- Теоретически - да, но как же Ксанка… Не понимаю, какая связь.
- Помнишь, ты рассказывал мне про свою одноклассницу, которая бегала за мальчиком на два класса старше? Кажется, ее звали не то Зина, не то Зоя.
- Зося. Зоська Кучменева. Над ней все ржали, а она бегала за ним и бегала, чего только не делала, чтобы он обратил на нее внимание.
- Ну и как, обратил?
- Обратил. Они даже гуляли месяца два, наверное.
- А потом что случилось?
- Представляешь, она сама его бросила. Все так удивлялись! Столько сил положила, чтобы он с ней гулял, а когда все получилось - бросила. Это же был самый клевый парень во всей школе, мастер спорта, на международные соревнования ездил. Все девчонки по нему сохли.
- Насколько я помню, ты говорил, что эта Зося участвовала в какой-то олимпиаде и даже какое-то место завоевала, - заметил отец.
- Ну да, по физике. Республиканская олимпиада. Она первое место заняла. Шуму тогда было на всю школу, ее портрет на Доску почета повесили и начали носиться с ней как с писаной торбой. В комитет комсомола сразу выбрали и все такое. И что?
- А ничего. Когда она своего спортсмена-то бросила, до олимпиады или после?
- После. Практически сразу. Мы все тогда говорили, что Зоська совсем зазналась, что у нее от успехов крышу снесло. Как стала первой по физике, так и старые друзья стали не нужны.
- А вот здесь ошибка, - Керим Джангирович поднял указательный палец. - Вы подменяете понятия. Смотри, что произошло на самом деле. Ваша Зося была неприметной серой мышкой, любила свою физику, много занималась, и никто на нее внимания не обращал. А ей хотелось внимания. Ей хотелось быть на виду. Любыми путями, любым способом, но на виду. Чтобы ее все знали, чтобы ей вслед оборачивались. Вот такая у нее была психологическая потребность в тот момент. Почему такая потребность появилась - это другой вопрос, и дело сейчас не в этом. Дело в том, что она выбрала свой путь решения проблемы: стать подругой самого заметного мальчика в школе, и это автоматически приведет к тому, что ее тоже станут замечать, о ней станут говорить, на нее будут смотреть. Конечно, она делала это несознательно. Она добилась своего, начала встречаться с тем спортсменом и была совершенно счастлива, потому что немедленно попала в центр всеобщего внимания. А тут случилась олимпиада, и Зося занимает на ней первое место. Ты сам говоришь: с ней стали носиться как с писаной торбой. Все, Ханлар, ее цель достигнута, ее все знают, о ней все говорят. Так зачем ей этот мальчик? Для чего он ей нужен?
- Да ты что, пап, - возмутился Хан, - она же его любила.
- А вот и нет, сынок. Она никогда его не любила. Ей было с ним скучно, ей не о чем было с ним разговаривать, потому что, кроме своих тренировок и соревнований, он ничего не знал, а она прилежно училась, много читала, и круг интересов у нее был куда шире. Но он давал ей то, что ей было нужно, и в этом смысле она его, конечно, любила, как ты, например, любишь свою теплую куртку, потому что тебе в ней удобно и она не дает тебе замерзнуть. Однако же, когда наступает лето, ты прячешь ее в шкаф, она становится не нужна, потому что исчезает потребность в тепле, которую ты при помощи этой куртки удовлетворяешь. Зося завоевала первое место, привлекла к себе внимание, и ей больше не нужно было встречаться со скучным и малообразованным мальчиком-спортсменом.
- Пап, ты так рассуждаешь… - растерялся Хан. - Люди же не вещи.
- Сынок, ты же понимаешь, что я утрирую. Я просто привожу примеры, чтобы моя мысль была более понятной. Кстати, а где сейчас эта Зося? Она собирается поступать в институт?
- Конечно. У нас все собираются, кто-то на вечернее, но в основном все на дневное отделение документы подавать будут.
- А мальчик у нее есть сейчас? Она с кем-нибудь встречается?
- Есть какой-то заумный очкарик из физматшколы. Я сам его не видел, но Ксанка видела как-то их вместе, говорит, что он страшнее атомной войны. Особенно по сравнению с нашим спортсменом.
- Что и требовалось доказать, - удовлетворенно произнес отец. - Сначала у Зоей была потребность оказаться замеченной, и поэтому ей было хорошо рядом со спортсменом, школьной знаменитостью. Она была счастлива рядом с ним, совершенно искренне счастлива, потому что, когда человек удовлетворяет свою душевную потребность, ему хорошо. Теперь у нее другая потребность, и эта потребность удовлетворяется общением с заумным очкариком из физматшколы. Спортсмен не хуже очкарика, а очкарик не лучше спортсмена. Просто одна потребность ушла, другая появилась. Понимаешь?
- Пап, а это не очень цинично? - осторожно спросил Хан. - Все-таки любовь - это чувство… ну, не знаю. Про любовь не принято так говорить.
- Вот как? - вскинул густые брови Керим Джангирович. - И что циничного ты видишь в моих словах?
- Получается, что ты живешь с мамой и удовлетворяешь какую-то свою потребность? Ты используешь маму, что ли?
- Конечно, - улыбнулся он. - У меня есть потребность чувствовать, что человек, которого я люблю, счастлив, что у него все хорошо. Я делаю все для того, чтобы мама была счастлива, чтобы жизнь ее радовала или по крайней мере не огорчала. Как только я пойму, что больше не могу делать ее счастливой, что ей плохо рядом со мной, моя потребность перестанет удовлетворяться, и наш брак распадется. Но об этом ты можешь пока не беспокоиться. Потому что мама точно так же использует меня. Для нее важно чувствовать, что рядом есть человек, для которого главный смысл жизни - это ее счастье, который об этом заботится денно и нощно. Так что у нас с твоей мамой полная гармония в отношениях.
Вот это Хан понял не очень хорошо, а если честно - то не понял совсем, но не стал застревать. Для него важным сейчас было одно: почему Оксана бросила его и ушла к Аркадию и можно ли сделать так, чтобы все вернулось.
- А как же с Ксанкой, пап? - жалобно спросил он.
- Ну а что Ксана… У нее появились какие-то новые потребности, которые общением с тобой уже не удовлетворяются. Это нормально. Девочка растет, развивается, меняется. Тебе тоже в детстве нравилось читать сказки, потом приключения, потом серьезные книги про войну. И фильмы ты уже другие смотришь, не те, что в пять лет, и разговоры с друзьями другие ведешь. Ты тоже развиваешься и меняешься. Ты вспомни, в первом классе ты дружил с Валериком из соседнего дома, а в третьем у тебя был уже Шурик, а с шестого класса - Аркаша Гашин. Разве Валерик плохой парень?
- Хороший, - согласился Хан.
- Так что ж ты с ним дружить перестал?
- Ну… как-то… не знаю даже. Так сложилось.
- Вот именно, - строго произнес отец. - И Шурик - хороший парень. А ведь ты и с ним дружить перестал. Меняются потребности - меняются и люди, в обществе которых эти потребности удовлетворяются. Люди не становятся лучше или хуже, просто внутренний мир человека очень динамичен, он не стоит на месте, он постоянно меняется, соответственно меняются желания, цели, установки, ценности, потребности. Ты понимаешь меня, сын? Если Ксаночке сегодня хорошо с Аркашей Гашиным, это вовсе не означает, что Аркаша лучше тебя. Просто он - другой. Он не похож на тебя, он не такой, как ты, и ей сегодня именно это и нужно. Если ты ее любишь - радуйся, что ей хорошо, что она нашла человека, рядом с которым чувствует себя счастливой. Ведь если ей чего-то не хватало рядом с тобой, значит, она не была в полной мере счастлива.
Этот разговор в разных вариациях повторялся почти ежедневно на протяжении двух месяцев, которые понадобились Хану, чтобы прийти в себя от нанесенного Оксаной и Аркадием удара. В это время он сдавал экзамены на юрфак и страшно удивился, когда оказалось, что он поступил. Он добросовестно зубрил историю, готовился к сочинению, упражнялся в устном английском и совершенно ничего не помнил. Ни как готовился, ни как сдавал. Все потонуло в вязком тумане постоянной душевной боли.
В сентябре начались занятия, Хан попал в новую среду, и ему стало легче. Те разговоры с отцом он вспоминал еще долго, пытался разобраться в себе и в жизни, что-то у него получалось лучше, что-то хуже, что-то не получалось совсем. Уже став совсем взрослым, он порой снова мысленно возвращался к тому, что говорил ему, семнадцатилетнему, Керим Джангирович, и удивлялся: неужели отец, объясняя ему такие сложные и нетривиальные вещи, надеялся, что сын его поймет? Хану было двадцать три года, когда отца не стало, и он тогда подумал, что Керим Джангирович, наверное, предчувствовал скорый уход и торопился сказать сыну все, что считал важным, что выстрадал сам, на собственных ошибках. Лучше сказать раньше, чем не успеть сказать вообще. И пусть парень пока не поймет, но он запомнит, а поймет потом, когда повзрослеет. «Поэтому он и говорил со мной тогда об этом так часто и так подолгу, все старался объяснить подоходчивее, не жалел времени, хотя был очень занят. Он боялся, что если будет ждать, пока я наберусь ума, то опоздает», - думал Хан.
