не делай детей».
– Вот-вот. Цветное молоко не по мне. – Рам подкрепляет изречение многозначительным кивком. – Не-а, по-любому.
Мэри Пэт отвечает натянутой улыбкой. «А если невмоготу, то, пожалуйста, не с моей дочкой».
– А так-то молоко я люблю. Но белое.
Она продолжает улыбаться, потому что ничего цензурного сказать не может.
– Хей, крошка! – вдруг произносит Рам.
Джулз с Брендой вернулись на кухню. Обойдя Мэри Пэт, Рам приобнимает Джулз за попу и целует в щеку.
«Скажи ей хотя бы, что она хорошо выглядит… Что красавица».
– Ну это, погнали? – произносит парень и, шлепнув ее дочку, издает пронзительное «у-ху!», отчего Мэри Пэт чуть не берется за скалку, чтобы на хрен вышибить этому недоумку то, что у него вместо мозгов.
– Ладно, ма, я пошла. – Джулз наклоняется и целует Мэри Пэт. Та улавливает запах сигарет, шампуня и капелек одеколона «Лавз бэби софт» за ушами.
Ей хочется схватить Джулз за руку и сказать: «Найди себе кого-нибудь другого. Кого-нибудь доброго. Пусть туповатого, но, главное, чтобы не сволочного. Этот-то как пить дать вырастет сволочью, потому что считает себя умным, хотя недалеко ушел от кретина. Такие всегда становятся сволочами, когда узнают, что все считают их посмешищем. Ты слишком для него хороша, Джулз». Однако сдерживается и говорит лишь:
– Совсем уж допоздна не загуливайся, ладно?
После чего быстро целует дочь на прощанье, и Джулз уходит в ночь.
* * *
Мэри Пэт решает разогреть еду, но вспоминает, что газа как не было, так и нет. Она убирает нераспакованный поддон в морозилку и отправляется в соседний квартал «к Майк-Шону». Так в Южке, следуя то ли традиции, то ли негласному закону выдумывать прозвища для всех заведений, зовут пивную Майкла Шонесси «Шонессиз». Это место знаменито субботними вечерними побоищами (за барной стойкой даже держат специальный шланг – смывать кровь с пола) и жарки́м в горшочке, которое весь день томится на плите в крохотной кухоньке (там же, за баром, недалеко от шланга).
Мэри Пэт садится за стойку и заказывает жаркое. Запивает его двумя бокалами разливного «Олд Милуоки», беседуя за жизнь с Тиной Макгигган. Они знакомы еще с детского сада, но близкими подругами никогда не были. Приятельница всегда напоминала Мэри Пэт грецкий орех: такая же непробиваемая и замкнутая. Мужчины, впрочем, находили ее, миниатюрную и светловолосую, «милашкой», а наигранный беспомощный вид принимали за чистую монету. Рикки, муж Тины, отбывает десятку в тюрьме Уолпол за нападение на инкассацию, с самого начала обреченное на провал. Хвала Господу, хоть никого в перестрелке не убили. Марти Батлера, спонсировавшего налет, Рикки на допросе не сдал, а потому условия в тюрьме у него тепличные. Ему-то, конечно, хорошо, но как быть Тине, которой нужно чем-то платить за квартиру, обучение четырех детишек в католической школе и походы к дантисту?
– Только чё ты тут сделаешь, – заключает та, кратко поделившись этими невзгодами. – Ничего ведь?
– Ничего, – соглашается Мэри Пэт. – Ничего не поделаешь.
Это неизменная присказка в любой беседе, с редкими вариациями вроде «такие дела» и «бывает».
Они бедные не потому, что якобы не стараются, не трудолюбивы и не заслуживают лучшего. Мэри Пэт не знает в Южке вообще и в Коммонуэлсе в частности никого, кого нельзя назвать трудягой. Эти люди носят десятитонные грузы, будто весят они не больше мячика для гольфа, и день за днем выдают неблагодарным, несносным боссам десятичасовую норму за восьмичасовую смену. Нет, можно дать руку на отсечение, бедны они не от недостатка старания.
Бедны они оттого, что количество добра в мире ограничено и им его просто-напросто не досталось. Если добро не падает на тебя с неба, не находит тебя в поисках, к кому бы прицепиться, – ни хрена ты с этим не сделаешь. Людей в мире очень много, а на всех добра не хватает, так что ты либо оказываешься в нужном месте в нужное время – ни секундой раньше ни секундой позже, – либо всё, поезд ушел. И тогда…
Ничего не поделаешь.
Такие дела.
Бывает.
– Ну и как тебе жаркое? – спрашивает Тина, отхлебнув пива.
– Вполне.
– Говорят, испортилось. – Тина оглядывает заведение. – Как и всё вокруг в последнее время.
– Да не. Сама попробуй.
Собеседница меряет Мэри Пэт долгим неприятным взглядом, словно та предложила ей сжечь бюстгальтер или совершить еще какую-нибудь выходку.
– И зачем мне его пробовать?
Мэри Пэт видит в ее глазах темные омуты. Похоже, до ее прихода Тина пила что-то покрепче пива.
– Ну не хочешь, не пробуй.
– Да не, я понять хочу.
– Чего понять?
– Понять – какого хера, – говорит Тина. – Какого хера ты пихаешь в меня свое рагу?
– Это не рагу, – Мэри Пэт чувствует, как начинают гореть лицо и шея, – а жаркое.
– Не прикидывайся, будто не понимаешь, о чем я. Все ты, на хрен, понимаешь.
– Это, – Мэри Пэт с трудом удерживается, чтобы не ткнуть Тине пальцем в лицо, – старое доброе жаркое. Ничего необычного в нем нет.
– Ну так и жри сама.
– Спасибо, уже съела.
– А какого хрена ты ко мне с ним пристала?
– Я к тебе не приставала, Тина. – Мэри Пэт сама поражается, насколько измотанно звучит ее голос.
Приятельница уже набычилась, бешено задышав, но тон Мэри Пэт будто отрезвил ее. Она откидывается на спинку стула и шумно затягивается «Парламентом».
– Я чё-то сама не понимаю, что говорю.
– Ничего страшного. Бывает.
Тина трясет головой:
– Я просто вне себя и не понимаю почему. Вот кто-то мне сказал… даже не помню кто… кто-то… что жаркое здесь не такое, как раньше. Я вообще выпала: «Нет, на хрен, я так больше не могу». – Она берет Мэри Пэт за запястье и заглядывает ей в глаза. – Ты понимаешь, о чем я? Не могу, и всё тут.
– Понимаю, – говорит Мэри Пэт, хотя не вполне понимает.
Впрочем, отчего? Понимает, конечно.
Она возвращается домой, и через полчаса забегает Тимми Гэвиген с табличками. Тимми из большой семьи – девять человек, – живет на Кей-стрит. В старших классах он неплохо играл в хоккей, но не так, чтобы поступить в колледж на спортивную стипендию. Сейчас ему двадцать, он работает в автомастерской на Дорчестер-стрит, а заодно выполняет роль мальчика на побегушках у парней Батлера. Все местные ребятишки так или иначе ищут, как бы им выслужиться перед бандой. Однако Тимми, думает Мэри Пэт, внутри слишком мягок и слишком порядочен, чтобы стать кем-то вроде Брайана Ши или Фрэнки Туми. Глядя, как парень уходит по коридору, она надеется, что он успеет разобраться со своей жизнью, пока ему не впаяют пятерку и разбираться будет
