Ознакомительная версия.
Халат с шапочкой в пакет. Спортивные штаны надел сразу на себя. Прямо поверх брюк. Их сегодня придется снова вымазать кровью, и не один раз, и придется-таки от них избавляться. А, не беда, сожжет где-нибудь на пустыре. Вместе с халатом, шапочкой и сожжет.
Грим понравился. Все легло безукоризненно. Теперь нужно было выбраться на улицу, не попадаясь на глаза соседям. Это тоже не беда, не первый раз. И прямиком к больнице, благо недалеко идти…
Иван Александрович идти домой отказался наотрез. Охранник чуть не на коленях умолял его отправиться домой, отдохнуть, все бесполезно. Уперся и точка.
— Мне и здесь неплохо, — стоял старик на своем. — Ты мне вот лучше этот диванчик к ней в палату перетащи, дружок. И можешь смело подремать часок-другой. А потом уже и я подремлю.
Диван из коридора в палату?! У бедного малого аж спина вспотела. Как, скажите на милость, он это проделает?! Его медицинская сестричка, сурово косившая все время в его сторону, моментально к ответу призовет. Настучит тут же дежурному хирургу, и вдвоем они из него начнут веревки вить.
А старый чудак стоял на своем.
— Тащи диван в палату! — приказал и даже ногой топнул, раздражаясь такому неповиновению.
Пришлось идти на пост к медсестре, объяснять ситуацию, просить о снисходительности и понимании. Она поняла и помчалась по отделению разыскивать дежурного хирурга. Без его разрешения не могла ничего позволить, при всем своем уважении. Хирург проникся и разрешил.
— Ну вот, дружок, а ты переживал, — удовлетворенно улыбаясь, проговорил Иван Александрович, устраиваясь поудобнее на крохотной подушечке, выделенной ему из личного сестринского реквизита. — Давай сначала я подремлю, а потом уже и ты. Идет?
Ему дремать и не положено. Не для того он тут приставлен, чтобы свои полномочия на стариковские плечи перекладывать. Велено охранять, будет охранять. Кофейку бы, правда, не помешало. Слышал, на первом этаже соседнего диагностического отделения есть автомат. И кофе вроде бы там отменный. А в кафетерии еще, медсестра сказала, почти всегда горячие пончики и блинчики. Пакетика с дюжиной и того и другого ему бы как раз на все дежурство и хватило. И еще два громадных пластиковых стакана с кофе. Это было бы дело. Он же без ужина сегодня. Сорвали прямо из дома, прямо с хоккейного матча. А когда хоккей, он есть ничего не может. Он болеет за любимую команду и грызет леденцы.
Болел, и тут звонок! И ужин, что приготовила ему терпеливая подруга, так и остался в духовке.
Нет, за кофе идти надо, и за пончиками тоже.
— Слушай, малышка, — охранник проникновенно оскалился, нависая над хрупкой девушкой. — Ты покарауль минут пять-десять, а я пока за кофе сгоняю. Идет?
— Нет проблем. И мне заодно кофе принесешь? Глаза слипаются, второе дежурство без смены.
— А что так?
Он уже достал из шкафа в углу коридора свою куртку, повесил туда выделенный ему хирургическим отделением халат и мысленно пересчитывал деньги в бумажнике.
Может, успеет добежать до супермаркета на углу? Взять девчонке бутылочку вина, ему-то нельзя, он на смене. А ей бы не мешало выпить и расслабиться. Девочка ничего, симпатичная. Им вместе до утра время коротать. Вот под бутылочку и досидели бы. Устала она, а уставшие они сговорчивые…
— Сменщица заболела неожиданно. Обещали кого-нибудь к часу ночи прислать, но что-то верится с трудом. Ты иди, я подежурю возле палаты.
Нет, в магазин он не побежит, пожалуй. Если девчонку обещали подменить, смысла не было поить ее. Все равно уйдет, все равно ему до утра одному канителиться. А сменщица еще неизвестно какая будет! Может, грымза старая. А может, и вовсе мужика пришлют.
Решено: кофе, блинчики и пончики. Программа определена, теперь одна нога здесь, вторая уже здесь, и утром с отчетом к начальству.
Перед уходом он все же заглянул в палату, где, обвязанная проводами, спала после наркоза пожилая женщина. Все вроде в полном порядке. Аппараты попискивали, исправно моргали разноцветными лампочками, грудь женщины методично вздымалась.
Он уже начал прикрывать дверь, когда на диванчике в углу завозился Иван Александрович.
— Все в порядке? — дежурно поинтересовался у него охранник, вглядываясь в темноту, ни черта не было видно, кто там лежит, что делает.
— Все хорошо, дружок, ты ступай, — сонным голосом ответил старый генерал.
