Никто из присутствующих не вымолвил ни слова. Кошка, повертевшись на месте, беззвучно ступая лапками, удалилась.
– Да, – только и произнес тогда земельный прокурор.
Похоже, никому не хотелось разговаривать, и лишь только когда хозяйка дома решительно поднялась, все последовали в музыкальную гостиную. Музыкальная жизнь должна идти своим чередом. Невзирая ни на что. Секстет для смычковых инструментов Иоганнеса Брамса.
Тридцать первый четверг земельного прокурора д-ра Ф., в который он возводит памятник незабываемому адвокату господину Герману Луксу и начинает рассказывать «Историю о веселом сочельнике», тесно связанную с именем Германа Лукса
– Да, история о цыганке Хельге С. Мне никогда не забыть эту женщину, но не в том смысле, который обычно вкладывается во взаимоотношения мужчин и женщин…
«Башни Венеры». Вероятно, речь в этой книге, такой тяжелой для восприятия, идет либо о короле, либо об императоре. Возможно, даже о папе… Да, папа римский подошел бы как нельзя лучше. О папе, окружившем возведенными в честь Венеры башнями свою столицу… или нет, лучше укрывшуюся в горах летнюю резиденцию. Официально считается, что упомянутая цепь башен выстроена в честь планеты Венеры и что в каждой из них находится обсерватория, телескопы которых… Да, всего башен двенадцать, целая дюжина башен Венеры, и каждый телескоп всех двенадцати обсерваторий направлен таким образом, что по очереди помесячно созерцает Венеру в зените, и король, или император, или папа поднимается в соответствующую ночь к телескопу – не один, ибо на самом деле все башни посвящены именно богине по имени Венера, и в каждой из башен обитает…
Я же совсем позабыла про нагую красавицу, нежащуюся в лучах тосканского солнца без всякого смущения, точно кошка одетая лишь в свою красоту, уж не сочтите такое выражение за выспренний стиль. Она ведь не одна, отнюдь, она в окружении друзей, на террасе мы видим и ее мужа, на всех хоть и легкая, но все же одежда, лишь красавица, заложившая пальцем страницу книги, совершенно обнажена и даже не пытается прикрыть наготу книгой, не ведающая стеснения, как я говорила, и пробившиеся сквозь листву олеандра лучи солнца разбрасывают по ее телу светлые пятнышки. На голове у нее широкополая шляпа, а на ногах сандалии на высоких каблуках. Эти сандалии состоят из тонюсенького золотого ремешка, такого тонкого, будто эта женщина специально выбирала и обувь под стать несуществующей одежде. Беззаботная и гордая, не снизошедшая до стыда, она услаждается собственной наготой, дерзну выразиться именно так. Сияющая на небосводе Венера.
И она читает мою книгу. Она уже дошла до того места, когда король, или император, или папа рассказывает четвертой по счету Венере ужасную историю о том, как умерла смерть. Потом она ляжет в шезлонг – может, мне это просто кажется? – чуточку горделиво выпятив навстречу солнцу изящные груди. Лежа в шезлонге, она раскроет книгу как раз на той странице, которая заложена ее пальцем с наманикюренным белым лаком ногтем, и будет читать дальше…
Ну как же мне не написать для нее книгу?
– Лукс, Герман Лукс, адвокат Герман Лукс, памятника достойный Лукс, хотя он сам был себе памятником при жизни, причем памятником вдвойне. В этом теле Гаргантюа жила добрейшая в мире душа, и не отпусти он остренькую, коротенькую бородку, уже чуть посеребренную годами, то добрейшая его душа наверняка запечатлелась бы на его лице – не лице, а личике ребенка. И пил, и ел он за двоих. Или за троих? Или за пятерых? Уж и не знаю за скольких. И никогда не напивался допьяна. Он всегда оставался трезвым, что бы ни пил – вино, шампанское, пиво, – он ни от чего не отказывался, что ударяет в голову. И, налившись по самую макушку, он тихо укладывался и засыпал. Об этом человеке рассказывают тьму удивительных историй, вот хотя бы для примера история о спортивном автомобиле и собачонке. Хотя Лукс и почитал кошек, но после одного из его многочисленных и недолгих брачных союзов он унаследовал собаку. Его экс-супруга оттяпала себе все мало-мальски ценные вещи, включая обстановку. Лукс не протестовал, отчасти из добродушия, отчасти следуя принципу: к чертям лишние проблемы. Супруга оставила ему только собаку, которой в свое время дорожила якобы больше всего. Естественно, природное мягкосердечие не позволило Луксу сплавить животное в приют для четвероногих, не говоря уж о том, чтобы усыпить. Он принял пса и вскоре привязался к нему.
Расставшись с этой женой – Лукс присваивал им не порядковые номера, как это обычно принято, а кодовые названия – эта была у него «Люфтганза», – какое-то время он жил бобылем и тут отвел душеньку по части спортивных автомобилей. То есть продал свою большую машину, приобретя вместо нее небольшое двухместное авто, кажется, «моррис» или что-то похожее, жуткого красного цвета, жутко проворное, и мог, таким образом, отправляться на нем, усадив собачку на сиденье пассажира. Обоим едва хватало места в крохотном автомобиле. И однажды – дело было к ночи – они нарвались на полицейский патруль. Лукс как раз возвращался с мужских посиделок в каком-то кабаке, где он был всегда желанным гостем, и уселся за руль в изрядном подпитии, но, как это было ему свойственно, с вполне трезвым видом. Однако полицейские все-таки заставили его дунуть в знаменитую трубочку, причем Лукс, с великим трудом выбравшись из своего «морриса», с юмором висельника изрек:
– Нет нужды заставлять меня дуть в эту штуковину, потому как я вдребезги пьян. Вот, извольте, мои права.
Собака с заинтересованным видом наблюдала за происходящим из окна машины, спокойно сидя на отведенном ей сиденье пассажира. Разумеется, тест на алкоголь подтвердил сказанное Луксом, полицейские запретили ему ехать дальше. Один из них тогда заявил другому:
– Отгони-ка ты машину к участку.
Полицейский уже собрался сесть за руль, но собака, оскалившись, зарычала. Видимо, ее не прельщала поездка с чужаком за рулем. Под злобного ворчания блюститель порядка на дорогах вынужден был покинуть сиденье водителя.
– Нет уж, уволь меня от этого, – заявил полицейский. – Езжай-ка лучше сам.
По словам Лукса, оба полицейских понимали, что отогнать машину никуда не удастся. Потратив четверть часа на препирательства, один из них, явно повыше в должности, все-таки нашел в себе силы сесть за руль и стал заводить мотор. Собака на его присутствие реагировала не рычанием, напротив, от избытка собачьих чувств принялась его лизать, норовя угодить языком в физиономию. Чертыхаясь и отплевываясь, полицейский вылез из машины.
– Вы бы убрали пса из машины, – обратился он к Луксу.
– А он не уйдет, – вынужден был разочаровать его Лукс. – Он выскакивает, только когда мы уже в гараже.
– Уберите собаку, – настаивал полицейский.
– Сами уберите, – посоветовал Лукс.
Едва полицейский открыл дверцу с той стороны, где сидела собака, как та рыкнула на него так, что представитель власти невольно отпрянул.
– Может, вы все-таки возьмете пса на руки, а я поведу машину? – решил сменить тактику полицейский.
– Вы посмотрите на меня и на собаку, – ответил на это Лукс. – Вы считаете, что я усижу с таким теленком на руках? Мы и так еле с ним втискиваемся.
– Но с другой стороны, мы же не можем бросить здесь машину с собакой внутри, – ответили полицейские.
– Это было бы бесчеловечно, – согласился с ними Лукс.
– Знаете что, – предложил тот полицейский, что постарше, разрывая протокол на мелкие клочки. – Мы поступим так: поезжайте домой с вашим псом, только осторожнее.
– …Впрочем, я собрался рассказать историю о «радостном вечере», – вспомнил вдруг земельный прокурор, – так что придется пока прервать мемуары о Луксе, все равно в один присест о таком человеке и не расскажешь. Так что у нас еще будет время воздвигнуть ему памятник, а теперь послушайте историю, которая, строго говоря, тоже тесно связана с именем Германа Лукса.
Дело было в сочельник. В тихую и святую ночь стоял жуткий холод, и все как один питейные заведения были на замке – чистая трагедия для бездомного люда. Не потому, что они рассчитывали на чудо: мол, хозяин заведения, куда они забегали опрокинуть рюмочку у стойки, вдруг отопрет им и угостит. Просто некуда было идти, и торчать перед заведением под названием «Мокрый угол» казалось как-то привычнее. У одного из пьянчуг было прозвище Кран (имеется в виду тот, из какого льют пиво), а вообще-то его когда-то звали Эгон. Прозвище свое он получил потому, что регулярно подсоблял на пивном празднике в октябре, нацеживая в кружки пиво.
– Придется идти на вокзал, – заявила единственная в компании дама, Зиглинда Миледер, для всех знакомых – Кнопочка (по причине крохотных глазенок).
И компания через весь вымерший город потащилась к главному вокзалу.
По пути они увидели ныне не существующий погребок «Матезер биркеллер», кто-то по привычке или просто на всякий случай нажал на ручку двери, и она – то ли оттого, что была сломана, то ли дверь оказалась не заперта – совершенно неожиданно подалась.
