Ознакомительная версия.
Анна приняла предложенную руку.
– Так-то лучше… видел, вы беседовали с Витольдом. Вновь на жизнь жаловался?
– Немного.
– О да, не верьте людям, которые жалуются. Как правило, у них дела обстоят много лучше, чем они это пытаются представить.
– А у вас, – Анна поразилась собственной наглости, – как обстоят дела?
И Ференц, смерив ее насмешливым взглядом, честно ответил:
– Довольно-таки паршиво. Но вы же знаете?
– Нет.
– Знаете. – Он поднял воротник пальто, защищая худую жилистую шею от ветра. – Вы ведь следили за мной, вернее, за моей жизнью, как это делал Франц. Вы в чем-то с ним похожи. Оба мрачны, склонны к пустым мечтам при том, что не способны заметить, что творится у вас под носом. Уж извините за прямоту.
– Ничего.
– Вы нерешительны, пока вас не загонят в угол, но там… признайтесь, Анна, вы ведь мечтали о том, чтобы ваша сестрица умерла.
– Да как вы…
Он не позволил вырвать руку.
– Вы ведь не раз и не два представляли себе, как сложилась бы ваша жизнь, не появись в ней Ольга. – Мягкий хрипловатый голос Ференца завораживал. – Или если бы она ушла… скажем, после долгой болезни. Несчастный случай, опять же, мог приключиться.
– Не смейте!
– Что? – Ференц развернул ее и, взявшись за плечи, тряхнул. – Вам можно оскорблять других подозрениями, копаться в их грехах, а собственную душонку считаете неприкосновенной?
– Вы… чудовище!
– Оттого что вытащил из тьмы ваши страхи? О да, я чудовище, такое же, как все люди.
Он наклонился, и Анна видела искаженное непонятной злобой лицо.
– Признайтесь, Анна, – он не собирался отступать. – Вы ведь желали ей смерти!
Нет. И да. В глубине отчаявшейся души.
– Хотя бы себе… вижу, признались. Это ведь сложно, быть честным с собой. Мне ли не знать. – Вспышка раздражения погасла столь же быстро, сколь и возникла. Но Ференц не разжал руки. – Но можете не беспокоиться, я вас ни в чем не подозреваю.
– Отчего же, – Анна с раздражением дернула плечом. Что за место? Оно словно пробуждает к жизни самые темные стороны души. – Давайте уж подозревать. Итак, я втайне ненавидела сестру, верно?
– Ненависть? Отнюдь, скорее зависть. Смертный грех, или правильнее будет сказать, грех, к смерти ведущий.
– И зависть толкнула меня на убийство?
– Попробуем представить. – Губ Ференца коснулась лукавая улыбка. – Вы всю жизнь прожили, осознавая себя тенью Ольги. Ей было дано все, а вам – ничего. Но вы терпели. Люди, подобные вам, обладают изрядным запасом терпения.
Он стоял на краю обрыва, глядя уже не на Анну, а на воду. Серую. И синюю, глубокого цвета. И зеленую, будто срез малахита. Озеро раскатывало волну за волной, меняя собственный окрас.
– Итак, вы терпели ее превосходство, но вот с вами случилось несчастье. Вы влюбились.
– Почему же несчастье? – Этот странный человек вызывал в Анне желание спорить, несвойственное ей прежде.
– Ну, вы же не будете отрицать, что та ваша любовь была более чем несчастна? Мой бестолковый братец выбрал Ольгу. Не просто выбрал, но… он надышаться не мог на нее. Видел ангела небесного, на землю сошедшего. Вам было больно?
– Было.
Солнечные блики тонули в глубинах озера.
– И вы бы все равно смирились. – Ференц достал из кармана портсигар. Спрашивать разрешения закурить он не стал, а Анна сделала вид, что не замечает подобной бесцеремонности.
– Вы бы смирились, – повторил Ференц, – но вот беда, ваша сестра повела себя недостойно. Наверное, вам было мучительно видеть, что она, вместо того чтобы ответить на искреннее чувство Франца, стала моей любовницей… вас это возмущало? И хватило ли этого возмущения, чтобы решиться? Скажите, Анна!
Она молчала. Все было верно. И неправильно.
Возмущало? Оскорбляло до высохших глаз, которые словно бы утратили способность лить слезы, до прокушенной губы, до разговора с матерью и пощечины. Требования молчать, которое поддержал отец. Репутация сестры? Это не забота Анны. Ей не следует и пытаться разрушить чужую жизнь.
– И все-таки, – Ференц глянул с обычной насмешливостью, – я не думаю, что вы убили ее. Вы… чересчур добропорядочны, чтобы решиться на подобное.
– А вы… как вы могли так…
– Поступить? С собственным братом?
Ференц фыркнул. Он не спешил закуривать, а лишь вертел папиросу в тонких пальцах.
– Я соврал бы, сказав, что мы любили друг друга. Мы с рождения слишком отличались. И да, меня называли ангелом… люди порой придают чрезмерное значение внешности.
Было бы ложью сказать, что Ференц с первых дней своей жизни осознал то положение, которое занимал по праву первого ребенка. Долгожданный наследник – а у его матушки несколько лет не получалось забеременеть, что послужило причиной для многих досужих разговоров и упреков, которыми осыпал ее отец, – он был окружен заботой и лаской.
У колыбели его постоянно дежурили несколько нянек, которые шумно и громко восторгались красотой ребенка, и немолодая уже графиня, глядя на сына, млела от счастья. Неужели она оказалась способна не только оправдать надежды супруга и родить дитя, но сделать так, чтобы дитя это было столь хорошо собой?
– Ангел, чисто ангел, – вздыхали нянюшки, улыбаясь младенцу.
Старый граф, который всерьез подумывал о разводе, мысли оставил. Он появлялся в детской ежедневно, брал сына на руки и подносил к зеркалу, убеждаясь в несомненном сходстве.
– Глазки ваши, – спешили угодить нянечки, – и ушки ваши… и рот тоже… и нравом-то в вас пошел, серьезный…
В знак примирения граф преподнес супруге рубиновый гарнитур, а после отослал на воды, поправить здоровье. Графиня уезжала в немалом душевном смятении – до нее долетели пренеприятные слухи о новой любовнице мужа, юной актриске. Однако, здраво поразмыслив, она решила не устраивать скандал, тем паче что он не принес бы результата, а поступить, как поступают жены разумные, делая вид, что о похождениях мужа им неизвестно.
А на водах, расслабившись, – последние годы и вправду дались ей нелегко, да и сама беременность, роды сказались на здоровье – она завела любовника, юношу весьма милого и неизбалованного, но готового искренне восхищаться своею покровительницей. Роман длился недолго, но на следующий год продолжился.
И еще через год…
Поездки графини стали регулярными, а граф, если ему и довелось знать о маленькой тайне жены, вел себя прилично. Пожалуй, так бы все и продолжалось, ко всеобщему удовлетворению, когда бы графиня после очередной поездки на воды не обнаружила, что здоровье ее поправилось совершенно и ныне она пребывает в положении интересном.
К чести ее, она не стала скрывать от супруга пикантную тайну, как и не пыталась травить плод, здраво рассудив, что вреда от подобного поступка всяко больше. Муж же если и испытал недовольство, то виду не подал, зная, что и сам не безгрешен. Графиня удалилась в отдаленное поместье под тем же предлогом слабого здоровья и несомненной пользы деревенского воздуха, где и пребывала до рождения ребенка. На свет Франц появился болезненным и слабым, матушка втайне понадеялась, что Господь приберет сие свидетельство ее падения к себе, но дитя выжило.
Так у Ференца появился младший брат.
Тогда ему было пять, и он пребывал в уверенности, что весь окружающий мир живет только для исполнения его, Ференца, капризов. И к появлению брата он отнесся с полнейшим равнодушием. Нет, нянечки отвели его к матушке – ее Ференц видел изредка, всегда красивую, надушенную и веселую, и ныне удивился тому, во что превратилась эта женщина. Измученная родами, она ослабела и который день кряду не вставала с постели. Графиня была бледна, растрепана, и на щеках ее горел лихорадочный румянец.
– Дорогой, – воскликнула она, подавшись к Ференцу, чтобы обнять. А он отшатнулся, уж больно нехорошо пахло от матушки, а пальцы ее, по щеке скользнувшие, были липкими, мерзкими.
Ференц от расстройства разрыдался, и няньки наперебой бросились утешать, совать пряники, леденцы и оловянных солдатиков. Матушка же со вздохом откинулась на подушки.
– Бедненький! – громким шепотом воскликнул кто-то. – Такой маленький, а уже сирота…
Ференц не понял, отчего его жалеют, и матушкины покои покинул спешно и с преогромным удовольствием. Его ожидали многочисленные дела, а графиня… она появится потом, прекрасная и легкая, как раньше. Снимет перчатку, взъерошит Ференцу волосы и, наклонившись, поцелует щеку.
Ознакомительная версия.
