Фрэнк Эбботт поморщился.
— Инспектор Лэм читал все показания. — Он порылся в портфеле и, вытащив оттуда пачку отпечатанных на машинке листов, помахал ею в воздухе.
— Отлично, это я и хотел знать. Короче… — Профессор отвернулся от Эбботта, точно тот был пустым местом, и в дальнейшем обращался исключительно к Лэму. — Если вы и впрямь читали мои показания, в чем я, к слову сказать, сомневаюсь, то знаете, что я показал, будто покинул Уайтола — поверженного и опозоренного — примерно в четверть двенадцатого. Там еще говорится, что я вышел на террасу через эту самую дверь, а он захлопнул ее за мной и запер. Честное слово, даже смешно вспоминать. Взрослый человек, а ведет себя как ребенок. Совершенно не умеет проигрывать. Ну, не умел. Так вот, я обогнул дом, взял свой велосипед… Я, знаете, деньги не печатаю — на машину еще не накопил. Так вот, я взял свой велосипед и выехал на дорогу. Выехал, значит, и через пару минут вспомнил, что забыл в кабинете свою лупу: Уайтол ею пользовался и положил на стол. А это, хочу вам сказать, была очень хорошая лупа, не какая-нибудь там дрянь, и мне совсем не улыбалось ее потерять. А Уайтола я оставил в таком настроении, что он запросто мог разбить ее, швырнуть в камин или попросту выбросить в окно. И я вернулся.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Ее нарушил инспектор Лэм:
— Должен предупредить вас, что чистосердечное признание отнюдь не является…
— Какое еще, к черту, признание! — взорвался профессор. — Вы что, меня совсем за дурачка, что ли, держите?
У меня работы невпроворот, — заметьте, серьезной, научной, исследовательской работы, — а я попрусь за тридевять земель делать признания. Щас! Не дождетесь. И потом, жаль вас разочаровывать, но мне ровным счетом не в чем признаваться, и, если вы не будете ежеминутно перебивать меня и дадите закончить, я это докажу. Ах, вы не понимаете, зачем тогда я сюда приехал? Потерпите, сейчас все объясню.
Лэм издал какой-то странный горловой звук и прохрипел:
— Сделайте одолжение.
— Так-то лучше, — дружелюбно улыбнулся ему профессор. — Ну вот, значит, я вернулся, прислонил велосипед к дереву в начале дороги и пошел вокруг дома к террасе. Подхожу к ступеням и вижу первую странность. Я ведь уже говорил вам, что Уайтол захлопнул за мной дверь и тщательно ее запер? Так вот, когда я вернулся, она снова была открыта. Или, вернее сказать, открывалась. Шторы были раздвинуты, из комнаты падал свет, и я отчетливо видел силуэт человека, который как раз ее открывал. Мне это показалось настолько странным, что я даже остановился. Подумайте сами: с какой это радости Уайтолу возиться посреди ночи с балконной дверью?
— Подождите, — остановил его инспектор Лэм. — Так это был сэр Уайтол?
— С чего вы взяли? — тут же разозлился профессор. — И потом, я, кажется, просил меня не перебивать. Сначала, правда, я и сам думал, что это Уайтол, почему так и удивился. А потом разглядел, что это всего-навсего дворецкий, который делает обход дома, проверяя, все ли заперто на ночь. Я только не понял, зачем ему понадобилось открывать эту чертову дверь. Впрочем, я всегда говорил, что он слишком много о себе думает. В общем, вы у него спросите. Он подтвердит, что заходил в кабинет после моего ухода, и Уайтол… был… еще… — он запнулся и побледнел. — О господи! — взвизгнул он так, что все подскочили.
Лэм опомнился первым.
— Вы видели, как Маршам открыл балконную дверь? — прогремел он.
— Я что, на китайском говорю? — не растерялся профессор. — Конечно, видел. Потому и пришел. А вот что он и есть убийца, понял только сейчас, хотите верьте, хотите нет. Представить страшно, какому риску я подвергался!
Он извлек из кармана огромный цветастый платок и энергично протер им лицо.
— Пуффф! Ну и жарища здесь.
Лэм мрачно барабанил пальцами по столу.
— Вы отдаете себе отчет, что это очень серьезное заявление, профессор?
— А каким же ему и быть? — взорвался профессор. — Все правильно. Я человек серьезный; у меня нет времени на пустяки.
Пальцы Лэма продолжали отплясывать на столе.
— А не могли бы вспомнить, сколько времени было, когда вы увидели Маршама, открывающего дверь в кабинет?
— У меня нет привычки все время глазеть на часы, — отрезал профессор. — Думаю, минут двадцать пять двенадцатого, не больше.
— Вы уверены?
— Уверен. Плюс-минус пара минут.
