Лепски любил поспать. Поэтому ему приходилось везде мчаться, чтобы успеть на работу. Однако это его не беспокоило. Он точно до секунды рассчитал время, которое ему необходимо, чтобы своевременно примчаться в управление полиции.
Но ничто он так не любил, как свой завтрак: три яйца, поджаренный бекон, тосты, джем и кофе. В 7.15 Кэролл вставала, шла на кухню и готовила ему завтрак, пока Лепски брился, принимал душ и одевался.
В это утро он уже успел натянуть сорочку и намеревался влезть в брюки, когда его нос конвульсивно задергался. Он не почувствовал привычного аромата поджаренного бекона и не слышал бульканья воды с варившимися яйцами. Озадаченный, он направился в кухню. В дверях спальни стояла Кэролл, подняв высоко на вилке кусок сочной ветчины, очень аппетитный.
— Э-э-э… дорогая, что с моим завтраком? — проговорил он, заикаясь.
— Без свежей сорочки не будет никакого завтрака, — отчеканила Кэролл.
— Сорочки? — Лепски удивленно открыл рот. — Что общего между сорочкой и завтраком?
— Ты не надел свежую сорочку, которую я приготовила тебе вчера вечером.
Лепски издал звук, который испугал бы пуму.
— Чертова сорочка не имеет ничего общего с завтраком! Давай завтрак!
— Твоя сорочка жутко грязная. Неужели у тебя нет ни грамма гордости? — отчеканила она.
— Гордости? Причем здесь гордость и как она связана с моим завтраком?
— Лепски! Ты носишь сорочку уже три дня, — проговорила Кэролл медленно и отчетливо. — Это — позор! Я старалась и приготовила тебе свежую, надень ее!
— Днем больше, днем меньше не имеет значения. Давай завтрак!
— Я не потерплю, чтобы ты, детектив первого класса, ходил как бродяга! Не наденешь свежую, завтрака не получишь!
Лепски помедлил. Времени оставалось в обрез. Он жаждал получить свой завтрак и, взглянув на решительное лицо Кэролл, простонал, сдернул с себя сорочку да так, что от нее отлетели кнопки. И в то время, как он натягивал новую, Кэролл удовлетворенно направилась в кухню.
В управление он опоздал на десять минут. Макс Якоби сначала намеревался подтрунить над ним, но, увидев кислое выражение его лица, решил воздержаться.
— Кубинцы! — входная дверь хлопнула от удара ноги Лепски, — Ты только посмотри на этих свиней, ну и ночка!
Он повернулся в сторону Якоби и показал ему донесение о ночных происшествиях.
— Каждую ночь эти чертовы кубинцы учиняют беспорядки. Иммигранты! Скоро Флорида станет от них такой же, как Чикаго!
— Да, работой они нас обеспечивают, — поддержал его Якоби.
На столе Лепски затрещал телефон, он схватил трубку и рявкнул:
— Лепски!
— Говорил ли вам Якоби? Это Ларри. Этот тип пришел в себя. Доктор сказал, что мы можем его допросить в течение трех минут. Мне заняться этим или хочешь сам?
— Сам! — рявкнул Лепски. — Буду через десять минут.
Он бросил трубку и выскочил.
— Поехали, Макс! Этот убийца и грабитель пришел в себя. Поехали!
На пути в больницу, когда Лепски сосредоточенно лавировал среди других машин, Якоби сказал:
— У тебя прямо-таки шикарная сорочка, Том.
Лепски подозрительно посмотрел на него, уж не разыгрывает ли его Макс.
— Ты находишь?
— Точно. Просто удивляюсь, как это тебе удается так менять сорочки. Одну за другой!
Лепски высокомерно посмотрел на него.
— Это вопрос гордости. Я полицейский экстра-класса в городе и должен быть экстра-класса во всем. Так как полиция предписала, нельзя отступать от правил: будь всегда аккуратно и чисто одет. Но раз уж ты заговорил о сорочках, то твоя, Макс, просто позор.
— Возможно, — вздохнул Якоби, — но следует учесть, что у меня нет такой жены, как твоя Кэролл. От нее просто с ума можно сойти.
Лепски мрачно посмотрел на него.
— Причем здесь она? Хорошо, Кэролл стирает, но каждый уважающий себя человек должен менять сорочки каждый день. Будет лучше, если тут ты изменишь свое мнение и учтешь это.
— Ясно, — снова вздохнул Макс. — Я учту это.
Главный врач госпиталя доктор Джеральд Скиннер принял их в своем кабинете. Он был длинным, худым и уже начинал лысеть. Доктор всегда был очень занят.
— Я слышал, господа полицейские, что вы намереваетесь допросить этого кубинца. Есть благоприятные симптомы, указывающие на то, что он скоро придет в сознание. Но я должен предупредить вас, что он при смерти. Станет ли он четко отвечать на ваши вопросы, не знаю.
— Действительно ли он при смерти? — спросил Лепски, сознавая, что причиной смерти кубинца будет его выстрел.
Скиннер пожал плечами.
— Я так считаю, что он молод? Мы бы могли его вытащить. Положение тяжелое, но при хорошем уходе и оптимальном питании он мог бы выжить. Во всяком случае, мы делаем все.
Лепски фыркнул.
— Он убил двоих. Кого это трогает?
Доктор холодно посмотрел на него.
— Это трогает нас. Мы здесь для того, чтобы спасать жизнь, неважно чью. Я прошу вас допрос этого, человека провести как можно быстрее.
— О’кей, док.
Скиннер нажал на кнопку звонка и появилась медсестра.
— Проводите этих господ в шестую палату.
Сестра кивнула.
— Всего доброго, господа. — Доктор взял со стола толстый регистрационный журнал и раскрыл его.
Лепски вместе с Якоби проследовали за сестрой в палату № 6, где лежал Педро Цертес. У его койки сидел детектив третьего класса Ларри Стивенс. Он страшно скучал. Его круглое веснушчатое лицо просветлело, когда он увидел Лепски.
— Гад что-то бормочет, — сообщил он и встал. — Вы не возражаете, если я пойду перекушу?
— Только быстро, Ларри. А этого предоставь мне.
Лепски уселся на освободившийся стул. Якоби придвинул другой, сел на него и на всякий случай достал блокнот и ручку.
Лепски посмотрел на парня, лежащего на койке, и скривился. Если уж смерть возвещает о своем прибытии, то здесь можно было бы убедиться в этом по бледному лицу с заострившимся лицом этого кубинца.
Они ждали.
Медленно проползли пять минут, после чего Лепски потерял терпение. Он схватил Педро за горячие тонкие запястья и потряс его.
Педро застонал, потом открыл глаза.
— Как ты себя чувствуешь, сын мой? — спросил его Лепски, мягкий и вкрадчивый голос которого озадачил Якоби. Макс еще никогда не видел Тома в роли доброго дядюшки.
Педро со стоном вздохнул и снова закрыл глаза.
— Послушай-ка, сын мой, кто ты? — снова опросил Лепски, медленно и отчетливо выговаривая слова. — Как тебя зовут?
Глаза Педро медленно открылись.
— Убирайся к черту, — простонал он и снова закрыл глаза.
— Сын мой, я должен тебе кое-что сказать. Ты тяжело болен, юноша, и врач сказал мне, что ты не выкарабкаешься. Скоро ты станешь неопознанным трупом, если ты не скажешь мне свое имя! — завел издалека Лепски. — Разве для тебя это не имеет значения?
Педро открыл глаза и уставился на него.
— Неопознанный труп, — снова с грустью в голосе повторил Лепски, что снова удивило Макса. — Обычно мы говорим об этом неохотно, но в этом городе умирают столько бродяг. Вот только вчера умер старый пьянчуга. У него не было никаких документов. Никто не знал, кто он, никто. Мы пытались разыскать его ближайших родственников, но никто так и не объявился. Если в городе появляется неопознанный труп, знаешь, что с ним делают? Погребение стоит денег. Этого старого пьянчугу завернули в брезент и бросили на съедение акулам. Ты же не хочешь, чтобы с тобой поступили так же? Да, мой сын, или нет?
Слушая это, Якоби открыл рот от возмущения. Он чуть было все не испортил своим протестом, но Лепски одарил его таким свирепым взглядом полицейского, что тот воздержался от своего возмущения.
— Никто не хочет закончить свою жизнь кормом для акул, не правда ли? — продолжал Лепски. — Если бы мы только знали, кто ты, мы могли бы обратиться к твоим родным или к твоей жене, если ты женат. Тебя бы достойно похоронили. Ты же не хочешь, чтобы тебя просто бросили в море?
Педро весь трясся, тень ужаса отразилась на его лице. Лепски знал, что кубинцы не только глубоко религиозны, но и страшно суеверны, поэтому он спокойно выждал и продолжал:
— Итак, сын мой, помоги тебя достойно похоронить!
Он наклонился к Педро.
— Как тебя зовут?
Тот дышал прерывисто.
— Акулы? — пробормотал он.
— Да, сын мой, ты же знаешь, что в бухте голодные акулы дожидаются корма.
Педро вздрогнул от ужаса.
— Меня зовут Педро Цертес, — сказал он наконец.
Все еще добрым мягким голосом Лепски спросил:
— А где ты живешь, Педро?
— Фиш Роуд, 27, в Сикомбе, — пробормотал тот после паузы.
— Ты женат, Педро? Мы пойдем к твоей жене и позаботимся, чтобы она тебя похоронила.
— Анита.
— Чем она занимается? Где работает, а Педро?