французов. Этот неприкрытый шовинизм слегка омрачил наше коротенькое путешествие, но ажурные воротики виллы, к которым привез нас чистенький микроавтобус, искупили все.
Дорога, а вернее, крутая горная тропа поднималась вверх, закручиваясь лентой Мебиуса. Слева, повторяя все ее изгибы, вилась какая-то крепостная стена, а справа лепились к склону, одни за другим, волшебные бело-голубые домики с табличками на воротах: «Вилла “Маргаритка”», «Вилла Глициния»… Наша называлась — вилла «Драцена». Микроавтобус остановился на отвесном участке дороги, задрав нос под опасным углом, мы высыпали, разминая затекшие конечности, — на самом деле, руки-ноги затекли не в машине, тут и ехать-то было полчаса, а в двух самолетах, доставивших нас сюда, на Средиземноморское побережье из холодного Питера всего за полдня. Интересно, а сколько времени добирался сюда Чехов?
Водитель отпер легкие символические воротики, потом украшенную нежным витражом массивную белую дверь, сделал нам приглашающий жест — «вуаля!» — и мы вошли и осмотрелись.
Вилла была чудесной! Легкая, выложенная плиткой галерея вела в гостиную, настоящую гостиную с причудливыми диванчиками, усыпанными мягкими подушками, с камином и горкой поленьев перед ним, с бра в виде канделябров, вписанных в тяжелые старинные рамы… Но самым главным в этой дивной гостиной были не бра и не камин. Огромные панорамные окна являли нам потрясающий вид на спокойную чашу лазурной морской воды с галочками яхтенных парусов и невесомую параболу белоснежной набережной. Виллы тут, хоть и облепляли весь склон снизу доверху, но построены были таким хитрым образом, что не заслоняли жителям других вилл эту невероятную панораму.
Из-за того что дом, как и все окрестные дома, стоял на крутом склоне, вход с дороги вел на второй этаж, а там уже кокетливая лесенка спускалась вниз, к спальням и санузлам, а над лесенкой в античной нише с витражом устроился безмятежный мраморный купидон с невинно-плутовским взором и крылышками за спиной, обещая нам райские денечки в этом милом уголке.
Водитель провел нас в просторную столовую и показал стоявшую на столе бутылку настоящего французского шампанского — это нам от хозяина виллы, с приездом. Ленка Горчакова сразу ринулась осматривать кухню, белую, оснащенную по последнему слову техники. Я заподозрила, что добрая половина их дорожной сумки набита запасами продуктов, чтобы ненаглядный Горчаков ни в чем себе не отказывал на чужбине. Стеценко с Горчаковым ушли в сад, заросший апельсиновыми деревьями, в листве которых скромно пламенели рыжие плоды, и оттуда понеслись их восхищенные возгласы — тут барбекю! А вот бассейн! Ты смотри, как здорово — он пленкой накрыт, чтобы не засорялся! А вода какая теплая, все, завтра купаемся! И качели, ух ты!
А сама я не могла оторваться от панорамы Лазурного берега. Интересно, люди, которые живут здесь всегда, привыкают к этому прозрачному лазоревому воздуху, золотому солнцу, к драгоценной аквамариновой чаше морской воды? Или все равно каждое утро, выглядывая в окно, задыхаются от восхищения? Словно завороженная, я не могла насытиться нескончаемой игрой солнечных бликов в морской воде, и вздрогнула от неожиданности, когда меня обнял за плечи тихонько подкравшийся сзади Сашка.
— Между прочим, знаешь, как назвал Матисс здешний воздух? «Мягкий и тонкий, несмотря на свой блеск». Он друзьям говорил: «Когда я понял, что могу каждое утро просыпаться среди этого света, я готов был умереть от счастья».
— Я его понимаю…
— Сходим в музей Матисса?
— Тут еще, кстати, и музей Шагала.
— И музей Пикассо. И мемориал Метерлинка. Они все тут жили.
— Ничего, что мы сюда приехали? Простые, без всяких талантов?
Сашка засмеялся и нежно подул мне в затылок:
— Между прочим, таланты творят для таких, как мы, им же нужно, чтобы кто-то восхищался их творениями. От собратьев-то гениев фиг дождешься доброго слова. И еще: пока ты комплексуешь насчет калашного ряда, твоя подруга делит спальни. Тут три спальни, и она уже выбрала лучшую.
— Да?!
Мы с Леной Горчаковой помчались вниз. Да, там действительно были три спальни: одна — самая большая, явно предназначенная для молодоженов, такая она была романтическая, кокетливая, кружевная, с кованой широкой кроватью под шелковым бельем, с розочками на плафонах и высоким зеркалом в старинной раме, небрежно, по-артистически прислоненным к стене…
По этой романтической спальне уже были разбросаны, расставлены и развешаны флаконы с косметикой, футляры с украшениями и чехлы с курортными нарядами моей подруги, а сама она, в ослепительном, по расцветке и фасону, халате (Горчаков, подлезший и украдкой пощупавший шелковый подол халата, скорчил рожу и выдохнул: «Боогато-о!»), возлежала по диагонали кровати, покачивая расшитой турецкой домашней туфлей на кончиках пальцев ноги.
— Але, мадам, — попробовал было воззвать к Регине Лешка, но она перебила его томным:
— Между прочим, мадмуазель.
— Але, мадмуазель, — поправился Горчаков. — Тебе не жирно ли занимать столько площади? Вон там спаленка поскромнее, как раз для одиноких. И постелька там поуже, не будет скорбных мыслей…
Регина смерила нахала таким взглядом, что он поперхнулся и молча понес семейный багаж в ту самую спальню, где кровать была поуже. Лена, оценив неравенство сил, безмолвно направилась за ним.
Доставшаяся нам с Сашкой спальня была, конечно, не такой очаровательной, обстановка там была попроще, никаких розочек и завитушек, кровать — простая деревянная, на окне вместо кремовой вуали суровые синие жалюзи… Но сине-белые стены и постельное белье в тон не давали забыть о плещущих совсем рядом волнах с белыми барашками, в окно стучала подвяленным на южном солнце фруктом ветка апельсинового дерева, и запершись на полчаса в нашем скромном будуаре, мы с Сашкой ничуть не пожалели, что у нас не самая большая кровать на вилле.
Ужинать решили в Ницце. Экономная Ленка, правда, предлагала соорудить ужин на вилле и даже обещала справиться сама, никого не напрягать, к тому же и выпить имелось — подаренная хозяином бутылка шампанского, но не столь экономное большинство настояло на выходе в свет. Все-таки день приезда, и не куда-нибудь, а на Лазурный берег, и это надо отметить.
Горчаков и Стеценко в один голос заорали, что одной бутылки сладкой водички на всех не хватит, что это издевательство, и что ужин в честь прибытия во Францию они намерены запивать настоящим французским коньяком. Регина в унисон с ними выступила за ужин в ресторане, объявив, что ее наряды надо выгуливать. Конечно, она и тут, на вилле будет переодеваться к ужину, но все-таки три чемодана сюда прилетели из Питера не для того, чтобы производить впечатление на нас, грешных.
— У меня сверхзадача: очаровать какого-нибудь местного бомжа, чтобы скоротать остаток жизни в приличном месте, —
