Ознакомительная версия.
Спорить с немолодым муллой я тогда нужным не счел, но подумал — тем ли ответят нам «мусульманские братья», если сила будет на их стороне?
Малый театр замечателен своими актерами — школой, заложенной Каратыгиным, Мочаловым, блиставшим теперь Леонидовым. Трудно сказать отчего больше получил я удовольствия — от Шекспира или от актерской игры.
А в антракте в буфете театра встретил нескольких своих знакомых, и в компании их совсем юную девушку, подростка почти, Александру Ланскую — дочь Натальи Николаевны Гончаровой во втором ее, после Пушкина, браке с генералом Петром Ланским.
Во время оживленного, хотя и незначительного по содержанию разговора, я с любопытством поглядывал на Александру Ланскую, которую не видел раньше, но слышал о ней нечто загадочное, и положил себе назавтра, при встрече с дядей, непременно узнать про эту загадку.
— А ничего загадочного, — мы сидели на берегу в низких плетеных креслах, дядя курил сигару — из тех, что доставляли своим ароматом даже мне — некурящему — удовольствие. — Николай I был увлечен Гончаровой еще при жизни Пушкина, хотя тогда между ними ничего не было. Наталья Николаевна, вне сомнений, нравственный человек. Несколько лет после смерти Пушкина она провела вдали от высшего света, а затем, вернувшись в Петербург, снова оказалась в центре внимания.
— И с Николаем состоялся роман?
— Именно так. Последствия скоро сказались, и ей подыскали мужа. Брак, слава Богу, вышел вполне счастливым, а на рождение Александры Император подарил Наталье Николаевне какие-то замечательные бриллианты.
Дядя говорил совсем будничным тоном, словно речь шла о любовной связи между дворником и уличною торговкой. Позже я, однако, узнал, что история эта стала для петербургского общества чем-то вроде уже позапрошлого снега. А затем того более — после смерти матери повзрослевшая и вышедшая замуж Александра Ланская-Арапова не стеснялась в открытую заявлять, что отец ее — Император Николай I.
И опять меня посетила мысль, что эпоха та не ушла совсем и тревожится, будто, о нас.
Синий сигарный дымок таял в воздухе, дядя, показалось мне, погрузился в задумчивость, и скоро наблюдение мое подтвердилось:
— Не могу я всё же понять: банкир сообщил сестре, и вспомни — дважды причем, что супруга намерена его отравить, однако продолжил, находясь в одном с ней доме, подвергать себя риску. Как ты об этом полагаешь?
— Я помню еще, молодая служанка их говорила — банкир был чуть ли не психопат. Подозрения в покушении на свою жизнь у таких людей проходят, потом снова являются, сегодня он в страхе, а завтра думает — это лишь показалось. И про яд мысль естественная — а как слабая женщина еще способна убить?
Дядя поморщился:
— Нет, Серж, ты уж совсем из него сумасшедшего делаешь. И отчего тогда другие не отметили нам его психическое нездоровье?
Следующим утром я проснулся в беззаботном совсем настроении, чему причиной служил вчерашний приятный день, а потом ужин у дяди, и вспомнил только за умыванием про сегодняшний обыск в доме отравленного банкира и наш визит к Казанцеву к пяти часам пополудни.
Мысль подробнее расспросить хозяина немецкого магазина о купленной у него книге о ядах не покидала меня, и решился я действовать просто — показав визитную карточку Казанцева, представиться его сотрудником и попросить изложить историю мне, так как пристав... да, запил, подлец, и донесенье составил до крайности бестолковое — объясненье такое для немца вполне натурально.
Вот снова тот самый «запах» — отсутствия в воздухе пыли, хозяин дружелюбно здоровается, он с того раза запомнил меня.
Я извиняюсь, что не представился раньше как сотрудник, показываю казенную карточку «своего начальника» с двуглавым орлом и указанием генеральского чина. Немец давно в России, и хорошо читает по-русски.
Рассказываю ему легенду про пристава.
Он сочувственно вздыхает: «О да, в России так много пьют!»
И начинаю задавать вопросы про того посетителя.
«Лет сорока с небольшим» ... «сухощавый» ... «неплохо говорил по-немецки, но не так превосходно, как вы, мой господин» ...
Я благодарю, мысль мелькает — написать об этой похвале маменьке, но продолжаю спрашивать.
Он не уверен, но глаза, кажется, темные, волосы — шатен, состоятельный человек — холеные руки, дорогой перстень.
Я встрепенулся — на руке адвоката точно был перстень, но не помню какой, и у пристава про перстень ни слова.
Немец вспоминает: золотой... и нам вензель.
Я, без ожидания результата, спрашиваю — не запомнил ли он вензель, и слышу — запомнил!
Приказчик приносит листок бумаги и карандаш.
Хозяин сосредоточено смотрит сперва на листок, потом начинает уверенно рисовать.
И через полминуты я вижу по диагонали листка двойную широкую полосу, загибающуюся к концу — что-то не очень вразумительное, но меня уверяют, что выглядело именно так.
Благодарю очень, обещаю заехать через неделю забрать книгу о ядах.
Интересно, во французском магазине с меня взяли деньги вперед, а в немецком, вот, нет.
В пять без одной минуты вхожу в приемную кабинета Казанцева, дяди еще нет, решаю подождать его здесь, и слышу от помощника, что обыск не прошел даром. На этом он замолкает с таинственною улыбкой. Я не настаиваю, так как нетактично осведомлять ему нас вместо своего начальника.
С боем настенных часов появляется дядя, и мы идем в кабинет.
Генерал за столом в расстегнутом от жары мундире.
Поднимается пожать нам руки и приказывает принести всем квасу.
— Домашнего приготовления, с изюмом и хреном.
Я раньше пробовал такое действительно превосходного вкуса приготовление и хотел об этом сказать, но глаза мои вдруг уперлись в книгу на столе генерала, с названием по-французски: «Всё о природных ядах».
И дядя, направив на нее указательный палец, неуверенно произнес:
— При обыске найдена?
— Да, в библиотечке хозяйки дома — у нее небольшой кабинет, там две книжные полки. — Генерал открыл книгу и показал синий штампик внутри на задней обложке: — Это отметка французского книжного магазина.
— Удивительно... — дядя не сказал именно что, и торопливо спросил: — Как она объясняет?
Генерал сначала отложил в сторону книгу, и выраженье его лица показало, что ответ не нравится ему самому.
— Заявляет, что понятия не имеет об этой книге — не приобретала ее и на полке своей раньше не видела.
Я еще раз взглянул на книгу: среднего формата, не толстая, цвет обложки темно-коричневый — каждая третья-четвертая так примерно и выглядит.
И естественный напросился вопрос:
— Если она готовила отраву там, на Броднинском переулке, зачем было перевозить книгу к себе домой.
Старшие мои товарищи на мгновенье задумались.
И почти одновременно качнули, не соглашаясь со мной, головами.
Раньше ответил Казанцев:
— Оставлять там книгу небезопасно — прислуга легко заметить может во время уборки, тем более — там не было книжных полок. Другое тут...
— Почему не избавилась от нее за последние четыре дня, например? — закончил дядя.
— Или раньше еще, — добавил Казанцев.
Сначала я спросил себя «А как именно?», но тут же представились мне московские набережные, где можно прогуливаться в немноголюдных местах.
— Ты, Митя, какие к ней меры принял?
— Домашний арест. Ну и наблюдение над домом поставил.
Принесли на подносе кружки и большой графин с квасом.
Стали пить.
И выпили весь графин.
Можно было теперь и мне доложить про перстень с вензелем у покупателя в немецком магазине.
И показать листок с его изображением.
— Был золотой перстень на руке адвоката, — дядя сощурил глаза вспоминая, — на правой руке...
Казанцев неопределенно пожал плечами, а я подтвердил, что тоже заметил перстень, однако что там на нем не помню.
— Ну, проверить будет нетрудно. Завтра я всех собираю в полдень в доме банкира. Как говорят у вас на театре, Сергей, прогон?
— Хотите заставить их воспроизвести тот вечер?
— Именно.
— Хорошая мысль, Митя, — закивал дядя. — Нам бы там тоже побыть.
— Непременно — и как свидетели. Объяснение приведу: для приватности пригласил не случайных людей, а за порядочность которых могу ручаться.
Время шло уже к вечеру и дядя предложил провести его в Нескучном саду — посидеть в летнем эстрадном театре, там, он видел афишу, выступают сегодня танцоры и иллюзионисты, а после поужинать.
Казанцев, семья которого пребывала на даче, предложение с удовольствием принял.
Через полчаса мы ступили с уличной жары в тень деревьев, направившись прогулочным шагом к театру.
«Нескучный» — едва ли не самое любимое место московской публики, одинаково приветливое для всех граждан: угостить себя здесь возможно и за очень небольшие деньги, а просто погулять-отдохнуть позволяется даром. Москва вообще отлична от чопорного Петербурга, который не любит смешивать «классы», отношения у нас проще, теплее, и состоятельные люди старой столицы немало делали для простого народа. «Нескучный» тому один из примеров — основанный одним из заводчиков семейства Демидовых в середине XVIII века, стал он еще при Екатерине общедоступным для жителей местом.
Ознакомительная версия.
