– Дай мне две минуты, – улыбнувшись, ответила Нельсен и встала. Она быстро вышла из кабинета, не давая себе возможности передумать.
Она прошла по коридору и скрылась в дамской комнате. Ей не надо было в туалет, просто она должна была ухватиться хоть за какую-то мелочь, которая сделала бы происходящее более естественным, найти хоть какое-то поощрение, чтобы выбраться из своей скорлупы, заставить себя жить, идти вперед и начать наконец вести себя как нормальная женщина.
Нельсен заткнула раковину пробкой и набрала в нее теплую воду. А затем плеснула себе в лицо несколько горстей воды. Косметикой она не пользовалась, потому не боялась испортить макияж. Промыв заспанные глаза, она окинула взглядом свое отражение в зеркале. И конечно, оно ей совсем не понравилось. И ей совсем не нравилась собственная жизнь. Но Нельсен твердо знала, что, разыскивая преступников и отдавая их в руки правосудия, совершает то, что приносит ей настоящее удовлетворение, хотя очень часто в этой работе ее одновременно сопровождали гнев, сожаление и горечь. И она часто начинала ненавидеть свою работу, несмотря на остроту ощущений, сопровождавших ее жизнь, и ажиотаж, который испытывала время от времени. Однако, несмотря на часто посещавшие ее тяжелые мысли, Нельсен не сомневалась в том, что никогда не сможет заставить себя все бросить. Она не могла объяснить почему, просто точно это знала.
– Веди себя как обычный человек, наслаждайся жизнью, расслабься, – сказала она, вглядываясь в свое отражение в зеркале.
Когда Нельсен вышла из туалета, Сэм уже ждал ее в коридоре, держа в руках ее пальто и сумку.
– Прошу вас, мадам, – сказал он, придерживая пальто, чтобы она смогла сунуть руки в рукава.
– Мой компьютер…
– Я выключил его. Расслабься, на сегодня работа закончена.
– Где этот паб, о котором ты говорил?
– В конце Хилл-стрит. Всего в паре минут ходьбы отсюда.
Сто пятьдесят метров, отделявшие их от паба, они прошли, не проронив ни слова.
В пабе оказалось немноголюдно, и это обрадовало Нельсен. Шесть столиков были не заняты, и Нельсен выбрала место около самого большого окна и первой направилась к нему. Она повесила пальто на спинку стула, отмахнувшись от Сэма, когда ей показалось, что он хочет отодвинуть для нее стул, и поставила сумку на пол.
– Знаешь, – начал Сэм, – в некоторых странах это считается плохой приметой.
– Что именно?
– Нельзя ставить сумку на пол. Это может привести к бедности. Такая примета.
– А я и так живу небогато. Не забывай, у полицейских небольшая зарплата, и, как и ты, я печальное создание, которое живет в полном одиночестве. И лишь ловля злодеев позволяет мне оплачивать счета за электричество. Да, удача бы мне не помешала.
– И все же кое-где это считают плохой приметой.
– Ну а куда ты предлагаешь тогда мне ее поставить? – с улыбкой спросила Нельсен. – Хотя, возможно, я могла бы использовать ее как салфетку. Это дешевая сумка, немного соуса болонезе ей не повредит. По крайней мере, придаст яркости.
Сэм не нашелся что ответить, не понимая, задел ли ее своим замечанием, или же она просто шутит. И эта улыбка могла быть обманчивой.
Нельсен первой прервала молчание:
– Ну и где ты об этом услышал?
– Наверное, по радио. Такая примета есть в некоторых европейских странах.
– Но, к счастью, не в этой стране. Ладно, давай что-нибудь закажем, пока кухня не закрылась.
Она взяла меню, и Сэм последовал ее примеру. Вскоре к их столику подошла официантка. Блондинка лет пятнадцати, с вьющимися волосами и брекетами на зубах, она слегка шепелявила во время разговора. Каждый из них сделал свой заказ: Нельсен выбрала подрумяненный на огне сэндвич с сыром и ветчиной и джин с тоником, а Сэм – бифштекс с жареным картофелем и бутылку пива «Стелла Артуа».
В ожидании напитков оба молчали, каждый надеялся, что другой заговорит первым. Встречаясь взглядами, они улыбались, оба не в силах подобрать слова, которые каждый хотел услышать. «Как нелепо, что мы стесняемся друг друга», – подумала Нельсен, но она и в самом деле чувствовала себя так, будто ей шестнадцать лет и это ее первое свидание. Сэм, похоже, испытывал то же самое.
– А чем ты любишь заниматься в свободное время? – вдруг спросил он, когда они принялись за свои напитки.
– Что?
– Я говорю о хобби. У тебя есть хобби? Ведь есть, правда?
– О боже! – воскликнула Нельсен, в притворном ужасе склонив голову на стол. – Вы только послушайте. Мы – коллеги, взрослые люди, а ведем себя как сущие дети.
Он расхохотался. И она расхохоталась в ответ.
– А что, ты думаешь, меня не интересует твое хобби? – спросил он.
– Ну, твое хобби меня точно не интересует.
– Верно.
Они допили свои напитки, мучимые сильной жаждой после долгого рабочего дня.
– И как думаешь, когда все это закончится?
На этот раз ей не нужно было уточнять, что он имеет в виду.
– Мы понятия не имеем, кто он такой. Всегда надевает перчатки, пользуется презервативами, каждый раз у него новая машина, которую он потом где-нибудь бросает. И в этих машинах мы не нашли ни одной улики. Все всегда чисто. Поэтому я не знаю, что сказать. Такое ощущение, что он мог бы продолжать бесконечно. Но мы должны дождаться, пока он наконец сделает ошибку.
– Ты говоришь так, будто Джон Симмонс не главный подозреваемый в этом деле.
– Это потому, что я до сих пор в этом не уверена. Я все так же сбита с толку, как вчера и два дня назад. Все эти дни. Просто не знаю, что и думать. Возможно, он все это сделал. Возможно, Мишель Китинг и в самом деле существует, и именно он похищает и убивает всех этих женщин. А возможно, это и не он вовсе. Он не похож на убийцу. И вероятно, эта Мишель даже не его девушка. Здесь слишком много вариантов. У меня просто кружится голова от этой путаницы. Я не могу не думать, почему он сразу пришел к нам, если сам все придумал и все эти преступления – его рук дело?
– Возможно, для него это всего лишь игра.
– Но его беспокойство… – сказала она, качая головой, – его беспокойство казалось таким искренним.
– У каждого человека есть дар актерского мастерства. У кого-то в большей, у кого-то в меньшей степени. А возможно, он просто ненормальный.
– Спор о ненормальных. Кстати, Морган больше всего склоняется именно к этой версии.
Она вспомнила все, что знала, что испытала за последнюю неделю, и спросила Сэма, что он обо всем этом думает. «Не будет большого вреда, – подумала она, – если я поделюсь с кем-нибудь тем, что меня тревожит». К тому же он хороший коп. И мог бы ей помочь.
Но единственное, в чем они оба оказались уверены, – это в том, что не уверены вообще ни в чем, что касалось Джона Симмонса, Дженни Майклз, Мишель Китинг и других женщин.
– На сегодняшний момент – десять женщин, – подтвердила Нельсен. – Одиннадцать, если Дженни Майклз, точнее, Мишель Китинг уже мертва. А что, если он и не подумает останавливаться? Что, если мы не сможем его остановить?
– Кейт, мы вечно спрашиваем: «А что, если?» Это часть нашей работы. В таком случае я могу продолжить: а что, если мы не поймаем этого типа? Что, если Джон Симмонс убил Мишель Китинг? Что, если ее вообще не существует? А что, если она существует, но не вписывается в его планы? Что, если этот таинственный тип – человек, которого мы знаем, и все происходит прямо у нас под носом? Что, если мы никогда его не найдем? – Он фыркнул. – Эй, а что, если это я, понимаешь, о чем говорю?
Нельсен кивнула.
– Кейт, мы никогда не узнаем ответов на все эти вопросы, пока этот парень не окажется за решеткой и сам не расскажет, зачем все это сделал. Поэтому не зацикливайся на поиске все новых вопросов, лучше сосредоточимся на поиске ответов.
Она понимала, что он прав. Если бы не чувствовала себя настолько уставшей и опустошенной, то сама сказала бы эти слова. Но в голове у нее все перепуталось, тело ломило от усталости, она еще никогда не ощущала себя такой измученной. К тому же ноющая боль в бедре постоянно давала о себе знать.
Она не могла больше спокойно всматриваться в лица трупов, встречаться с родственниками погибших женщин и надеяться, что скоро все закончится. Она должна была найти выход.
– Что ж, у меня есть план: необходимо заняться Вонами. Меня интересует вся эта суматоха насчет театра, куда, как сказал Симмонс, он собирался идти вместе с Дженни Майклз и куда ездили Воны. Пока эти Воны выступали в нашем деле в качестве жертв, мы относились к ним с уважением и старались лишний раз не беспокоить. И возможно, это было правильно. Но теперь, мне кажется, настало время им ответить на очевидные вопросы. Например, почему они отправились именно в тот театр? Именно этот вопрос, если верить Джону Симмонсу, он задавал, занеся молоток над головой миссис Вон. Знаешь, мне становится нехорошо, когда я представляю эту картину. Что бы там ни было, он все-таки настоящий мерзавец.
– Ну и что с того, что Воны пошли именно в тот театр. Это могло быть простое совпадение. Я вообще не вижу никакой связи между всем этим.