— Я одного не понимаю, профессор, — вмешался Фрэнк Эбботт. — Вы ведь специально вернулись, чтобы забрать лупу. Как же так получилось, что вы этого не сделали?
— Сам не знаю, — вздохнул профессор. — Я подумал, что раз дворецкий запирает двери, Уайтол уже лег спать и приличия требуют подождать с визитами до утра. А если уж совсем честно, не хотел сталкиваться с этим типом. Уж больно он из себя важный. Терпеть таких не могу.
У профессора в эту минуту был настолько несчастный вид, что Фрэнк Эбботт не выдержал и ухмыльнулся, едва успев прикрыть рот рукой. Да, прав был старина Шекспир: «Одна черта роднит весь мир». Мало кто знал об этом, но даже грозный и несгибаемый Лэм дрогнул однажды перед дворецким. Разумеется, это случилось очень давно, и он был тогда совсем еще молод, но факт оставался фактом, и сам Лэм никогда об этом не забывал.
— В общем, я плюнул на эту лупу и поехал домой, — мрачно заключил профессор.
Инспектор Лэм обвел комнату взглядом и, обнаружив Фредерика возле камина, прогремел:
— Слушай, Фредерик Бейнс, оставь ты эти дрова в покое! Подойди лучше сюда!
Фредерик повиновался. Он уже успел основательно вывозиться в саже.
— Да, сэр?
— Ты говорил, — обратился к нему Лэм, — что видел, как Маршам входил в кабинет через несколько минут после ухода профессора.
— Да, сэр.
— Через сколько именно минут?
— Три или четыре, сэр.
— Не больше?
— Нет, сэр.
— А потом ты вылез в окно и отправился прямиком в деревню. Ты видел по дороге мистера Ричардсона?
— Да ни черта он не видел, — вмешался профессор. — Несся как угорелый. Я как раз вспомнил про эту лупу, съехал на обочину и рылся в карманах. Тут оно мимо и пронеслось: длинное, тощее и взволнованное.
— Это так, Фредерик?
— Я очень спешил, сэр.
Профессор расхохотался.
— Похоже, тут замешана женщина, а? Так что, инспектор, как видите, все сходится. Я говорю — Фредерик подтверждает.
— Угу, — согласился инспектор Лэм. — Итак, что же у нас получается? В двадцать минут двенадцатого Фредерик видит, как Маршам входит в кабинет, а несколькими минутами позже профессор видит, как он открывает балконную дверь — очевидно, чтобы выйти. Тех нескольких минут, что он провел внутри, было более чем достаточно. Сэр Герберт сидел за столом и разглядывал кинжал с рукояткой из слоновой кости. Скорее всего, он даже и не обратил внимания на вошедшего Маршама. Тому оставалось лишь взять кинжал и нанести удар. После чего открыть балконную дверь и выйти через нее в сад или же просто вернуться в дом. Похоже, что, пригрозив Маршаму разоблачением, сэр Герберт собственноручно подписал себе смертный приговор.
Он потряс головой, как будто стряхивая наваждение, и резко спросил:
— Кто отвечает на звонок из этой комнаты?
Мисс Силвер кашлянула.
— Мне кажется, Маршам.
Лэм повернулся к Фредерику:
— Так чего же ты ждешь? Давай. Звони.
Глава 44
Когда Рэй вернулась с прогулки, в доме царило смятение. Все только и говорили что об аресте Маршама. Рэй услышала об этом от Мэри Гуд, которая без конца повторяла: «Кто бы мог подумать» и «Как же после этого верить людям?»
— Даже не представляю, как мы теперь управимся, — жаловалась она. — В доме полно гостей, а когда начнется следствие, будет еще больше, а Фредерик сам не свой; у него из рук все так и валится, а служанки вообще ничего не хотят делать, потому что они, видите ли, боятся убийцы, которого до сих пор еще не поймали. Одна миссис Маршам продолжает делать свое дело как будто ничего не случилось. Вы не поверите: сейчас она сбивает яйца для суфле, а после собирается печь апельсиновый торт. Я ей говорю: «Вы бы хоть прилегли; я вам чаю крепкого принесу», а она лишь головой качает: «Спасибо, Мэри». А она, надо вам сказать, со всеми такая вежливая. «Спасибо, — говорит, — Мэри, но не стоит вам себя утруждать, тем более что и ленч уже на подходе». Иногда мне, право, кажется, что она все-таки не в себе. А Маршам, рассказывают, прямо взбесился, когда ему предъявили обвинение. Схватил стул и запустил им прямо в инспектора! Фредерик говорит, они втроем еле его скрутили. Да еще профессор помогал. Здоровый, говорит, как бык. А уж как он орал — в деревне, наверное, было слышно.
