Почти полчаса ушло на то, чтобы обзвонить несколько таксопарков. Самый дешевый не гарантировал машину в точный срок, так что пришлось довольствоваться тем, что подороже. Зато белые хризантемы, купленные у бабульки на Кунцевской, обошлись в два раза дешевле тех, что продаются в привокзальных киосках. Глеб успел прицениться, пока ждал поезда, – спрятал букет за спиной и спросил ради любопытства.
Осматривается на всякий случай. Хвоста не заметно. Если приглядывал именно Бизяев, то, значит, отступил… Значит, я правильно к нему тогда съездил. А если служба собственной безопасности? Как будто в ответ на тревогу звонит мобильник. Сунув под мышку хрустящий кулек с цветами, Глеб немного суетливо вылавливает вибрирующую дощечку из правого брючного кармана. Милка…
– Что, что? – переспрашивает он.
Объявление об Анжелином поезде, прибывающем на первую платформу, заглушает отчет приятельницы. Но суть ясна – никто Глеба не разрабатывает. Никто.
Подбегая к третьему вагону, который почему-то оказывается в середине длиннющего состава, Глеб клянется себе, что больше никогда…
Ни-ког-да…
Попав в воронку вокзальной суеты, он уже не замечает ничего, что не относится к конечной цели. Надо встретить Анжелу и доставить ее к ней домой. Остальное – только помеха.
Пассажиры возбужденным ручейком вытекают из поезда и по платформе движутся к выходу в город, но из Анжелиного вагона они как будто капают, да еще и неритмично… Странно… Глеб нервно топчется рядом с проводницей, дожидаясь, когда можно будет войти внутрь. Наконец вскакивает на подножку, но в темноте тамбура появляется еще одна фигура. И это опять не Анжела. Не возвращаться же на землю! Он поднимается наверх и вжимается в стенку, чтобы пропустить незнакомую даму в шляпе, которая вежливо улыбается ему и оставляет в воздухе какой-то нездешний, заграничный запах свежести… После двух суток в поезде… Душ у них там есть, что ли? А я после дежурства…
И когда Анжела порывисто прижимается к нему и целует в губы, он не может расслабиться… Краем глаза оглядывает невиданное никогда купе с одним диваном, замечает узкую дверцу, которая, наверное, ведет в душевую, и не решается поднять руки даже для ритуального объятия, чтобы не выпустить наружу запах пота из подмышек.
– Какие чудные хризантемы! Больше всего их люблю! Спасибо, что приехал… Сядь, дай я на тебя посмотрю. – Не замечая зажатости Глеба, Анжела кладет букет на столик, садится к окну и шлепает ладошкой рядом с собой. – Ну, ты как?
– Там машина ждет… Пойдем, а? – стесняясь своей меркантильности и одновременно любуясь ее спокойствием, ее выпадением из всеобщей суеты, Глеб стоя ищет багаж. Чемодан, должно быть, под диваном, а где комодик? Выручает следовательская привычка смотреть наверх. Белая стенка, расписанная яркими маками, торчит на багажной полке под потолком. Он открывает лестничку, приделанную к двери, поднимается по ней и ловко достает не слишком большую и совсем не тяжелую деревянную коробку с тремя выдвижными ящичками, окутанную мягкими лентами. Из них же для транспортировки сделана специальная ручка. Чемодан огромный, но он легко катится и по ковровой дорожке, устилающей коридор, и по неровному асфальту платформы.
Тревога отпускает Глеба… В машине он приобнимает Анжелу…
Чем бы ее удивить?
– Вот, посмотри… – стараясь придать голосу скорбный тон, он достает мобильник, находит там клип, снятый свидетельницей, и демонстрирует его Анжеле, не выпуская телефон из рук.
– О господи! Бедная, бедная Ника! Его нашли?
Реакция Анжелы радует Глеба. В обморок не упала. Крепкая женщина! Чувствительная и деловая. Схватывает суть. Найти и наказать убийцу – это теперь главное. Не разнюнится, когда узнает, кто отомстил заказчику.
– Вот-вот найдем. Я сам поеду на задержание, где бы его ни обнаружили, – обещает Глеб.
Анжела молча берет его руку в свою, сжимает ее крепко и ласково… Ответственно держит…
И мужское сразу отходит на второй план, словно взрыхляя почву, на которой проклевывается прежде незнакомая Глебу родственность… Молчаливая, но крепкая связь…
– Я так устала… – Анжела скидывает туфли, переступив порог своей квартиры, и босиком идет к дивану. – Полежу чуток… Но ты не уйдешь?
Предлагает она так, что чувствуешь себя свободным: согласишься – отлично, нет – никакой обиды… трещинки не появится. Тем более что практической нужды в нем никакой: Анжелина помощница все приготовила к возвращению хозяйки. Даже длинненькие пирожки с капустой, еще теплые, вкусно пахнущие, лежат розочкой на тарелке под льняной салфеткой.
