— Я согласен с тобой, — кивнул Яков Севастьянович. — Знаешь, в последнее время я все чаще задумываюсь о том, что хотел бы встретить старость спокойно.
Они расстались вполне дружелюбно.
Всю дорогу, пока он ехал в машине, Яков Севастьянович напряженно думал.
И уже приехав домой и устроившись возле разожженного камина, он все еще продолжал думать.
Когда он брал в руку телефон, он все еще не был уверен.
— Слушаю, — раздался голос на том конце.
— Доброй ночи, Аркадий Семенович. Это Яков Севастьянович.
— Рад вас слышать, Яков Севастьянович. Вы подумали над моим предложением?
— Подумал. И решил принять его. Но у нас есть одна проблема.
— Вы имеете в виду Кантора?
— Да, он что-то подозревает и может быть опасен.
— Решение этой проблемы я беру на себя. Через пару дней все будет улажено. После этого, я думаю, нам с вами стоит встретиться.
— Согласен. Нам будет что обсудить. У меня к вам еще один маленький вопрос. Вы знаете человека по имени Вилес Лапнис?
— Впервые слышу.
— Тогда доброй ночи.
Бросив трубку, Яков Севастьянович пододвинул к себе бутылку коньяка и практически до самого утра сидел со стаканом в руке, глядя на прыгающие в камине языки пламени.
Борис Кантор был застрелен в пятницу утром на выходе из собственного дома. Накануне вечером ему стало известно о внезапной смерти Валерия Зайцева. Об этом ему сообщил лично Александр Борисович Турецкий. Утром Борис Кантор собирался ехать в прокуратуру, чтобы потребовать проведения самого тщательного расследования смерти Зайцева.
Выстрела никто не слышал.
Когда Борис Кантор начал падать, с обеих сторон к нему бросились люди. С одной стороны охранники, с другой проводящие слежку оперативники.
Кантор был убит первым же выстрелом. Пуля попала в голову.
На место тут же была вызвана дополнительная оперативная бригада во главе с майором Станиславом Брилиным.
Экспертиза установила, что выстрел произведен из окна чердака дома напротив. Там была обнаружена еще горячая гильза.
Убийцу не нашли.
Татьяна Леонидовна отказалась провожать Бориса в аэропорт. Ей было невыносимо даже видеть его.
После его отъезда она два часа сидела в шезлонге, глядя на воду в бассейне. Тишь, гладь, пустота… Такой же спокойной была ее жизнь, такой же бессмысленной. Она поняла, что самое ужасное — не измена, не ложь, не горе. Самое страшное это — пустота.
Для чего дальше жить?
Вся ее предыдущая жизнь, связанная с мечтами о деньгах и благополучии, казалась ей не более значимой, чем бег хомячка в колесе. Самое главное — для чего?
Раньше она думала, что во имя любви к единственному и неповторимому Борису Кантору. Теперь же ее идол превратился в ничто. Значит, вся ее жизнь — ради этого «ничто»?
Андрей подходил несколько раз, стоял рядом, но чего-либо сказать не решался — уходил. Принес стакан воды и кофе. Татьяна не притронулась к воде, встала, прошла к холодильнику, достала замороженную водку. Щедро налила стакан ледяной тягучей жидкости и стала пить залпом. Пила до тех пор, пока не стала задыхаться, а из глаз покатились слезы. В желудке сразу потеплело, а голова словно заполнилась туманом. Татьяна на несколько секунд присела на стул, потом пошла в комнату.
— Ты есть хочешь? — спросила она у Андрея.
— Не беспокойтесь, там замороженная пицца есть. Если что — подогрею.
— Я не беспокоюсь. Мне просто надо чем-то заняться. — Она села на диван рядом с ним. — Может, тебе что-нибудь приготовить? Что ты любишь?
Андрей немного подумал, сказал неуверенно:
— Может, гуляш с картошкой?
Татьяна вспомнила, что в холодильнике осталась хорошая говядина. Она с готовностью встала.
— Хорошо. Тебе картошку как сделать?
— А как вам нравится?
— Мне все равно. Я же сказала.
— Тогда пюре.
Татьяна с готовностью пошла на кухню, достала мясо, стало очень-очень аккуратно, так, словно делает большое и важное дело, его резать. Сзади подошел Андрей. Татьяна чувствовала, как он стоит и смотрит на нее.
И вдруг — он ее обнял.
Татьяна изумленно обернулась и встретилась с его глазами — он смотрел не дерзко, не выглядел завоевателем. Он ожидал, что Татьяна оттолкнет его. Она даже растерялась — мужчины целуют в первый раз совсем с другим видом. А он именно ее поцеловал.
Татьяна не была возмущена. Просто удивилась. Она просто тихонько отстранила его и вновь повернулась к своей работе.
