Ознакомительная версия.
«Вальтер. До чего же надоели разговоры о человечестве, высокой роли искусства и тому подобные общие места! В конце концов, любой из нас имеет дело вовсе не с человечеством, а с отдельными людьми, у каждого из которых можно найти свои достоинства и недостатки. Лично я считаю, что там, где нет порядочности, доброты, моральных качеств, никакое искусство, никакая наука, никакая культура ничего поделать не могут».
Эта реплика почти совпадала с репликой Леопольда из моего романа – которая в жизни, если вы помните, принадлежала Кристиану. Заинтересовавшись, я прочитала пьесу целиком, но уже первые страницы разочаровали меня. Передо мной был гладкий, тепленький, аккуратно скроенный текст; чувствовалось, что автор читал и Ибсена, и Чехова, но они по большому счету прошли мимо него, как проходят где-то высоко над скромной былинкой огромные необъятные облака. Все герои были чистенькие, благоустроенные люди, не вызывающие раздражения, равно как и любых других чувств, и произносили закругленные, приятные для слуха фразы. Разумеется, персонажи по ходу действия вроде как и страдали, и бунтовали, но и страдания, и бунты были совершенно приличные, бесцветные и анемичные. Не скрою, когда я поняла, что Кристиан выдал за свою мысль фразу, выхваченную из такого произведения, мной овладела досада. Уж по крайней мере, он мог бы выбрать что-нибудь получше, чем эта пьеса, словно написанная болотной водицей.
Ответив на остальные письма, среди которых не обнаружилось ровным счетом ничего выдающегося, я попыталась сосредоточиться на том, чтобы придумать сюжет для нового романа. Автор, который владеет умением выдумывать канву новой книги тогда, когда ему этого хочется, безусловно, является самым счастливым человеком на свете. Несколько часов кряду я вертелась на стуле, грызла карандаш, смотрела на Ружку, рисовала рысь на полях своей тетради для заметок, таращилась в окно и посматривала на часы. Но тут в передней затрещал электрический звонок, и я, обрадовавшись, что можно больше не изображать из себя писательницу, захлопнула тетрадь и встала с места.
– Лина, кто там? – крикнула я горничной.
Это оказался Артур. Он стоял в гостиной, держа в руке небольшой пакет, завернутый в бумагу, и, как мне показалось, немного нервничал.
– Вчера, когда мы разговаривали, вы сказали, что у вас нет ни одного фото Кристиана, – произнес он после обычных слов приветствия. – Я подумал, что, может быть, вам будет приятно его иметь…
Я заверила Артура, что он оказался совершенно прав. Мой гость отчего-то помрачнел.
– Большинство фотографий находятся дома, в Германии, – проговорил он, – я взял ту, которая оказалась со мной. Надеюсь, вы не будете на меня в обиде.
Он протянул мне пакет, и, выпалив слова благодарности, я наспех сорвала бумагу. Передо мной была заключенная в дорогую рамку фотография, на которой в полный рост были сняты двое молодых людей. Слева, засунув руки в карманы, стоял Артур с немного напряженным лицом, а справа – неизвестный мне молодой человек с теннисной ракеткой в руках.
– А где Кристиан? – удивилась я.
Артур, по-моему, удивился не меньше моего.
– Вот же он, рядом со мной… Вы его не узнали? Странно, эта фотография снята за несколько месяцев до того, как он приехал в Фирвинден…
Но человек, изображенный на фото, не был тем Кристианом, которого я знала, более того – он не имел с Кристианом ничего общего. Другой нос, другой рот, другие очертания лица, волосы не кудрявые, а прямые, другой тип фигуры…
«Уж не смеется ли Артур надо мной? – мелькнуло у меня в голове. Но на лице моего собеседника было совершенно другое выражение: смесь озадаченности и почему-то – облегчения, что я не узнала его брата на снимке. – Как же такое может быть? Ведь графиня приехала в замок со своим сыном, и она говорила…»
Я всмотрелась в лицо незнакомца на фотографии, и у меня потемнело в глазах. Дело в том, что я вспомнила, где именно видела его раньше, и воспоминание оказалось настолько неприятным, что мне сделалось нехорошо.
– Что с вами? – испуганно вскрикнул Артур, видя, как я переменилась в лице.
– Ничего, – ответила я, с трудом разлепив губы. – Просто… волнение… и я никак не ожидала… Давайте лучше сядем.
Я села на диван и вцепилась свободной рукой в подлокотник. Артур сел рядом, с недоумением глядя на меня.
– Скажите, – заговорила я, – а когда была снята эта фотография?
– Весной тысяча девятьсот четвертого, – с готовностью ответил Артур.
– Вы играли в теннис?
