— Открой, — попросил он.
Она открыла. В углублении фиолетового шелка покоился — она вытащила его — кулон на золотой цепочке. Овал камня, в котором чередовались белые и серые слои, оплетала, словно случайная паутинка, принесенная ветром, проволока крепежа.
Она надела кулон, он лег в вырез платья, кожа почувствовала его прикосновение.
— Спасибо…
— Камень называется халцедон-оникс.
— Ну как? — спросила она. А что, еще может спрашивать женщина в такой момент.
— Как и думал, прекрасно. То, чего не хватало.
Последняя точка.
Слово «точка» показалось Гюрзе символичным.
Когда он позвонил сегодня утром и пригласил в «Европейскую», то попросил ее надеть вчерашний подарок. Для этого ей пришлось, удрав со службы раньше положенного, заехать домой, только чтобы поменять джинсы и свитер на это платье. В нем она и отправилась на встречу с Османом, которому, впрочем, было наплевать на ее туалеты. Разве что, явись она голой, тогда бы привлекла внимание к своей внешности, заставив его думать о ней не только как о «менте поганом».
— Завтра, как говорил, уезжаю в Прагу, на свой показ, — сказал Волков, и его голос внезапно потускнел.
Гюзель подняла на него глаза: он думает, что она могла забыть?
— Оттуда в Париж, на чужой показ, — продолжал Волков. — А вчера выяснилось, что на обратном пути надо будет заглянуть в Амстердам. Меня пригласили оформить уголок Волкова в тамошнем Музее моды. В общей сложности пространствую месяца два…
«Странно, что у нас вообще получился роман, — подумала Гюрза и поднесла к губам бокал с холодящим ладонь через стекло шампанским, отпила. — Непродолжительный, но получился. Странно, потому что у тебя жена и работа и мало свободного времени, у меня работа, а времени, свободного от нее, считай, что и нет. И тем не менее…
Роман был обречен на недолговечность».
«Ты будто подводишь итог и будто уверена, что и я так думаю», — сказал Волков. Не сказал, просто подумал — но она понимала его и без слов…
«Твое платье и кулон — разве это не подведение итогов?» — спросила она у него, не размыкая губ.
Он усмехнулся. Странно со стороны выглядела эта пара — сидят, молчат, смотрят друг другу в глаза… Но для них слова уже были не важны. И не нужны.
«Если и подведение, то промежуточных итогов».
«Промежуточный финиш, как говорят велосипедисты?»
«А они так говорят?.. — он поиграл вилкой. — Через два месяца я буду другой и ты будешь другая.
И жизнь твоя и моя немножко да изменится.
Может быть, мы по-прежнему будем нужны друг другу. А мы это выясним. Встретимся и выясним.
Договорились?»
«Договорились», — беззвучно согласилась она.
26.12.99, день
Что за зима в этом году! Только в начале месяца подморозило, а так все слякоть и слякоть. Стрелка термометра колеблется возле нулевой отметки, боясь отойти от нее на два-три деления вверх или вниз. Ни то ни се. Скорей бы весна… Городской асфальт превратился в первозданное болото. Подняв воротник тяжелого серого пальто, хотя за шиворот все равно попадали мелкие капли, полковник Дерендеев, начальник одного из отделов на Литейном, брезгливо перешагивал небольшие лужи, а особо нагло разросшиеся обходил по кромке, но под ботинками тем не менее противно хлюпало, и их недавно чищенная матовая поверхность уже покрылась несимпатичной корочкой грязи.
Настроение было под стать погоде. Серое и паскудное. К тому же давала о себе знать застарелая язва — не язва, так, язвочка, однако временами болела, зараза, как большая, будто ржавый шуруп ввинчивали в правую сторону живота.
Полковник Дерендеев дошел до скамеечек в глубине сквера, которые упоминались в недавнем телефонном разговоре, и с сомнением оглядел деревянные сиденья с облупившейся краской. Скамейки были мокрые. «Конспираторы хреновы, в Штирлица в детстве не наигрались. Хотя какие у них там, к черту, Штирлицы — Даты Туташхии сплошные, и все…» — подумал он.
