы, работаю в престижном университете города на кафедре философии и гуманитарной подготовки. Оборачиваюсь вокруг себя, рассматриваю дорогой интерьер комнаты: шкафы и мебель — красный дуб, и кожаный диван — по нынешним временам целое состояние стоит. Поворачиваюсь обратно к роковому окну, в которое шагнул злополучный профессор — открывается вид на озеро с лесом, не представляю, сколько в таких местах одна сотка земли может стоить…
Итак, — продолжаю я свои мысленные заключения, но произношу это уже вслух, — я состоятельный человек и солидный профессор, возвращаюсь с университетского корпоратива, посвященного празднованию моего юбилея. Меня поздравляют и дарят презенты, — мой взгляд падает на письменный стол, где в числе прочих дорогих подарков, на глаза попадается покрытый золотом набор авторучек и ключи от водного скутера, — кому же пришла в голову идея подарить такое семидесятилетнему старику?
Вадим и Дарья смотрят на меня с восхищением, как, впрочем, бывает всегда, когда я, увлеченный своими гипотезами, начинаю жестикулировать и говорить. Давно пытался искоренить эту привычку, но повторяю ее каждый раз.
— Корпоратив, поздравления, — я загибаю пальцы, — дорогие подарки и новый контракт. Меня просят остаться работать в институте и… что из этого может подтолкнуть человека к самоубийству? Мои ребята слушают и молчат. Ответ очевиден — ничего из перечисленного, всему виной телефонный звонок. Но что мог услышать несчастный профессор, что вынудило его в тот же вечер вывалиться из окна?
Кажется, я не задал вслух последнего вопроса, но мои ребята начали строить гипотезы в поисках ответа именно на него.
— Звонила любовница, — предположила Даша, — она беременна и использует шантаж.
— Какая любовница в его-то возрасте, — без всякой уверенности возражает Вадим.
— А что мы знаем о семье профессора? — обращаясь к обоим, спрашиваю я.
— Жена с сыном живут в Италии, ей сорок пять, а сыну двадцать два. Есть еще старший сын от первого брака, ему тридцать восемь, он сейчас в Москве. Про первую супругу ничего неизвестно, после развода она эмигрировала в США.
— На шантаж не похоже, — говорю Даше, — дети взрослые, а с женой они фактически разведены.
— Тогда телефонный звонок от лечащего врача, — выдвигает Вадим свою гипотезу, — ему сообщили неутешительный прогноз и Бороздкин, что б не мучиться, совершает самоубийство, в порыве отчаяния выпрыгнув в окно.
— Ага, что б не мучиться, — усмехнулась Дарья, — меня передернуло, а ей хоть бы что.
— Хорошо, — констатирую по итогам беседы, ни до чего дельного мы так не дойдем, — озадачь лингвистов, — обращаюсь