И терпкое красное бордо из огромного серого чемодана улучшает настроение медленно, бережно, а не рывком, как водка или другие крепкие напитки. Располагает к откровенности…
– Я сама себе удивляюсь, – начинает Анжела после ненатужного, объединяющего молчания.
Оба чувствуют, что миновали какой-то важный оборонительный заслон – из тех, которые подсознательно выстраивает каждый человек, оберегая свою независимость.
– Вдруг расхотелось бороться… Работать, писать – да, это по-прежнему азартно, но ни с кем соревноваться уже не хочется… И так здорово от того, что все эти глянцевые прибамбасы в душу мне проникли, но там не залежались… Легко от них освободилась… – Анжела ставит красный бокал на сервировочный столик, ложится на бок, прижав одну ногу к животу, а вторую кладет на колени рядом сидящего Глеба. – И ты ведь тоже… Ты тоже сам по себе…
– Да, да… Я точно как ты… Я тоже освободился… Я только раз… только ради тебя… переступил…
И то, что Анжела не делает стойку, не уточняет, что и как, высвобождает ту картинку, которую он с тех пор ни разу не отваживался вспоминать полностью.
Как наяву, Глеб видит себя у кухонного окна… Выжидает, когда во двор дома напротив с раздражающим «бип-бип» подъедет огромный оранжевый мусоровоз. Быстро натягивает капюшон на голову и сбегает вниз со своего второго этажа. Как только неповоротливый грузовик замирает в воротах перед выездом в их узкий проулок без названия, загораживая будку охранников, Глеб под его прикрытием броском подбегает к подъезду соседского небоскреба и набирает на панели номер квартиры бизяевской дочки.
Застать ее врасплох, допросить без папаши и без адвоката… Он сразу предъявит ей свое обвинение, войдет со шнурком… Улика с убийства Вероники Мазур заставит ее, по меньшей мере, онеметь. Грамотно действовать – и она даст реальные зацепки!
Заготовленная причина визита не понадобилась – Светлана, беззаботно не спросив, кто и зачем пришел, открывает подъездную дверь. Ждет кого-то? Как бы не напороться на ее гостя… Но опасность только взбадривает… Значит, допросить надо быстро…
В скоростном лифте Глеб фиксирует время – 17.59 и осторожными неслышными шагами – специально выбрал бесшумные кроссовки – подходит к квартирной двери… Открыто.
А дальше… Сучка с сумасшедшими глазами выскакивает из-за двери, направляет на него браунинг и, не предупредив, не прицелившись, начинает палить… Не профи. То ли впервые в жизни стреляет, то ли колес наглоталась. Он пытается заслониться шнурком… Нелепость… И теперь – кто или что раньше: ее пуля или этот нелепый шнурок…
Все три пули вылетают в распахнутое окно… Он бросается на пол, подсекает ей ноги… Но, уже упавшая с ним рядом, она не выпускает пистолет из рук. В ход идет шнурок…
Я не собирался ее убивать, я хотел чуть придушить и отнять у нее пистолет…
Шейные позвонки хрустнули, как скорлупа королевской креветки, – легкая и быстрая смерть… Бонус… Ничего личного.
Это самозащита, Анжела. Это ясно, Анжела. Ничего никому не докажешь. Ты должна понять, Анжела, что это совершенно ясно. Бизяев навалится на меня всей своей мощью, сотрет в порошок, отряхнет руки и будет жить как ни в чем не бывало. А вот если это останется тайной, то яд незнания будет каждодневно отравлять его благополучную олигархическую жизнь…
Так что надо принять меры.
Планировка квартиры ему знакома – полгода назад он с группой выезжал в точно такую же на пятом этаже. Там обнаружили таджика-гастарбайтера с проломленной головой. Передел ремонтного рынка…
Кухня, туалет, ванная, столовая… Пусто… Без сюрпризов… Ни одна дверь, ни одна половица не скрипнула… Качественно потрудились бизяевские работяги. На цыпочках Глеб возвращается и, надев резиновые перчатки, перетаскивает труп на середину комнаты. Стараясь не сломать еще не окоченевшие пальцы, вынимает браунинг и специальной спиртовой салфеткой тщательно протирает мертвые руки, чтобы никаких следов пороха не осталось. Сложности ему не нужны. Сует пистолетик в карман своей куртки, чтобы по дороге на службу от него грамотно избавиться. Закидывает шнурок на люстру… Быстрыми шагами вон из квартиры. Сбегая по черной лестнице, на ходу фиксирует время: 18.03. За четыре минуты управился, а кажется – вечность. Время остановилось, и чувства замерли. Ни страха, ни сожаления, ни радости. Невесомость, скорее приятная…