Николай Петрович положил на скамейку предусмотрительно прихваченную с собой газетку и примостился на самом краешке, стараясь не запачкать полы пальто. Морось с неба затуманила стекла, и пришлось снять окуляры в толстой роговой оправе. Было не холодно, но промозгло, Дерендеев поежился: «Сволочи, не могли места поприличнее выбрать. Да еще и жди их тут, как мальчик. Ни в грош русского офицера не ставят…»
Приземистого человека в светлой кожаной куртке и кепке — как же без нее! — он заметил издалека: по причине скотской погоды все скамейки пустовали, и, кроме них двоих, в огороженном решеткой скверике на углу Моисеенко и Суворовского никого не было. Сунув руки в карманы пальто, Николай Петрович наблюдал за приближающимся человеком. Тот шлепал прямо по лужам, впрочем, получалось у него все достаточно аккуратно. Даже лакированных туфель не замарал. Невысокий крепыш, чернявый, с крючкообразным длинным носом, лет тридцати, в широченных черных штанах, хлопающих по ногам при каждом шаге, с небольшой сумкой через плечо. Прихлюпав по грязи, он остановился напротив полковника Дерендеева и поинтересовался, одновременно продолжая перекатывать во рту жвачку:
— Николай Петрович?
— Я вас не знаю, — хмуро сказал полковник, глядя на подошедшего снизу вверх и даже не делая попытки встать.
Смуглый широко улыбнулся.
— Э, меня знать не надо. Я пришел и ушел. От одного хорошего человека привет передал — и ушел. — Он без приглашения уселся рядом, прямиком на мокрую скамейку, широко раздвинув ноги. Поставил сумку на колени. Хозяин жизни, твою маму…
От «хорошего человека», а проще говоря — от Османа Ваграновича Сачинавы, позвонили вчера.
Звонивший был вежлив необычайно и очень просил, даже настаивал завтра встретиться с «одним мальчиком». Договорились встретиться здесь, в скверике у Суворовского, где меньше посторонних.
— Имя-то у вас есть? — по-прежнему хмуро спросил Дерендеев.
— Как не быть? — ненатурально удивился носатый. — Каждого человека как-то зовут. Обязательно есть у меня имя. Вот, вам передать просили…
Повозившись, он вытащил из сумки пухлый конверт и протянул. Дерендеев конверт принял, мельком заглянул в него — доллары. Три, четыре, шесть шесть пятидесятибаксовых зеленых бумажек. Полковник поморщился и хотел было сказать, что ни о чем они с Османом не договаривались и что раньше всегда были рубли, а не эти бледно-зеленые заокеанские президенты, но спорить передумал, пес с ними, и положил конверт во внутренний карман.
— И еще просили кое о чем, — лениво продолжил гонец. — Слухи ходят, что в вашем угонном отделе опять собираются автосервис шерстить.
Выяснять собираются, где краденые тачки стоят.
Опять двери ломать будут, лица бить… Месячник ударного труда, да? Он сыто хохотнул. — Так вот, разузнайте, пожалуйста, какие станции техобслуживания и когда громить начнут. За завтра сделаете? Очень надо.
— Это приказ, что ли? — раздраженно спросил Николай Петрович. Собеседник не понравился ему сразу, и антипатия усиливалась с каждым словом гонца.
— Э, зачем так говорите? — обиделся нерусский человек. — Это просьба! У вас своя работа, у нас своя. Вы нам помогаете, мы вам деньги платим. Бизнес!
Среди кучек грязного снега сосредоточенно копошились воробьи в поисках чего-нибудь съестного. Один, наиболее храбрый, подпрыгал почти к самому носку полковничьего ботинка, покосился на его обладателя одним глазом, и вдруг, словно по неслышной команде, вся стайка испуганно поднялась в воздух, взметнулась среди мокрых тополиных стволов и исчезла из виду.
— Завтра не обещаю, — уже спокойнее сказал Николай Петрович. — Это секретная информация, тут надо помозговать…
— Так несекретную мы и сами знаем! — как мальчишке объяснил горец. — И к вам за помощью не стали бы, да?.. Нам нужна самая секретная.
Из первых рук, правильно? Чтобы машины убрать от греха, документы подправить, то-се… Чтобы все чисто было, не подкопаться.
Нет, резко не нравится Николаю Петровичу этот чернявый тип. Раньше полковник имел дело с самим Османом или, на худой конец, с его ближайшими «заместителями». А жующий резинку щенок явно принадлежал к низшему сословию.
— Учить меня не надо, — холодно бросил Дерендеев. — Сам знаю, что мне делать. И повторяю: завтра не получится. На следующей неделе разве что. Звоните.
— Нужно бы завтра… — начал было давить кучерявый, но Дерендеев твердо отрезал:
— Нет. И так рискую из-за вас шкурой. Если меня за яйца возьмут, вы тоже потонете.
За деревьями прогрохотал со звоном трамвай, унося редких пассажиров по их важным и не очень важным делам.
— Ну ладно, ладно! — пошел на попятную кавказец. — Не завтра, так потом. Только очень надо.
Значит, узнаете, когда менты начнут автосервис трясти?
— Попробую. Ничего обещать не могу.