— Я это… Иван Александрович, — не мог не доложиться он, — сбегаю за кофе в соседнее отделение, можно?
— Давай, давай, и мне принеси. А покушать там ничего нет? Что-то голод донимает, уснуть невозможно, — пожаловался тот, стряхнул с себя казенное клетчатое одеяло и присел. — Может, бутерброды какие или еще…
— Там пончики есть горячие и блинцы. Пойдет?
— А то! Неси, деньги я тебе отдам.
— Это мелочи все, товарищ генерал. Я быстро!
Быстро у него не получилось. Лифт не желал подниматься к нему на этаж, настырно раскрывая двери то этажом ниже, то выше. Плюнул и пошел вниз по лестнице пешком. Вышел на улицу, огляделся. Диагностическое отделение было в паре десятков метров, но…
Что только не сделает черт, пока господь дремлет! Центральный вход был заперт! Через огромные окна первого этажа он видел тот самый кафетерий. Видел кофейный автомат. Стойку, за которой хлопотала миловидная женщина в накрахмаленной белоснежной одежде. Дежурный больничный персонал, сидевший за столиками, тоже видел. Все было буквально в паре метров от него, а дверь оказалась запертой. Пришлось обегать здание по периметру, тыкаться в каждую имеющуюся дверь, пока наконец не нашел ту, что оказалась открытой.
— Вам придется немного подождать, — улыбнулась ему бодро женщина за стойкой. — Только что сунула пончики в жаровню и свежий кофе намолола. Подождите.
— А долго?
Задержки сначала с лифтом, потом с запертой дверью центрального входа, теперь вот с новой порцией выпечки, которую следовало ждать, его раздражали. Это были, как он всегда любил выражаться, факторы потери времени. Они иногда случались в его практике, и зачастую из-за них что-то происходило. То, чего можно и нужно было избегать.
— Минут пять, ну десять самое большое, — продолжала уговаривать его служащая кафетерия. — Не к смерти же грех! Посидите пока, журнальчик почитайте.
Не до чтения ему было. Все вдруг стало не нравиться и злить. И крохотные столики со стульями, за которыми устроиться удобно мог разве что ребенок. И медицинский персонал удивлял, неторопливо отщипывающий от пончиков по кусочку и лениво пережевывающий потом.
Чего, спрашивается, посты свои побросали? У них ведь не хлебопекарный комбинат, больница! Вдруг кому-то плохо сделается, а врача с сестрой нет на месте! Они кофе пить изволят и пончиками заедать…
— Молодой человек, — позвала его женщина из-за стойки. — У меня все готово, сколько вам?
Она его вовремя окликнула. Он уже готов был уйти, невидящими глазами таращась в автомобильный журнал. Фактор потерянного времени тормошил интуицию, заставлял психовать и ругать себя за непрофессионализм.
Схватив два забитых доверху кофе и выпечкой пакета, он бегом кинулся сначала в дверь черного хода, потом вдоль обшарпанного фундамента диагностического отделения. Выскочил на освещенный больничный двор, поднял глаза к окну, за которым оставил двух стариков, и тут же громко выругался.
Там что-то случилось страшное за этим окном! И происходило это страшное именно сейчас, именно в эту самую минуту, когда он прижимает к бокам по пакету с горячим кофе и пончиками.
Почему он так решил, помчавшись семимильными шагами в хирургию? Да потому что дверь в палату оказалась открытой — раз. И свет, падающий из больничного коридора, позволил прекрасно рассмотреть, что в палате кто-то дерется.
Кому-то это хаотичное мельтешение двух сплетенных тел показалось бы, возможно, дикой пляской, но не ему. Он понял все мгновенно — там драка. И драться там мог с престарелым генералом, давно вышедшим на пенсию, только убийца!..
Настырная Дарья Коновалова не раскрыла рта до тех пор, пока не согрелась в горячей ванне, пока не выпила две громадные чашки огненного чая с лимоном и не съела несколько бутербродов величиной с трехтомник ее любимого автора. После этого она затребовала немедленно вызвонить к ним Ивана Мазурина. И пока тот добирался к ней на квартиру через весь город, ей вдруг пришла в голову бредовая идея привести себя в порядок. А для этого она снова заперлась в ванной. И сколько Прокофьев ни просил и ни гнусавил под дверью, она ему не открыла.
— Все! — вышла она через двадцать минут оттуда с уложенной волосок к волоску прической и обновленным макияжем. — Теперь я человек.
— Ты хоть объяснишь мне, где шлялась весь день?
Гарик надулся, отвернувшись к окну в кухне, и нарочно не стал делать ей никаких комплиментов, хотя выглядела она сейчас выше всяких похвал. Никогда, наверное, не была так привлекательна. То в слезах, то в расстройстве…
Ознакомительная версия.
