За последние дни одна хорошая новость: Нюшу отпускают под залог. С Валерой связаться не удалось – не брал трубку, негодяй! Деньги внес Богдан Петрович. Он сел в машину, которую действительно отлично отремонтировали, как обещал Прохор, достал список, написанный Эллой, и надел очки.
– Что тут у нас… Ага, соли купить, яблок, зелени…
Ему позвонили, посмотрев на дисплей, удивился: это был анатом из морга. Ну, раз звонит, значит, дело срочное, Богдан Петрович поднес трубку к уху.
– Привет, Богдан, – сказал анатом. – Помнишь, ты приходил по поводу девушки с роскошным телом?
– Помню. Инна Лопатина.
– Угу, угу. Тебя еще интересовали ее кровоподтеки…
– Еще бы. Очень интересуют и сейчас. А что?
– Так вот, у нас тут идентичный случай…
– Что, серийный маньяк?
Вот было бы здорово – маньяк! Все подозрения с Болотовых сняли бы, с Валеркой отношения не наладились бы, ну и хрен с ним, а на душе как-то спокойней стало бы.
– Нет, что ты, – разбил его мечтания в пух и прах анатом. – Просто у нас труп девицы с подобными кровоподтеками, но на вскрытии присутствовал один крутой эксперт. Я вспомнил твой случай, показал ему фото, рассказал, какие странности нас смущали тогда. И знаешь, что он сказал?
– Не томи, – громко бросил в трубку Богдан Петрович.
– Сложно убить, если силы равны и жертва оказывает сопротивление. В борьбе Лопатиной и убийцы силы были равные, понял? Другого объяснения нет. Кстати, перевес всегда на стороне нападающего, тем более с оружием в руке, но… не случилось. А случилось позже. Отсюда и пляши. Пока.
Пляши! Вот чудак! Плясать-то можно, только в какую сторону? Богдан Петрович поехал в супермаркет, затоварился и домой рванул. Естественно, по дороге ворочал извилинами и всем, что есть под черепом, – каким образом информация патологоанатома способна помочь вычислить человека, убившего Инну? Мысль не осенила его седую голову.
Дома он принял душ и зашел в кабинет. Трубку достал, табаком набил. Элла принесла чай, он пил… а мысль не приходила.
– Дядя Богдан, можно? – просунул в дверную щель голову Артем.
– Ну, заходи.
– Нет, давай ты ко мне. Что-то покажу.
– Давай… потом. Я устал…
– Нет, сейчас. Тебе будет интересно, клянусь. Очки захвати.
Пришлось идти в комнату молодоженов. Конечно, к компьютеру. Артем приставил стул к столу, сам плюхнулся в кресло.
– Смотри, дядя Богдан, что я нашел…
– Статья? Про что?
– Хе! Про сонную артерию, рассеченную острым предметом. Ваш случай с папиной… э… подругой не единственный.
– Да ну!
– Тут главное, правильно забить поисковик. Ты не представляешь, сколько выскочило сайтов! А сколько я их перелопатил… жуть! Ну, я подряд заходил, так нашел кое-что похожее… на смерть этой… папиной подружки.
– Ну-ка, ну-ка…
Богдан Петрович надел очки и начал читать. И это было интереснейшее чтиво, без сомнения, безумно полезное…
…На следующий день, ближе к вечеру, Надежда Алексеевна открыла дверь своим ключом. Ее встретил Богдаша, он же и привез домой, а сам торопился на встречу с адвокатом, потом – в поликлинику, он ведь работает. Она переступила порог дома уже другой, чем была когда-то. Когда-то – это до ареста, до следственного изолятора, до изнурительных ожиданий чуда. И вот чудо свершилось, ее отпустили под залог, деньги внес Богдаша. Не муж, а его друг. И это показатель, что свою жизнь до сегодняшнего дня она жила неправильно, глупо, а за глупость приходится платить двойную цену. Но об этом она подумает ночью, когда ляжет в чистую и пахнущую свежестью постель, обязательно откроет окно, потому что ей все время, проведенное в камере, не хватало воздуха. А сейчас, прямо с порога – ванная комната, мыло, шампунь, горячая вода…
В гостиной кто-то был, там горел свет, работал телевизор. Неужели Валера? С кем не хотелось бы сейчас встретиться, так это с мужем, который, по идее, должен быть на работе. Да делать нечего, все равно предстоит расставить точки над «i», уж лучше это сделать сразу.
Надежда Алексеевна решительно раздвинула двери и… увидела Сати. Новость! Или, скорее, наглость. Наглость мужа в первую очередь. Молодая женщина сидела в кресле, положив ногу на ногу, читала журнал. На шум открываемой двери она подняла глаза. Не смутилась. Не поздоровалась. Да и у Надежды Алексеевны не появилось желания разыгрывать из себя радушную хозяйку дома.
– Вы? Одна? В моем доме? – произнесла она тоном, после которого гость обязан попрощаться и уйти, если у него есть хоть капля самолюбия и воспитания.
– Да, одна, – сказала Сати. – Я жду Валерия Витальевича.
– Почему в моем доме, а не где-нибудь в кафе вы его ждете?
– Но это еще и его дом. Не так ли?
Намек на близкие отношения с ее мужем просто топорный. Если бы Надежда Алексеевна услышала бесстыдные слова до того, как попала в СИЗО, она выставила бы эту дрянь в два счета, не исключено, что применив силу. Сейчас все воспринималось через призму отдаленности, словно не касалось ее. Тем не менее свободную во всех отношениях девицу следовало мягко поставить на место, чтоб она не смела вторгаться в законное пространство Надежды Алексеевны.
– Давайте договоримся, милая… – Хозяйка дома присела на подлокотник кресла, намереваясь поставить условия наглой девочке и уйти в ванную комнату. – Вы уже считаете этот дом вашим? Не возражаю. Но! Хочу я или нет, хотите вы или нет, а мне предстоит жить по этому адресу до конца следствия вопреки нашим желаниям. И пока буду жить здесь, видеть вас не хочу. А позже, за услугу не видеть вас все обозначенное время, я подарю вам этот дом вместе с Болотовым. Надеюсь, мы с вами договорились?
Довольная собой Надежда Алексеевна поднялась, однако Сати и не думала последовать ее примеру, не думала убраться вон, напротив, она медленно, томно откинулась на спинку кресла, после сказала:
– Ваше предложение заманчиво. Впрочем, в вашем доме я не нуждаюсь, у меня есть свой и гораздо больше, чем эта квартира. Мне ведь все равно придется ждать Валерия Витальевича здесь, мы так условились… И пока мы одни, я готова немного развлечь вас.
– Меня? Развлечь? – хохотнула Надежда Алексеевна. – Шутите?
– Нет. Хочу рассказать занимательную историю про девочку, которую звали… как бы ее назвать… например… Лиза! Хорошее имя, правда? Вы садитесь, Надежда Алексеевна, это очень интересная история и долгая.
Заподозрив дьявольские козни, Надежда Алексеевна, не сводя немигающих глаз с Сати, вернулась в кресло и задала на первый взгляд глупый вопрос:
– Вы кто?
– Человек, – ответила с улыбкой Сати.
У нее прелестная улыбка, располагающая, даже Надежда Алексеевна вынуждена это признать про себя, но не говорить же комплименты новой пассии мужа. А Сати тем временем продолжила своим баюкающим голосом сирены, увлекающей несчастных моряков в морскую пучину:
– Я обыкновенный человек, собирающий истории… нет, не так. Я вынимаю из шкафов скелеты, которых некоторые тщательно прячут. Не знаю, как это мне пригодится, может быть, когда-то напишу толстую книгу и назову ее… «Скелеты из шкафов».
– Вы любите чужие тайны? – проскрипела Надежда Алексеевна, ей не нравилось начало, это было заметно.
– Чужие тайны? – переспросила Сати, приподняв одну бровь. – Пожалуй, люблю. А что в этом предосудительного? Если человек прячет скелет в шкаф, он должен быть готов, что однажды чудовище вылезет оттуда. К тому же тайны зачастую бывают и преступлениями, отчего же в них не покопаться? Вы готовы слушать? Правда, история местами мелодраматична, но этот жанр оттеняет серые будни. Итак, жили-были мама с дочкой, и была у них маленькая девочка по имени… Как мы назвали ее? Лизой? Итак, девочку звали Лизой… Лизонькой…
Четыре года – это уже возраст, когда в сознании просыпается такая необходимая функция, как запоминание. И самые яркие впечатления своей пока еще короткой жизни маленький человечек откладывает в память на всю жизнь. Он помнит оттенки интонаций, лица людей, обстановку вокруг, являющуюся неотъемлемой частью событий, и, конечно же, свои переживания.
Лизоньке исполнилось четыре года несколько дней назад. Был торт, был подарок – куколка, и было почему-то невесело. «Невесело» – не абстрактное понятие, «невесело» представлялось маленькой девочке чем-то живым, как человек, только невидимым. Оно поселилось в их квартире на шестом этаже задолго до четвертого дня рождения Лизоньки, но ее это как будто не касалось. А касалось мамы и бабушки, это к ним прибилось «невесело». В своей комнате Лиза играла, на удивление кроха умела себя занять. Отвлекалась малышка, когда бабушка ругала маму, тогда девочка беспокойно прислушивалась к перепалкам, но о чем шла речь, разумеется, не понимала. Ее пугал резкий голос бабушки, которая часто говорила девочке: «Горе ты мое». Что такое горе, Лиза не знала, но догадывалась: это что-то приятное, потому что бабушка обычно гладила ее по голове или обнимала, когда произносила эти загадочные слова, а потом частенько давала конфету.