– Нет. Он играл с кузеном Беттины. Я не играл с Кристианом, потому что он терпеть не мог мне проигрывать.
Я вспомнила, что Артур уже упоминал об этом.
– Кристиан уже был тогда помолвлен с Беттиной?
– Он никогда не был с ней помолвлен, – проговорил Артур. – Беттина слишком хорошо воспитана и слишком осторожна для того, чтобы брать на себя обязательства, которые она не собирается выполнять.
– А почему же он тогда вышел из себя, когда…
– Наверное, потому, что все вокруг уже считали их парой. Для него было серьезным ударом то, что она стала флиртовать с другим и… и пошел слух, что она может быть с ним помолвлена.
– Из-за этого у Кристиана произошел нервный срыв, и ваш дедушка поместил его в свою лечебницу. Верно?
– Ну да, – ответил Артур, немного удивленный моей настойчивостью.
– А из лечебницы он прислал вам странное письмо. Вы хорошо его помните? Могу я узнать, что в нем было?
– Это было ужасное письмо, – печально промолвил Артур. – Кристиан писал, что он скоро умрет, что он не выйдет из лечебницы живым, что его там убьют, и… и всякий такой вздор. Например, он вообразил, что мать хотела его отравить…
– Ваша мать?
– Да. Он… он пытался отравиться после того, как Беттина перестала его замечать. Но доктор Фридрихсон сказал, что разум Кристиана таким образом защищается… что он внушил себе, что его пытались отравить, а вовсе не он сам хотел наложить на себя руки…
– Когда вы получили письмо, вы показали его матери?
– Конечно. Я сильно встревожился… Я не любил Кристиана, но мне не хотелось, чтобы с ним что-то случилось. Мать тоже испугалась… Она сказала, что зря понадеялась на своего отца, что он сможет вылечить Кристиана. Я просил ее забрать его из лечебницы. В конце концов, если он нуждается в уходе, можно нанять сиделок, например… Мама ответила, что подумает над этим. Она сказала, что хорошо бы увезти его подальше от Беттины, чтобы он пришел в себя. Может быть, ему стоит поехать в Фирвинден, предложила она. Я не люблю этот мрачный замок, добавила она, но Кристиан там рос, ему там нравилось когда-то…
– А вам нравилось в Фирвиндене? – не удержалась я.
– Не помню. Не уверен… Кажется, я был тогда слишком мал, чтобы иметь определенное мнение. – Артур улыбнулся.
Итак, жил-был некий молодой человек, наследник титула, замка и состояния, а потом с ним стали происходить странные вещи. Чересчур странные, на мой взгляд, и самым неприятным было то, что в них каким-то образом оказалась замешана графиня Рейтерн.
– Полагаю, эта фотография стояла в вашей комнате, – произнесла я, улыбаясь Артуру со всей сердечностью, на какую была способна. – Знаете что, я думаю, ваша мать может обидеться, если узнает, что вы отдали ее мне. Поэтому я вас очень прошу ничего ей не говорить. Понимаете, матери… они такие… она может не так все истолковать.
Артур порозовел и потупился.
– Если вы так считаете… мне и в голову не могло прийти… разумеется, я ничего ей не скажу.
– Когда я увидела вас сегодня, я подумала, что вы пришли попрощаться, – заметила я, про себя изумляясь, насколько легко у меня выходит лгать. – Вы, наверное, собираетесь вернуться в Митаву?
Артур покачал головой.
– Нет. С Митавой все кончено, и к тому же я… Я раздумал продавать замок.
– Вашей матери это не понравилось?
– Она еще не знает. Я ничего ей не сказал. И вообще, мне больше нравится в Либаве. Могу ли я спросить, – добавил он после крохотной паузы, – о ваших планах на сегодняшний вечер?
– Ах, если бы я могла строить планы! – вздохнула я. – Увы, мне надо написать рассказ для журнала, а у меня есть только начало, и все сроки уже горят…
– Я уверен, вы быстро его напишете, – произнес Артур. – Хотя это ужасно, что из-за какого-то рассказа я буду лишен вашего общества.
– К сожалению, мне надо работать, – проговорила я, напуская на себя серьезный вид. – Может быть, завтра или послезавтра… Но я боюсь загадывать. Работа литератора всегда такая… непредсказуемая.
Мы наговорили друг другу еще тысячу любезностей в том же духе, но не стану скрывать, я все же почувствовала облегчение, когда за моим гостем наконец закрылась дверь.
Орган мощно загремел, извергая водопад звуков. Неожиданно мелодия замерла на высокой ноте и, как тропинка, нежными переливами побежала вниз.
– Барышня, – простонал нагнавший меня служитель, мимо которого я минуту назад проскочила в зал, – выступление вечером! Сейчас только репетируют…
Ознакомительная версия.
