Ознакомительная версия.
Я почти слышу его раздраженный голос: «О, Клаудия, оставь все, как есть. Лучше подойди и сядь со мной у камина…»
Беру камеру и достаю ее из тонкого чехла. Камера явно дорого стоит и представляет собой новую модель того фотоаппарата, которым пользуемся мы с Джеймсом. Я включаю камеру, с благодарностью отмечая, что она работает точно так же, как и моя. Подхожу ближе к двери, напрягая слух и пытаясь одним ухом уловить какие-нибудь настораживающие звуки. Интересно, а я смогу услышать отсюда, сверху, как хлопает входная дверь?
Пролистываю фотографии в камере и улыбаюсь, рассматривая несколько первых снимков. Зои щелкнула Оскара и Ноа в детском игровом клубе «Тамблз», на некоторых фото запечатлена и Лилли. Далее идет примерно дюжина или около того фотографий Пип, явно заснятой с противоположного угла комнаты. Эти портреты выглядят так, словно Пип не в курсе, что ее фотографируют. Есть здесь и немного снимков с нашего посещения океанариума, хотя они вышли темными и размытыми. Дальше — фотографии нашей улицы. Кажется, будто Зои засняла окрестности со всех сторон, не забыв о нашем доме, который фигурирует на нескольких снимках. Несомненно, эти фотографии предназначены для того, чтобы отправить родным или друзьям, догадываюсь я, показать им, где она работает. Это не кажется мне чем-то необычным. Тем более что нам повезло жить в такой восхитительной местности.
Мой мозг не может тут же воспринять несколько следующих снимков, так что я пролистываю их туда-сюда. Похоже, это фотографии документов. Никак не могу разобрать, что же это такое, но подобных снимков множество, и все выглядят похожими друг на друга… и все-таки неуловимо различаются. Мои пальцы порхают над кнопками камеры, на мгновение я замираю, сомневаясь, где же тут меняется масштаб изображения, но потом вспоминаю. Наобум увеличиваю снимок, и во рту снова все пересыхает, а сердце колотится так, будто сейчас вылетит из горла. Опираюсь рукой о стену, чтобы не упасть.
— О боже мой! — восклицаю я, когда удается разобрать сфотографированный текст. — Какого черта…
Напрягаю зрение, чтобы прочитать увеличенный документ, хотя мне это и не нужно. Название на самом верху страницы точно говорит мне о том, что именно сфотографировала няня.
И тут я слышу это — знакомый звук хлопнувшей тяжелой входной двери. Шум нарастает, взлетая по лестнице, и топот пронзает тишину дома.
«Черт, черт, черт…»
Неуклюже вожусь с камерой, отчаянно пытаясь выключить ее и засунуть обратно в чехол. Пытаюсь застегнуть его, но молния застревает. Бросаю камеру обратно в нижнюю часть гардероба, закрываю за собой дверь комнаты няни и так быстро, как позволяет мне собственное тело, ковыляю к лестнице. До меня доносится звук приближающихся шагов Зои. Она мурлычет себе под нос какую-то песенку, словно радуясь чему-то. Я передвигаюсь слишком медленно. Мне ни за что не удастся спуститься на лестничную площадку даже второго этажа — обязательно попадусь Зои на пути, — так что я опускаюсь на колени перед книжными полками. Пытаюсь восстановить сбившееся дыхание.
— Зои, не пугайтесь, — обращаюсь я к ней обычным тоном, не повышая голоса. Я не хочу разбудить мальчиков. — Я — здесь, наверху, ищу книгу.
— О… — заинтригованно напевает она в ответ.
Ее голова появляется за перилами лестницы. Мы уже близко, и создается ощущение, будто одна из нас находится в клетке. У меня такое чувство, что это — я.
— Простите, — говорю я. — Книга называется «Работа в сфере социальных проблем и закон», и я нигде не могу ее найти.
Провожу пальцем по корешкам своих старых учебников. Я точно знаю, где стоит книга, но притворяюсь, будто не вижу ее.
Зои подходит и приседает на корточки рядом со мной. Потом поворачивает голову набок.
— Она здесь, — сообщает няня, и я чувствую, как ее взгляд обжигает мне щеку.
Вытаскиваю книгу.
— Спасибо, — говорю я, поворачиваясь к ней. Теперь наши лица разделяют считаные дюймы. — Никак не могла ее отыскать.
Я неловко пытаюсь подняться, и это рассеивает повисшую между нами напряженность.
Зои протягивает мне руки и смеется.
— Как хорошо, что я вовремя вернулась! — восклицает она. — Иначе вы могли бы застрять здесь на всю ночь.
Что-то в ее тоне заставляет меня задуматься о том, что Зои знает, чем я тут занималась.
— Вы просто меня спасли! — смеюсь я в ответ и направляюсь вниз по лестнице.
