– Мальчика этого помню прекрасно. Да, он участвовал в том эксперименте. Можно сказать, один из самых успешных плодов.
– Так от кого же из умерших, – нетерпеливо воскликнула Варя, – взяли для него генетический материал?
Картины, что видел Сырцов, переменились. Они по-прежнему относились к пятидесятым годам прошедшего века – однако теперь стали не только более ясными и яркими. Они как бы перестали транслироваться из головы одного лишь футболиста Стрельцова. Теперь он наблюдал самые разные события, происходившие в те времена, – притом не своими собственными глазами, а словно со стороны. Будто находился на борту самолета-разведчика, который, невидимый, мог зависнуть рядом с эпизодом и наблюдать и фиксировать все, что происходило.
И вот он видел двоих, слышал их разговор. И прислушивался к нему изо всех сил. Потому что знал, что беседа этих людей самым непосредственным образом относится к нему. И к его судьбе. Первого из собеседников он узнал. Его портреты были во всех газетах. Ими украшали главные площади советских городов. Их носили на демонстрациях. То был низенький, полненький, лысенький человечек в драповом пальто и шляпе: Никита Сергеевич Хрущев, советский лидер, который в ту пору повелевал страной и с которым считались повсюду в мире. Собеседника его Сырцов не узнал. Он был моложе и кругл лицом и говорил с Хрущевым подобострастно, но с чувством собственного достоинства – из чего футболист сделал вывод, что второй – один из ближайших сподвижников лидера. А может, даже – родственник. Оба прогуливались рука об руку по асфальтовым дорожкам обширной государственной дачи. Наступала весна. Деревья еще стояли голыми, однако голосили птицы, и снег лежал только в низинах. И солнце уже пригревало. «Весна 1958 года», – почему-то безошибочно определил Сырцов: словно бы титр вспыхнул на секунду в углу кадра.
– Что у тебя еще? – сиятельно и властно спросил Хрущев у собеседника.
– Футболист Стрельцов продолжает свои финты, – подобострастно проговорил тот. – Пьет, гуляет. Неоднократно засыпал на политинформациях и комсомольских собраниях. Пытался провезти через границу запрещенную музыку – джазовые пластинки.
– Опять этот джаз! – выкрикнул руководитель страны. – В бараний рог его! Что еще со Стрельцовым?
– Неуважительно высказывался о руководителях партии и правительства.
– Что конкретно?
– Спрашивал при свидетелях, я цитирую, когда вынесут из Мавзолея усатого таракана, как он выразился…
– Когда вынесут? Хм. Правильно, кстати говоря, спрашивал, – проворчал про себя Хрущев. – Хорошая идея. Но неуважительный тон и поведение – налицо. Однако ты ж про него фельетон в своей «Комсомолке» публиковал? – нахмурился вождь. – Про то, как Стрельцов на поезд опоздал и для него международный состав специально в Можайске останавливали?
– Да, Никита Сергеич, Нариньяни фельетон писал. Так ведь не подействовала газета на Стрельцова. Его вывели из сборной, потом опять вернули. Играет-то хорошо.
– Может, черт с ним, пусть играет, а? – Поистине, Никита Сергеевич пребывал сегодня в благодушнейшем настроении. – Нам победы в футболе нужны. Очень они повышают настроение нашего простого советского человека, верно, товарищ Аджубей?
– Но, товарищ Хрущев, по некоторым агентурным данным выходит, что Стрельцов имеет намерение после чемпионата мира в Швеции остаться за границей. Подписать контракт с богатым зарубежным клубом.
– Что?! – взревел Хрущев. – Это что еще за спортивный Пастернак выискался?!
– Да, – скорбно подтвердил Аджубей, – аналогичные случаи в социалистическом лагере имеются. В частности, венгерские предатели-футболисты Пушкаш и Кошич, которые после событий пятьдесят шестого года изменили родине и за испанские команды выступают.
– В Советском Союзе не бывать этому!! – вскричал Хрущев. Он покраснел, словно его любимый овощ, бурак. – Вывести Стрельцова из сборной! Не пускать в Швецию!
– Боюсь, Никита Сергеевич, – мягко-мягко, словно на кошачьих лапках, возразил его собеседник, – нас не поймут. Ни советская общественность, ни, тем паче, международная. Спросят: а по какой причине лучший футболист сборной не представляет свою страну, тем более на чемпионате мира?
– Значит, придумай что-нибудь! – властно прокричал Хрущев. – Скажи Серову[5] от моего имени, чтоб все организовал! Чтоб Стрельцов этот на чемпионат в Швецию не поехал! И чтоб я от тебя больше эту фамилию не слышал!