— Не нужно меня утешать, — сказала она без тени злости. — Но все равно спасибо.
Ни слова не говоря, он вышел на веранду. А Татьяна продолжала думать о своем.
«Молодой охранник, — думала она. — Симпатичный. Даже, я бы сказала, красивый. И в прекрасной форме. И именно его нанимает для меня Кантор. Зачем? Да все понятно — он мечтал, чтобы я переключилась на него. Хитро, но не придерешься. Типично в духе Кантора».
Грудь вновь затопил гнев. Злой, сумасшедший гнев, от которого можно было сойти с ума. Татьяна открыла шкафчик и методично, одну за одной, начала разбивать тарелки. Пришла в себя она только после того, как вся хозяйственная утварь, в том числе и небьющаяся, лежала на полу. Татьяна смотрела на хаос, который натворила за несколько минут, и в ее голове вихрем пронеслась мысль: «А почему бы и нет?»
Эта мысль была настолько неуловимой, что Татьяне пришлось сесть на стул и сосредоточиться: «О чем это я сейчас подумала?»
И она вспомнила Андрея. Мысль повторилась: «А почему бы и нет?»
Теперь она поняла, о чем подумала. Это было слишком… слишком ненормальным, что ли. Она мысленно поставила свое желание в дальний угол комнаты и издалека его рассматривала. Нет, это невозможно, он — молодой парень, практически мальчик. А она только что рассталась с мужчиной своей мечты. Ей положено страдать. К тому же она старше на восемнадцать лет. На рынке Андрея назвали ее сыном… Но она ему понравилась! Татьяна помнила взгляд охранника, когда шла из бассейна.
Теперь Татьяна стала вспоминать этот взгляд и то, как он покраснел, снова и снова. И это доставляло ей удовольствие. А потом она вспомнила, как Андрей обнял ее. И потом — поцелуй. Странное дело, только сейчас, при воспоминании об этом, по ее телу словно пробежал ток — тогда она была слишком погружена в себя. После этого открытия она с каким-то восторгом начала прокручивать в голове эти короткие мгновения объятий. И вспомнила его взгляд.
Андрей сидел в шезлонге перед бассейном. Она подошла и положила руку ему на плечо. Он не обернулся, только накрыл ее руку своей. Рука была широкой и теплой. Потом он притянул ее к себе и легко посадил на колени. Некоторое время они просто смотрели друг на друга — Татьяна видела свое отражение в его черных зрачках, окруженных светло-зеленой радужкой. Они поцеловались.
Позже, вспоминая этот поцелуй, Татьяна думала только о том, насколько он показался ей целомудренным. Да Андрей и был таким — целомудренным и одновременно неудержимо страстным.
Утром она проснулась, когда он уже спал. На цыпочках побежала в ванну — надо успеть накраситься, пока Андрей не проснулся. Он не должен видеть морщин и мешков под глазами. Она посмотрела в зеркало и не узнала себя — оттуда на нее смотрела Татьяна, только помолодевшая лет на десять, со сверкающими глазами. Она очень долго любовалась собой, корча разные гримасы, словно фотографируясь для модного журнала. Потом заскочила в ванну и включила на всю душ. И ей потребовалось контролировать себя, чтобы не запеть.
Интересно, почему одни мужчины способны делать женщину счастливой, а другие — нет? Она любила Кантора, страстно, самозабвенно, но никогда после ночи, проведенной с ним, она не была такой счастливой, легкой и молодой. Наоборот, каждое утро, когда они расставались, Борис словно втыкал в ее сердце невидимую иголку.
Андрей же просто казался ей «эпизодом», который она еще вчера не собиралась повторять. Они ничего не обещали друг другу, ни о чем не говорили. У них вообще не было ничего общего. Но, стоя под струями воды, она чувствовала, что с ней что-то происходит. Уже выключив воду, она поняла, что с ней случилось. Все иголки, которые остались от Бориса, высыпались из ее сердца, и вода унесла их прочь.
Андрей был в Израиле первый раз, и Татьяна решила показать ему Тель-Авив. Дворец независимости, торгово-развлекательный комплекс «Мигдаль-Опера» на набережной, небоскребы «Азриели», «Синематека», Тель-Авивский музей сценических искусств на бульваре Шауль ха-Мелех, живописные кварталы Неве-Цедек и Дизенгоф, музей Земли Израильской, художественная галерея Бруно Гэллери, а также дома-музеи поэта Хаим Нахман Бялика и Давида Бен-Гуриона.
Потом можно было посидеть в одном из тех многочисленных ресторанчиков, которые так похожи на советские заведения — официантки в возрасте, шашлыки по-карски, салат столичный, заливное, цыпленок табака, пельмени в горшочке. И соответствующая музыкальная программа: старые советские песни.