— Спокойной ночи, — тихо произносит няня, когда я оказываюсь вне ее поля зрения.
— Спокойной ночи, — отзываюсь я и ухожу в свою спальню.
Тут же включаю свой компьютер. Несколько секунд ищу имя Зои Харпер в Интернете, словно все мои предыдущие проверки рекомендаций и тщательные поиски сведений были пустой тратой времени. Первыми поисковая система выдает мне обычные странички на Фейсбуке и в других социальных сетях. Кликаю на все ссылки, просматриваю все страницы, но ни одна из них не принадлежит ей. Нахожу всевозможные видео женщин по имени Зои Харпер, записи в адресных базах данных и информацию о фирмах, возглавляемых пресловутыми Зои Харпер, а заодно и множество случайных страниц, содержащих ключевые слова поиска. Внимательно изучаю результаты и просматриваю большую часть ссылок. Слишком многое нужно проверить. Проходит полчаса, а я по-прежнему ничего не нашла.
Я набираю номер мобильного Джеймса, только чтобы немного успокоиться, услышав его голос. Нет ни малейшего смысла оставлять сообщение на автоответчике, потому что он не возьмет телефон до своего возвращения. «Милый, ты мне нужен. Мне страшно…» — шепчу я, уже отключив звонок. Подумываю о том, чтобы написать Джеймсу по электронной почте, но потом понимаю, что это принесет ему лишь бессмысленные волнения, к тому же он не сможет ничем помочь.
Я откидываюсь на кровать прямо в одежде. Гляжу в потолок. Понятия не имею, что мне теперь делать. Почему, ну почему моя няня сфотографировала личное дело Карлы Дэвис?
Лоррейн сходила с ума от беспокойства за Грейс. Не потому, что дочь не отвечала по телефону, — она часто не брала мобильный и иногда с опозданием реагировала на сообщения. И не потому, что Грейс забыла взять с собой бутерброды утром или пропустила урок вождения (разъяренный преподаватель позвонил прямо посреди совещания). Скорее Лоррейн мучило сидевшее глубоко в душе смутное ощущение, будто в один прекрасный день, совсем скоро, Грейс просто не придет домой.
Лоррейн повертела в руках бутылку каберне. Определенно для бокала, даже маленького, было еще слишком рано. Вино ничего не уладило бы, не говоря уже о том, что не смогло бы заставить дочь одуматься. Так что Лоррейн убрала бутылку в шкафчик для спиртного.
«Ох, Грейс, Грейс, Грейс…»
Прислонившись к раковине, Лоррейн смотрела в окно и думала. Она задавалась вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем пойдут гулять сплетни. А они неминуемо возникнут, как только Грейс бросит школу, переедет, выйдет замуж. Такие истории можно услышать на каждом шагу: родители не справлялись со своими обязанностями, бедная девочка сбежала, с ней плохо обращались, она забеременела, а потом ее выгнали из дома… Лоррейн содрогнулась от одной только мысли о подобных слухах. Что бы ни происходило в их семье на самом деле, во всем обвинят ее, мать. И может быть, она это заслужила. Если Грейс не чувствовала себя счастливой, если захотела переехать к семье Мэтта, это была ее, Лоррейн, вина. В последнее время она явно не была спокойной мамой-домоседкой, оставаясь на связи с сослуживцами буквально двадцать четыре часа в сутки. Лоррейн не могла вспомнить, когда в последний раз присутствовала на матче Грейс по нетболу или ходила на школьное родительское собрание. О кино, шопинге и семейном ланче по субботам она не заикалась уже целую вечность. А что уж говорить о простом, начистоту, разговоре матери с дочерью за кухонным столом?
Лоррейн с минуту постояла, горестно закрыв лицо руками, а потом снова потянулась к вину. На сей раз она откупорила бутылку.
— Хотелось бы мне посмотреть, как эти мамаши-домоседки, черт побери, справились бы с такой работой, как моя, с мужем, который думает, что может… может… — Лоррейн в отчаянии зажмурилась, — и дочерью, которая намерена сделать все, чтобы погубить свою жизнь.
Она налила себе бокал и сделала глоток, а потом уселась за кухонный стол, ссутулившись и бормоча что-то себе под нос.
— Что случилось, мама?
К тому моменту, как Лоррейн осознала, что на кухню пришла младшая дочь, Стелла уже вовсю рылась в холодильнике. Неужели дочка слышала ее безумную, несвязную речь? Что бы ни произошло, Лоррейн не хотела, чтобы девочки страдали от того, что натворил Адам. Нет, это следовало держать в тайне, это должно было остаться только между ними, хотя Лоррейн и не понимала, почему выгораживает его. Возможно, потому, что трезвонить о недостатках мужа означало признавать свои собственные слабости, соглашаться, что она не в состоянии удержать его. Вопрос заключался в том, сколько еще Лоррейн могла поддерживать этот фарс.
Ознакомительная версия.