Когда Варя поздно вечером выходила из домика бывшей секретарши Бочаровой в американском городе Рино, она получила ликующую эсэмэску от Антонины, матери футболиста Сырцова: ИГОРЬ ПРИШЕЛ В СЕБЯ.
Варя села в свой седан и задумалась: Галина Яковлевна рассказала ей все, что знала (она это чувствовала). Выдавить еще хоть что-то существенное из нее не удастся. Встречаться с ней снова – смысла нет. Обратный билет у Кононовой – на послепослезавтра. Можно просидеть еще три дня в Америке. Сходить в казино. Прошвырнуться по магазинам. Прикупить чего-нибудь себе и Алешке. Да и красот здесь наверняка полно всяческих. Озеро Тахо поблизости, ковбойский городок Виржиния-Сити. Тем более ей это ничего не будет стоить. Искушение остаться, конечно, было. Да девяносто девять человек из сотни на таких условиях остались бы! Но как она, спрашивается, будет убивать время здесь, когда ее дело сейчас разворачивается там? Мало ли что может в Москве случиться! Мало ли что очнувшийся Сырцов расскажет! Да и скучно ей тут совсем одной. Путешествовать интересно вдвоем, чтобы впечатлениями обмениваться, планировать, куда дальше отправиться, вместе ужинать, спать укладываться. И стало жалко, что нет Алешки, что он небоскребов здешних не видит, и накатило огромное желание обнять его, поговорить с ним. И Кононова, хоть и поругала себя за излишнее рвение, позвонила в Москву Петренко. Тот удивился, конечно, ее служебному рвению, однако сказал, что это – ее решение, если она считает, что больше бесед с объектом не понадобится, пусть обратно вылетает. Поругивая саму себя за бестолковость и чрезмерную трудовую доблесть, Варя выписалась тем не менее из отеля «Серебряный вклад», и сразу стало легче на душе. Она рванула на авто в аэропорт. Оказалось, что переменить билет – нет никаких проблем. Разве что придется ждать в аэропортах чуть дольше и лететь домой через Сан-Франциско и Нью-Йорк. Оттуда же, из аэропорта, позвонила Варя начальнику команды «Гладиатор» Карпову – все-таки он как-никак был вторым заказчиком ее расследования. Они договорились, что увидятся у постели больного.
В самолете, летевшем из Нью-Йорка в Москву, Варе повезло. Место ей досталось в середине, а ни один из соседей, ни справа, ни слева, на рейс не пришел. И она прекрасно улеглась поперек кресел, укрылась пледом – и замечательно выспалась, лучше, чем дома. А сразу из Шереметьево отправилась в госпиталь к Сырцову – Карпов подтвердил, что готов приехать на встречу в палате больного.
…С Карповым Варя повстречалась в холле госпиталя. Тренер команды «Гладиатор» вез своему игроку неизбежные апельсины и бутылку безалкогольного вина – чтоб не терял вкус к жизни. Варвара купила Сырцову в аэропорту Лос-Анджелеса шоколадного «Оскара». В палате было проветрено, но все равно попахивало больницей. Сырцов полусидел на высоко поднятой спинке. Варю поразило, насколько же молод центрфорвард. В те дни, когда он находился без сознания, расслабленные и истончившиеся черты прибавляли ему лет как минимум семь. Зато теперь он выглядел не то что восемнадцатилетним, как значилось в паспорте, а еще более юным. Розовенький и веселый, он походил на великовозрастного школьника-акселерата. И только антураж больницы, забинтованная голова центрфорварда и игла капельницы в его вене напоминали о том, что парень еще далеко не здоров.
Мама Антонина, неотступно дежурившая у постели, при виде дорогих гостей засуетилась, побежала за чаем, открыла коробку конфет. А Игорь при появлении тренера команды даже попытался встать.
– Лежи ты! – прикрикнул на него Карпов. И познакомил: – А это Варя Кононова, она по моей просьбе расследованием твоего дела занималась. Может тебе рассказать, коль пожелаешь, кто в нем замешан и кто виноват. А тебе я хочу передать привет от всех «гладиаторов» и тренеров и сказать, что мы тебя будем ждать – сколько бы времени на восстановление ни потребовалось. Все, что надо для излечения, сделаем и оплатим. И у нас на тебя большие планы. Не в этом сезоне, так в следующем мы должны чемпионами России стать. И до финала Лиги чемпионов дойти. Поэтому отдыхай пока спокойно, но впереди у нас большая работа. А сейчас – слово Варе Кононовой, я исчезаю.
Карпов и впрямь исчез – столь же стремительно, как появился, и увлек за собой Антонину Сырцову, его ровесницу, фамильярно приговаривая:
