Я думал, что умер, но проснулся в местном ашраме. Не знаю, сколько я проспал. Это была большая комната с матрасами на полу. Чистая и светлая. Я думал, что один, пока не услышал голос кого-то, сидящего позади меня:
— Мы перебинтовали твои ноги и обработали их. Разве можно отправляться в такой длинный путь в такой скверной обуви? — В голосе была мягкость материнской ладони и тепло печного огня. Я попытался оглянуться, но не смог. Тело не слушалось. Болела каждая мышца.
— Не надо, не шевелись. Лежи спокойно. Я пришел поговорить с тобой. Ты, наверное, хочешь рассказать, почему так страстно шел к самоуничтожению?
— Я был не прочь упокоиться в водах Ганга, но дошел до Бодхгаи, — ответил я.
— Это я вижу. — Человек замолчал. — Замечал ли ты, что у жажды чувственных удовольствий обратная сторона в избегании их же? Так же, как у жажды жизни обратная сторона в жажде смерти.
— Наверное. — Я пожал плечами. — И что это должно значить?
— То, что по большому счету неважно, как страстно ты хочешь жить, потому что так же страстно ты хочешь умереть.
— Не понимаю. Не надо хотеть жить, чтобы не захотеть умереть?
— Не надо страстно. Страсть возникает из надежды достигнуть счастья. Но мир желаний непостоянен, и потому наслаждение недостижимо. На краткий миг — да. Но никого не устраивает краткий миг. А страх потерять объект вожделения — путь к еще большим страстям. Он ведет не только к страданиям собственным, но и к чужим.
Я сглотнул. В голове всплыли картинки, которые я силился забыть.
— Почему вы говорите со мной об этом? Так, будто что-то знаете?
— Это не мои слова, не мои мысли. Точно так же, как и то, что привело тебя сюда, не уникально. Твой внутренний маятник качнулся от страсти к жизни к страсти к смерти. К желанию упокоиться в водах Ганга. К желанию сбить ноги в кровь, только бы не чувствовать боль и стыд.
— Вы говорите так, будто что-то знаете, — повторил я.
— Я знаю людей. Я думаю, ты хороший парень, который запутался.
— Я хочу рассказать кое-что, — перебил я его. Мне надоело слушать о том, какой я хороший. Я уже вдоволь этого наслушался.
— Говори, — ответил мой собеседник. — Для этого я и пришел.
Набрав в легкие побольше воздуха, я начал. Сначала тихо, потом громче:
— Была ночь. Я работал в пляжном баре. Разливал напитки. Там была девушка. Красивая девушка. Она ушла с другим мужчиной в бухту за лежаки и занималась с ним любовью. Ее муж тоже был в том баре, но ничего не замечал. А я заметил. Я ревновал. Видел, как они переглядывались с тем типом. А потом ушли. Эта девушка с ума меня сводила. Я все время о ней думал. Вскоре она вернулась и уехала с мужем. Я хотел надавать тому ухарю по щекам за то, что он ею воспользовался. Но он долго не возвращался. Это был мой старый приятель. Мы были дружны в детстве. Я пошел в бухту искать его и нашел за лежаками. Нашел по стонам, которые тот издавал. Голова его была проломлена, и из нее сочилась кровь, но он был жив. Я понял, что это она его ударила. Наверное, тот тип сделал ей больно. Я поднял камень и с силой опустил на его голову. Никогда не забуду его глаз. Сначала радостных, ведь он узнал меня и думал, что я помогу, а потом испуганных. В последнюю секунду он понял, что я делаю.
Я заплакал. Не мог остановиться и всхлипывал, давясь соплями.
— Я сделал это ради нее. Не хотел, чтобы ее обвинили. Чтобы она пострадала. Я оттащил труп к воде и завернул в рыболовную сеть. Такая малышка, как она, не смогла бы приподнять такого крепкого мужчину. Я хотел отвести от нее любые подозрения.
Я замолчал. Подумал, что мой собеседник скажет что-нибудь, но он не издавал ни звука. Я обернулся. В комнате никого не было. Там и не могло никого быть. Только глухая стена. Я улыбнулся и продолжил, говоря уже самому себе:
— Ее красота выедает глаза. Если так можно выразиться, то это о ней. О Джессике. О худышке Джесс. Девочке с кожей, как арахисовое масло, солоноватой и одновременно сладкой на вкус. Она была особенная. Я это сразу понял.
Все это понимали.
