— Ну конечно! — горестно воскликнула она и опять кинулась к столу. Так и есть. Из-под стекла исчез самый большой и красивый снимок Стаса. Наталья Марковна сняла телефонную трубку, хотела позвонить сыну и спросить, зачем он порвал свою любимую фотографию, испортил матрац и куда дел покрывало. Но тут же раздумала. О таких вещах не говорят по телефону. Она должна быстро собрать вещи и вернуться домой. Возможно, Стас объяснит, что произошло в его квартире.
Открыв шкаф, она принялась доставать брюки, рубашки, футболки, джинсы, шорты, легкие пуловеры. Аккуратно сложила пиджак от светлого льняного костюма. Все пахло хорошей туалетной водой. Все было чистое, отглаженное. На полках идеальный порядок. Наталья Марковна почти успокоилась. Она решила, что чужих в доме не было, никто в шкафах и ящиках не рылся. А что произошло с покрывалом, почему дырка в матраце и зачем порвана фотография, это как-нибудь объяснится. Надо только поговорить со Стасом. Мальчик ничего от них теперь не скрывает. Ему страшно, он понял, что родители — самые близкие люди.
Наталья Марковна упаковала и застегнула чемодан, позвонила и попросила шофера Николая подняться.
В машине ей опять стало нехорошо. Она закрыла глаза, попыталась расслабиться и подумать о чем-нибудь приятном. Надо беречь силы ради сына.
— Деточка, надо беречь силы ради сына, — сказала полная пожилая докторша в военном госпитале в Абакане, — нельзя все время плакать. Пропадет молоко. Пойми, наконец, тебе сказочно повезло. Ребенок здоров, у тебя никаких осложнений. Ну что ты отворачиваешься? Посмотри мне в глаза, скажи что-нибудь.
Наташа сквозь пелену слез поглядела на докторшу и ничего не сказала.
Докторшу звали Эльза Витольдовна Шнитке, она была из ссыльных немцев.
— Рожать двойню в «газике» на горной дороге, с пьяной фельдшерицей, и сохранить ребенка — это просто чудо. — Эльза Витольдовна, аккуратно расправив халат, опустилась на стул и положила холодную мягкую ладонь Наташе на голову. Послушай добрый совет. Забудь ты о втором мальчике. Просто забудь и все. Не было его. Ты носила одного ребенка и родила одного.
Наташа тряхнула головой, скидывая ее руку, и произнесла хриплым злым голосом:
— Он родился первым. Я назвала его Сережей. Я его люблю. Принесите мне, пожалуйста, моего сына. Его пора кормить. У меня много молока. Второй мальчик все не съедает. Молока у меня на двоих детей. Почему вы не приносите Сережу?
— Наталья, прекрати! — крикнула докторша и нахмурилась. — Ты хочешь, чтобы я вызвала к тебе психиатра?
— Нет. Не хочу. Я не сумасшедшая, — сердито проворчала Наташа, — вот была бы я правда сумасшедшая, я могла бы поверить, что родила одного ребенка.
Эльза Витольдовна нахмурилась и тихо, монотонно произнесла:
— Тут у нас на третьем этаже лежит женщина, которая потеряла единственного ребенка. Теперь у нее никогда не будет детей. Ей удалили матку. Сейчас мы с тобой пойдем к ней, и ты поймешь, что такое настоящее горе. Тебе станет стыдно. Ну вставай, пойдем! Не хочешь?
— Где Сережа?
Докторша вышла из палаты и вернулась через три минуты с младенцем на руках.
— Вот твой Сережа. Вот он. Успокойся.
Наташа взяла мальчика, долго, внимательно смотрела в розовое сморщенное личико. Глазки были закрыты. Он спал, и ему что-то снилось. Он смешно гримасничал, улыбался, хмурился, открывал ротик, как голодный птенец. Но он был сыт. Десять минут назад Наташа его кормила.
— Это не Сережа. Это второй ребенок. Он сыт. Я должна покормить Сережу.
— Как ты его назвала? — спросила докторша и взяла у нее младенца.
— Не знаю.
— Ну ты что, Наталья? Ему уже скоро неделя. Надо как-то назвать. Смотри, какой он у тебя получился крепкий, красивый. Чудо, а не мальчик. Отличное имя Станислав. Пока маленький, можно Стасиком называть, можно Славиком. Как подрастет, родишь себе еще хоть троих, ты молодая, здоровая. Ну, ты поняла меня, Наталья?
— Да, Эльза Витольдовна, — смиренно кивнула Наташа, — я поняла. Станислав — хорошее имя. Стас. Стасик. Но я могу хотя бы посмотреть на Сережу?
Эльза Витольдовна молча вышла из палаты и унесла мальчика по имени Станислав.
Наташа осталась одна.
В военном госпитале лечились в основном мужчины. Кроме нее, была еще женщина, у которой умер ребенок, и какая-то партийная чиновница с диабетом. Наташа лежала в маленьком отдельном боксе и ей это нравилось. Не надо было ни с кем общаться, кроме Эльзы Витольдовны, нянек и медсестер.
Стоило закрыть глаза, и перед ней вставала одна и та же картина. Пустое тихое шоссе. Яркие заросли незабудок и багульника на сером гранитном подножии горы. Влажный темный брезент над головой. В двух шагах от «газика» стоит Володя с пестрым свертком на руках.
Ей хотелось посмотреть на ребенка еще раз.
Пантелеевна дала ей второго мальчика, завернутого в ее халат поверх пеленки. Он громко, требовательно кричал и морщил красное влажное личико. Наташа его тоже любила и радовалась ему, но все-таки первая, главная порция счастья была уже пережита и досталась первому мальчику.
— Это ж надо как орет, ну молодец, ну ты смотри, какой шустрый получился, а? Он вам с Володькой еще даст жизни, — фельдшерица успела достать бутылку красного сладкого вина, которую взяла для нее Наташа, приложилась к горлышку, сделала несколько жадных глотков. — Будь здоров, парень, расти большой!
Сквозь вечерний птичий щебет пробился мягкий далекий звук мотора. Володя протянул первого ребенка Пантелеевне и вышел на середину шоссе, чтобы остановить долгожданную машину.
— А этот смирный, тихонький, — умилилась фельдшерица, — прямо херувимчик. Смотри, уснул как крепко, — она уложила мальчика на сиденье, опять взялась за бутылку.
— Дай его мне, — попросила Наташа. Второй мальчик заливался бодрым, требовательным плачем. Первый молчал.
Фельдшерица закусила остатками колбасы, шумно высморкалась, прокряхтела:
— Эх, хорошо. Вон грузовик едет.
— Дай мне ребенка, — повторила Наташа.
— Да пусть спит, — махнула рукой фельдшерица, — ты тут побудь одна, мне по малой нужде надо. Главное, особо не ерзай, лежи спокойно, отдыхай.
Наташе страшно не нравилась тишина, исходившая от пестрого свертка. Она казалась какой-то холодной и таинственной. Наташу знобило от этой тишины. Она осторожно положила второго мальчика, потянулась к первому, неловко взяла его и чуть не выронила, так сильно тряслись руки.
Он правда был похож на херувима. Личико разгладилось, из ярко-красного сделалось белым, прозрачным.
— Сергей, — прошептала Наташа, — Сергей Владимирович Герасимов. Сереженька.
Подъехал грузовик. Володя на руках перенес Наташу в кабину. Она продолжала держать первого ребенка. Второго взяла Пантелеевна и влезла на сиденье рядом с Наташей, пьяно икая и приговаривая:
— Вот и хорошо, в тесноте да не в обиде.
Володе пришлось остаться на шоссе, стеречь казенный «газик» и ждать следующей машины, чтобы взяли на буксир или одолжили домкрат.
Водитель грузовика, пожилой маленький тувинец, как только тронулся, сразу запел. Горловое тувинское пение, монотонное, непрерывное, похожее на гул фантастической инопланетной машины, незаметно убаюкало Наташу, второго крикливого мальчика, пьяную в дым фельдшерицу. Проснулись они уже в Абакане. Была глубокая ночь. Часовой долго не хотел открывать ворота. Машина чужая, невоенная, водитель плохо говорил по-русски. Но оказалось, что гарнизонный доктор предупредил по радиосвязи главврача, и Наташу ждали.
Обоих мальчиков сразу унесли, Наташу осмотрели, обработали, как положено, уложили в отдельную палату. Она проспала десять часов. Ей совершенно ничего не снилось.
Утром принесли ребенка. Только одного. Она сразу узнала второго мальчика, еще безымянного. Спросила, где другой, первый. Сестра невнятно пробормотала, что он немножко приболел.
Второй мальчик жадно сосал молозиво. Наташа думала о первом, о Сереже. За второго она была спокойна. Его уносили, приносили. В перерывах между кормлениями и осмотрами она проваливалась в тяжелый тревожный сон. Просыпаясь, то и дело спрашивала о Сереже и не получала вразумительного ответа.
На третий день к ней в палату вошел Володя. Он был в белом халате, в шапочке и марлевой маске. Она не сразу узнала его, а узнав, заплакала.
Он отводил глаза, пытался шутить, говорил о какой-то ерунде, наконец спросил:
— Как мы сына назовем?
— Старшего Сережей, а младшего — не знаю, — ответила Наташа.
— У нас с тобой один сын, — произнес он еле слышно. — Сергей — хорошее имя. Мне нравится.
— Как это — один? У нас двое детей. Близнецы. Мальчики.
— Наташенька, второй ребенок умер, — прошептал Володя ей на ухо и сухо поцеловал ее сквозь несколько слоев марли.
Наташа погладила его руку и улыбнулась:
