— Это временное перемирие, — веско сказал капитан.
— Да?
— Да, — кивнул Петров и тут же, без перехода, спросил: — Тебе деньги-то нужны?
— Глупый вопрос, капитан. Деньги нужны каждому человеческому индивиду для осуществления своего разумного предназначения.
— Ну, ты загнул!
— Я загнул, а ты разогнешь. Работа у тебя такая.
— Работа, говоришь?
Капитан Петров пристально и как-то загадочно посмотрел на субъекта. Тот немного занервничал.
— Я в том смысле, капитан, что суровый фатум реализует жизненные парадигмы каждого отдельно взятого индивида. Ты, кажется, говорил что-то о деньгах? Или мне послышалось? Если да, то можешь спокойно продолжать свой монолог, дискуссий с моей стороны больше не будет. Могу я узнать, о какой сумме идет речь?
— Ну раз дискуссий не будет… Даю тебе двести рублей и…
Белесые брови субъекта взлетели вверх.
— Това-арищ капитан, — протянул он. — Да я больше на бутылках заработаю. Причем без всяческого риска своему полноценному человеческому существованию. Накиньте соточку, не обеднеете.
— Хватит клянчить, Сомов, — строго сказал Петров. — Триста и ни копейкой больше.
Субъект затянулся сигаретой и выдохнул вместе с дымом:
— Вижу, мои шансы на безбедное существование растут. А что, если я скажу четыреста?
— Я скажу, что ты болван, и не заплачу ни копейки.
— В таком случае я оставлю свое частное партикулярное мнение при себе. Триста так триста.
— Вот и молодец, — кивнул капитан Петров. — В общем, так, Сомов. Война между пацанами идет из-за одного паренька, зовут его Андрей Черкасов. Вот его фото.
Капитан показал субъекту снимок. Тот с любопытством взглянул.
— Живет он вон в том доме, — продолжил капитан, показывая на многоэтажку. — Он пропал несколько недель назад. Если ты его увидишь — здесь или в каком-нибудь другом месте, позвони мне. И если твой Андрей окажется настоящим Андреем, я тебе заплачу оговоренную сумму.
— Плюс премиальные.
— Что-о? — Капитан Петров усмехнулся и покачал головой. — Ну ты совсем обнаглел.
— Как хотите, — пожал плечами Сомов. — А только я его здесь уже видел. И не далее, как час тому назад.
Лицо капитана Петрова вытянулось.
— Как видел?
— Как все — глазами. Он тут вот, за каруселью ошивался. Как будто выслеживал кого. Долго выслеживал, окурков столько набросал, что мне на неделю хватит.
— А потом?
— А потом ушел. Не дождался, видно.
Субъект посмотрел на встревоженное лицо капитана и вновь забеспокоился. Что, если капитан передумает платить? Объект наблюдения ведь упущен!
— Только он ведь снова придет, этот ваш Черкасов, — быстро добавил Сомов.
Капитан недоверчиво прищурился:
— Ты откуда знаешь?
— Из логики. Знаешь, что такое логика? Это вещь, которой я обладаю в совершенстве и с которой ты знаком лишь шапочно.
— Сомов, не хами.
— Я и не хамлю. Я констатирую факт. Раз он не дождался того, кого ждал, значит, вернется обязательно. Вот тут-то я его и накрою и преподнесу вам на блюдечке с голубой каемочкой. За четыреста…
— Сомов!
— За триста пятьдесят рупий.
— А не жирно тебе будет? — поинтересовался капитан.
— А вам этот парень очень нужен, или так, для отговорки? — ответил Сомов вопросом на вопрос.
Капитан Петров ненадолго задумался и затем махнул рукой:
— Черт с тобой. Получишь свои триста пятьдесят.
— Вот это уже другой разговор! — ощерил щербатые зубы Сомов. — Сразу видно не мальчика, но мужа. Скрепим наш договор рукопожатием?
Капитан Петров протянул Сомову руку. Тот с жаром ее пожал. Затем насмешливо посмотрел на капитана и уточнил:
— Кровью скреплять будем?
— Чего?
— Договор.
— Чего-о?
— Ну нет так нет. Я вам и так верю. Ну, будьте здоровы! — Сомов отсалютовал капитану бутылкой с остатками пива.
Бабуля сжалась под холодным взглядом Турецкого, но дара речи, слава боту, не потеряла:
— Трое их было, — бубнила она. — Ага. И все, как один, лысые. Помню, я еще подумала: никак из военкомата?
— Почему же из военкомата? — не понял Турецкий.
— Так ведь лысые! Думала, эти… как их… призывники! С профессором попрощаться приехали.
Александр Борисович вставил в рот сигарету и закурил. Старуха глядела на него, затаив дыхание, словно наблюдала за каким-то таинственным, непостижимым ритуалом.
— Что? — спросил Турецкий, перехватил ее взгляд.
— Ничего, товарищ следователь. Просто лицо у вас такое…
— Какое?
— Зна-чи-тельное, — сказала старуха.
Александр Борисович улыбнулся, и лицо его от этой улыбки оттаяло. Что, видимо, несказанно обрадовало старуху, поскольку она затараторила с новой силой:
— Ну вот, значит. Сперва-то они калитку подергали. А калитка закрыта. Тогда один через забор перемахнул и калитку ту открыл. Здоровый такой был детина. Под два метра ростом. Но бледненький очень. Голова как череп. Даже бровей не видать было. Ага.
— Значит, бледный и безбровый. Так и запишем. А остальные?
— Остальные-то? — Бабуля наморщила сухой, морщинистый лоб и пожала плечами: — Остальные обычные. Один толстый и приземистый. Другой… А вот про другого вообще ничего сказать не могу. Обычный он был. Всего и делов, что лысый.
— Толстый, говорите?
— Да. И усики у него еще такие были — полосочкой.
— Ясно, — кивнул Турецкий. — Запишем и это. Значит, прошли они во двор. И что дальше?
— А дальше, сынок, я уже не видела. Слышала только, как стекло дзынькнуло. И вроде как матюкнулся кто-то. Ну а потом… началось. Шум, грохот.
— Милицию почему не вызвали? — строго спросил Александр Борисович.
Глазки у бабули виновато забегали.
— Так ведь у нас тут часто шумят. Ага. То напьется кто-нибудь, то еще что. Вот третьего числа Ванька Косой из армии вернулся, так у них во дворе три дня кричали и грохотали. Салюты даже пускали! Ага. Если кажный раз милицию вызывать, то никаких милицейских машин не напасешься! Гражданин следователь… — Бабуля понизила голос почти до шепота. — …А что, правду говорят, что профессора нашего топором зарубили?
Турецкий поморщился и сказал:
— Рассказывайте дальше.
Старуха разочарованно вздохнула.
— Дальше? А дальше выскочили они за околицу и в машину свою залезли. Мотор завели и укатили. Вот и вся история.
— Какая была машина?
— Да нешто я знаю? Автобусик такой маленький. Белый. Или… не белый?
— Товарищ следователь, не все она вам рассказала, — произнес хрипатый голос у Турецкого за спиной.
Александр Борисович обернулся и увидел перед собой старика, мужа разговорчивой бабули.
— Что? — спросил Турецкий.
— А то. Про шустрого она вам сказать забыла.
— Не забыла, а просто очередь до него еще не дошла! — сердито возразила старуха.
— Что за шустрый? — быстро спросил Турецкий.
Старик открыл было рот, но ответить не успел, бабуля вновь перехватила у него инициативу:
— А вот как только грохот у профессора в доме начался, так сразу паренек из ограды выскочил. Выскочил и к развалинам понесся. Прямо как заяц! Прыткий такой!
Турецкий грозно нахмурился:
— А вот с этого места давайте поподробнее.
В машине было душно, и Александр Борисович открыл окно.
— Сань, ты что, в могилу меня хочешь свести? — возмутился Грязнов. — Я ведь неделю как из больницы.
— Ах да. Прости.
Александр Борисович досадливо крякнул и снова закрыл окно. Сыщики продолжили разговор.
— Стало быть, профессора убили бритоголовые, — задумчиво произнес Грязнов. — А заяц…
— А заяц — это Андрей Черкасов, — закончил за него Турецкий. — Тот самый Печальный Скинхед. Опоздали мы, Слава. Теперь ищи-свищи ветра в поле. Меня вот что интересует: как они его вычислили?
— Как всегда. Стукнул кто-то. Кто-то из тех, кому Черкасов доверял.
— Гм… — Турецкий поскреб пальцами подбородок, который давно уже нуждался в хорошей бритве. — Значит, шерстить нужно среди самых близких друзей. Есть у меня один такой на примете. Семен Кондаков. Говорят, они с Черкасовым в университете были не разлей вода. Кстати, я с ним уже беседовал.
— И как?
Александр Борисович пожал плечами:
— Темный парень. Говорит спокойно, но глаза бегают, как у рецидивиста на очной ставке.
Грязнов хмыкнул:
— Так, может, у него просто проблемы с глазами? Косоглазие там или еще что?
— Может быть, — усмехнулся в ответ Турецкий. Он вынул изо рта окурок и вдавил его в переполненную пепельницу. — Сегодня же это узнаю. И если косоглазие здесь ни при чем, у меня к господину Кондакову есть пара хороших вопросов. Ты со мной поедешь?
