Екатерина Романова - Дамы-козыри

Слезы плавно перешли в истерику. Всех, как обычно, вылечила Таня.

— Молчать, бабы! — гаркнула она, взмахнув рукой и задев прикроватную тумбочку.

Таблетки, лежавшие на столике и раскатившиеся по полу, собирали всей компанией. Кроме Ольги, разумеется, которая счастливыми глазами смотрела на вновь обретенных подруг.

— Кровавые раны никак не обеляют тебя в наших глазах! — Таня обвиняюще указала на Ольгу пальцем.

— Танечка, может, не надо? Ей больно! — Алена сидела рядом с Ольгой и поправляла ей подушку. Ольга вытирала Алене слезы. Ирина делала набросок трогательной сцены, периодически роняя карандаш и хлюпая носом. От такой махровой сентиментальщины Таня взвилась:

— Пусть расскажет, где она пропадала! В подробностях! Это раз! — Таня нацепила очки, извлекла блокнот и сверилась с записями. — Во-вторых, пусть точно назовет женскую болезнь, загнавшую ее на мотоцикл!

— А в-третьих, — с порога крикнула возникшая в дверях Эмма, — пусть всем расскажет, как превратила наш дом в склад химического оружия! Привет, ма!

Эмма подошла ближе, задрав нос. Но не выдержала, заревела тоненьким голоском и упала маме на раненую грудь.

Палата снова наполнилась ревом. Эмма рыдала, трясясь на скорчившейся маме, Алена плакала, прислонившись к подушке, Ирина пускала слезу, не выпуская карандаша и альбома.

Таня крепилась, но, увидев вакханалию слез, не выдержала и заревела, присоединившись к подругам.

Решение наказать «Фербагайл» родилось само собой, часом позже. Подружки обсуждали детали, закусывая зеленью, оставленной добрыми старичками. Те уехали, наказав Ольге «вести себя хорошо», чем вызвали легкий приступ истерического смеха у Эммы, от которой, но настоянию Ольги, скрыли факт катания мамы на мотоцикле.

— …и тогда я говорю дрожащему от страха засранцу за штурвалом: «Или ты посадишь свою стрекозу прямо на площадь посреди деревни, или я пишу рапорт!» И знаешь, что он ответил? «Лучше раздать свой скелет на сувениры аборигенам, чем обратно в цепкие объятия Родины!» Ха-ха-ха!

Ирина поджала губы. Брат Петр имел весьма специфическое чувство юмора. Но он вернулся из Африки и его отчет о доставке мартышки Зизу необходимо выслушать. Винсент убежал в зоопарк разнимать опоссумов, подравшихся из-за безумно красивой самки.

— Как ее встретило осиротевшее племя? — Интерес Ирины был неподделен. Подобные истории случаются не каждый день.

— Сироты высыпали из своих шалашей и поначалу приняли наш вертолет за летучую закусочную. — Брат задумчиво помешивал ложечкой чай, издавая мелодичный звон. — Как только туземцы подступились к нам, собираясь освежевать тупыми ножами, я извлек чертову мартышку из мешка, поднял повыше и тряхнул в воздухе. Ха! Все как один повалились на колени и заорали! В такие минуты чувствуешь себя великим! Это круче, чем обучать полетам самую навороченную телку!

«Опять он за старое!» — с досадой подумала Ирина.

Год назад Петр по собственной глупости согласился провести тренировочные полеты с новичками. Досталась ему женская группа.

— Где тот идиот, который доверил ему женщин?! — неистово орал руководитель полетов, старательно отвлекая внимание от собственной персоны.

Поздно. Брат взмыл в воздух.

Он провел всего пять занятий. На шестом к нему подошла одна из его учениц и слезно благодарила за мужественное поведение в безвыходной ситуации. И надо ж такому случиться, что рядом оказалась другая курсантка. Она заинтересовалась деталями. Выяснилось следующее.

Во время полета брат заявил неопытной ученице, что двигатели заклинило и вряд ли они теперь вернутся на землю живыми. Но оставшееся время можно потратить с толком, напоследок совокупившись прямо за штурвалом.

А ведь уломал, подлец! И так хорошо получилось, что он вдохновился полученным удовольствием и сумел вернуть самолет на базу, приложив неимоверные усилия. Да еще взял обязательство с ученицы ничего никому не говорить. Опасается, дескать, что прав на полеты лишат, если об аварийной ситуации узнают.

Курсантка, внимательно выслушавшая рассказ товарки, внезапно устроила дикий скандал.

Оказывается, братец умудрился аналогичный трюк проделать и с ней! При дальнейшем разбирательстве выяснилось, что имеются еще минимум две жертвы его летных умений и мужских качеств.

От полетов Петра отстранили, но долго еще к нему тянулись с вопросами коллеги. Всех интересовала техника исполнения. На земле, в кабине, ни у кого не получалось! Брат объяснял удачу экстремальными условиями и перепадами давления, когда там, где не нужно, сужается, а там, где надо, — наоборот.

— …Тут выходит колдун, старый хиппи — длинный, тощий, в выцветших синих джинсах и весь увешанный амулетами, веревочками, косточками… — Брат увлеченно пересказывал пережитое в Африке. — Махнул он, значит, рукой, и племя, как один, тут же заткнулось. Зизу прыгает к нему. Он ее гладит по голове и шепчет на ухо. Все довольны! У них, оказывается, припасы заканчивались. А тут подоспел я, Петр, Апостол Небесной Выси! Нам с вертолетчиком большой праздник закатили! С танцами, девочками, дурман-травой и копченым бегемотом. Я и тебе кусочек привез. Там, в морозилке, лежит.

Лучше бы он не говорил. На протяжении всего дальнейшего рассказа Ирина с тихим ужасом поглядывала на холодильник. Ей казалось, что оттуда неожиданно весело замычит гиппопотам, а она будет не готова и потеряет сознание.

— Зизу, оказывается, спер один из местных хулиганов. — Петр мечтательно уставился на фигурку стервятника из черного дерева, стоявшую на столе. — Сел на самолет из-под гуманитарной помощи и собрался махнуть в Штаты, собственный бизнес начать. А самолет этот с московского маршрута был! Так его в Шереметьево и занесло… Хоть бы с нашими посоветовался. Да, забыл сказать! Там наши живут, русские. Десятка два душ.

— Русские? Что они там делают, в джунглях?

— Да то же самое, что и на родине. Ничего. Кто от долгов прячется, кто от алиментов… Построили баню из палисандрового дерева, из обломков самолетов сваяли высокопроизводительный самогонный аппарат. «Банановка» у них — во! Научились солить и квасить местные овощи. Чтоб их не трогали местные, на каждую хижину повесили портрет Пушкина. Знаешь, действует!

Герой-испытатель почесал подбородок.

— Чертова борода! Клей до сих пор не сходит… Кстати, наши соотечественники пытаются склонить к людоедству окрестные племена. Говорят, тогда к ним богатые туристы потянутся… Из любопытства. Но дикари упираются. Говорят, негуманно это, кушать людей, да и вообще как-то не по-человечески…

Брат вытащил из-под стола тяжелую сумку.

— Подарки-презенты! Фор ю, май систер! От благодарного населения Экваториальной Конги и лично от слуги местного религиозного культа. Их колдун классный мужик! Ему лет восемьдесят, а ему маленьких девчонок таскают, чтоб от него понесли, значит… У них почетным считается, если в семье дети от колдуна. Тут еще письмо для их парня, который в Москве живет.

Ирина выпихнула разболтавшегося брата за дверь и бросилась к холодильнику. Вытащив огромный кусок сизой бегемотины, она осторожно выкинула его в мусоропровод. Открыв сумку, обнаружила в ней конверт и некоторое количество предметов непонятного назначения. Решила все оставить до прихода Нгомо. Пусть сам объяснит, что к чему.

На следующее утро подружки навестили в больнице Ольгу. Она окрепла и чувствовала себя хорошо, но врачи удерживали ее на «режиме». На «режиме» решительно настоял спаситель-старичок, прикативший в следующий визит на подержанном, но вполне сносном «Рэйндж-Ровере». Он окружил ее плотной заботой, и Ольга тихо стонала от навязчивого сервиса.

После визита Ирина потащила подруг к себе на консультацию. Около двери топтался Нгомо, будущий колдун с дипломом. Увидев Ирину, он обрадовался ей, как родной. Что тут же продемонстрировал.

Он поклонился в пояс каждой из подруг. А если в московский летний полдень на лестничной клетке вам в пояс кланяется негр, то тут есть над чем задуматься.

— Я хожу на курсы русской народной песни, — развеял сомнения веселый Нгомо. — Вчера мы изучали свадебный обряд. Я играл свата. Руководитель кружка сказал, что у него никогда не было такого ученика.

Замечание заведующего фольклорным кружком на деле звучало двусмысленно, но его решили не обсуждать на лестнице.

Нгомо читал письмо от папы и плакал. Любопытная Таня заглянула ему через плечо. Текст письма, написанного кровью носорога на куске белой птичьей кожи, внешне напоминал стоянку бомжей, перепаханную бульдозером.

Нгомо поднял залитое слезами лицо. Он выглядел так жалко, что чувствительная Алена вздохнула сочувственно.

— Папа болеет. Говорит, что еще лет десять проживет, не больше. Просит учиться быстрее.