Ознакомительная версия.
Вячеслав проводил мать Насти до дверей, а сам вернулся за свой стол, вновь открыл дневник и еще раз перечитал исписанные неровным почерком странички. Нельзя было, конечно, отрицать, что Настя догадывалась о чем-то – или о ком-то. Только когда она писала свой дневник, она явно имела в виду не Катю Логинову, а это не укладывалось у Симбирцева в голове. «Я жду ее прихода каждый день, боюсь выйти на улицу» – странная фраза, если знать, что Катя регулярно навещает ее в поликлинике. Дальше понятно: «История с Семеном – это ее рук дело»: очевидно, Настя имеет в виду Катю Логинову – доподлинно известно, что именно Кэт переспала с Семеном в тот злополучный вечер. Непонятно, что имеет в виду Настя, когда упрекает подругу в том, что та ей не поверила. Настя «просекла» измену, настучала о ней Лизе, Лиза увидела измену своими глазами и почему-то разозлилась на Настю так, что порвала с ней все отношения. Почему же она на Кэт-то не разозлилась? Не поверила, что все это Катя подстроила специально? Бред какой-то! С Кэт они были не особенно близки. Зачем он вообще анализирует эту писанину, если и так понятно, что у Насти были серьезные проблемы с психикой? Симбирцев хотел уже закрыть тетрадь, но на глаза вновь попались слова, выделенные сильным нажимом ручки на бумагу, таким сильным, что в некоторых местах бумага была практически порвана: «Она чудовище, запакованное в красивую обертку», – от этой фразы у Симбирцева неожиданно поползли неприятные мурашки по спине и к горлу подкатил комок. Он знал, что это ощущение возникало всегда, когда он совершал ошибку. Интуиция подсказывала ему, что он не заметил, упустил из виду какую-то важную деталь. Симбирцев закрыл тетрадь, положил ее в ящик стола и выскочил на улицу.
* * *
Больница специального типа, куда Симбирцев спрятал Катю Логинову, мало чем отличалась от обычной тюрьмы. Обнесенное высоким забором с колючей проволокой кирпичное здание с полуразрушенными стенами, кривые ржавые решетки на окнах, тяжелые металлические ворота пропускного пункта, несколько охранников в камуфляжной форме с лицами убийц, массивные двери с «глазками» на каждом этаже, запертые на крепкие замки.
– Мне необходимо переговорить с одной пациенткой. У меня заказан пропуск на сегодня, – настойчиво повторил свою просьбу Симбирцев и в очередной раз продемонстрировал охраннику свое удостоверение.
– Послушайте, вы пропуск заказали на какое время? Вы опоздали на два часа. Поздно уже, все пациенты давно спят. Приходите с утра.
– Неотложное дело, и вы обязаны меня пропустить, – резко сказал Вячеслав, теряя терпение.
– Да что вам, в самом деле, не спится! – раздраженно сказал охранник, открыл ворота, и, продолжая ворчать, объяснил Симбирцеву, как пройти в нужное отделение.
Симбирцев проследовал в указанном направлении, отмечая про себя, что в данном лечебном учреждении из всех щелей сквозит запахом безысходности, обреченности, тоски, мочи, лекарств и физической боли. И это было вполне объяснимо, учитывая, какими пациентами была населена больница.
– Где палата Екатерины Логиновой? – спросил он у толстой санитарки с мясистым лицом, которая открыла дверь нужного ему отделения.
– В специальный бокс перевели, в конце коридора, – раздраженно сказала женщина, позвякивая внушительной связкой ключей. – Только зря вы пришли, сейчас с ней бесполезно разговаривать. Зря время потратите.
– Почему? Она спит? – спросил Вячеслав, следуя за санитаркой в конец коридора.
– Ну, конечно! – взвизгнула санитарка, и Симбирцев вздрогнул от неожиданности. – Будет эта оторва спать! Слишком мало времени прошло – «дурь» из нее еще вся не вышла. Достала уже всех, скотина! Но вы не волнуйтесь, как только охранник снизу позвонил и сообщил о вашем приходе, мы кое-какие меры предосторожности приняли, для вашей безопасности. Хоть рыпаться не будет, а то вон – руку мне прокусила, бульдожка бешеная, – сказала санитарка, остановилась и продемонстрировала Симбирцеву свою толстую длань, на которой отчетливо проступали фиолетовые следы, оставленные человеческими зубами.
По ходу движения к спецбоксу, в котором находилась Катя Логинова, санитарка продолжала извергать из своего рта «ласковые» эпитеты в адрес девушки, а Симбирцев настороженно прислушивался к ним и непроизвольно замедлял шаги. «Чудовище, запакованное в красивую обертку», – вновь мелькнула в голове фраза из дневника Насти, но тут он услышал крик, страшный душераздирающий крик, и фраза стерлась из его сознания. Это был крик, полный боли и отчаяния, просьба о помощи, брошенная в бесконечность. В голове его что-то запульсировало, что-то похожее на сострадание, ужас и чувство вины. Это чувство вины усилилось, приобрело размеры айсберга, расползлось по телу мелкими ледяными осколками, оцарапало сердце, которое упало куда-то в желудок, как только он увидел ее.
– Мамочка! Мамочка! Забери меня отсюда! Господи, как больно! Больно! Мамочка! Я буду хорошей! – кричала Катя, скорчившись на кровати и не обращая на них внимания, пытаясь избавиться от сильной, невыносимой боли, с недавнего времени атакующей ее молодое тело и разрывающей каждую клеточку ее организма на еще более мелкие части. – За что же это? В чем я перед тобой провинилась, господи?! – всхлипывала девушка, стараясь высвободить стянутые веревкой руки. Она несколько раз прокрутилась, как волчок, на кровати, скатилась на пол, резко села, запрокинула голову и посмотрела в потолок, широко раскрыв огромные, потемневшие от боли глаза. Она сильно похудела за несколько дней, лицо ее осунулось, черты его заострились, под глазами залегли темные тени, волосы потеряли блеск, спутались, растрепались, но девушка не утратила своей утонченной природной красоты – она приобрела иную форму. Сейчас Катя была похожа на вампиршу из фильмов ужасов, только что поднявшуюся из гроба, влекущую к себе, живую и мертвую одновременно.
– Почему у нее руки связаны? – шепотом спросил Симбирцев, пытаясь проглотить комок, застрявший у него поперек горла.
– Ну я же сказала, бесполезно, – брезгливо сказала санитарка и собиралась закрыть дверь палаты, но Вячеслав резко ее остановил:
– Я спросил, почему у девушки связаны руки?
– Я же объяснила, для вашей же безопасности меры приняли. Бешеная она, кусается, царапается.
– Почему у нее на шее, щеке и ногах синяки?
– Упала, – хмыкнула санитарка. – Сами ведь видели, как груша с яблони свалилась.
– А теперь развяжи ей руки и позови врача, чтобы он сделал что-нибудь и облегчил девушке ее страдания. Ведь есть же какие-то средства для этого! Что-то я не слышу, чтобы другие пациенты так мучились.
– Не велено, – недовольно проворчала санитарка. – К тому же наказана она за плохое поведение. Ночку без капельницы посидит, как шелковая будет. А врач наш беспокоить его не велел – отдыхает он.
– Что?! – прошипел Симбирцев, теряя самообладание. Ему вдруг страшно захотелось так же, как сделала Катя, укусить эту жирную бабищу, стоящую рядом с ним, за руку-сардельку, и не просто укусить, а порвать на части. – А ну, быстро беги за врачом, старая калоша! Решили мне свидетельницу по важному делу угробить?! Решили порядки тюремные в больнице установить?! Только девочку эту я на лечение отправил, а не для того, чтобы вы ее перевоспитывали тут! Да я вас мигом всех на чистую воду выведу! Если через минуту врача не будет здесь, завтра утром в больнице появится ревизионная комиссия с вопросом, куда пропадают лекарства, положенные пациентам!
Смысл сказанного до санитарки дошел не сразу. С минуту она с недоумением и открытым ртом смотрела на Симбирцева, затем в ее мутных глазах промелькнул ужас, она медленно развернулась и пошла в другой конец коридора, с каждым шагом ускоряя темп движения. Когда же ее объемная фигура скрылась где-то за углом, он все равно знал, что она торопится исполнить его «просьбу» – по всему коридору эхом отзывался топот ее ног. Подобный звук, вероятно, издают слоны, когда, увидев мышь, сломя голову несутся от нее прочь, размахивая ушами.
Успокоенный тем, что ситуация с минуты на минуту изменится, он вытащил сигареты и собирался уже закурить, но тут обратил внимание, что в палате у Кати тихо. Он стоял к двери спиной, и эта тишина ему не понравилась. Симбирцев обернулся – девушки не было на полу, ее не было и на кровати… С того места, где он стоял, просматривалась только часть комнаты. Чтобы осмотреть другую часть, нужно было зайти в палату. Он медленно вошел и сразу столкнулся с взглядом ее темных глаз. Она сидела в другом углу комнаты, втиснув колени между завязанными веревкой руками, тело ее била дрожь, и таким образом она пыталась сдержать ее. Он быстро подошел к ней, развязал тугую веревку, растер посиневшие запястья.
– Спасибо, – стуча зубами, тихо сказала Катя. – Краски…
– Что? – не понял Вячеслав.
– Принеси мне краски и кисти, пожалуйста. Когда я рисую, я забываю обо всем. А ты, когда увидишь мои картины, поймешь, что совершил ошибку, и отпустишь меня!
Ознакомительная версия.
