Ознакомительная версия.
– А ее это не смутило?
– Так он причину великолепную подготовил. Он сказал, что на берегу валяется вдрызг пьяный Володька-библиотекарь, которого он же сам и напоил еще загодя и уговорил туда пойти на встречу с Машей. Он и в самом деле спал там пьяный.
– И Маша помчалась вызволять его с берега пруда, боясь, что он попрется в воду и утонет?! – ахнула со слезой Леночка.
– Конечно! Она была очень хорошим человечком. Порядочным и сердобольным. Она не любила Володю и не полюбила бы никогда, оттого и мучилась. Оттого и помчалась его оттуда вызволять. А вдруг в самом деле утонет, перепутав тропинки! И пыталась даже его поднять с земли, по неосторожности расцарапала ему бок. Он помнил ее, помнил какую-то возню, помнил, как Маша ругалась на него в сердцах. А объяснил все, дурак, по-своему! До белой горячки допился человек.
– А Хлопов?
– А Хлопов явился туда и... убил ее сразу же, как она прекратила валандаться с пьяным библиотекарем. Он затем туда и пришел. Он не собирался давать ей шанса. И ожерелье забрал у нее, не заметил только, как крохотная частица осталась у нее в руке.
– А она что же, на пруд с ожерельем пришла?
– Ну да! Хлопов просил принести, чтобы рассмотреть будто бы, может, фальшивка и Маша зря тревожится. Сказал, возьми на пруд, оттуда уже вместе к нему домой, чтобы к Маше не сворачивать. Сколько, мол, можно по деревне гулять? Она снова послушалась его. Так вот все и было.
Они замолчали. Леночка доедала свое мясо, поддевала на кусочек хлеба салат, запивала соком. Аппетит пропал совершенно, еда не лезла в горло, но обижать мужа не хотелось. Он так старался провести тот редкий выходной, который у него случился, вместе с ней. Выбирал на рынке телятину, овощи, самолично жал сок из апельсинов, чтобы не покупать магазинный.
И погода для конца сентября великолепная. Солнечно, тихо, в меру прохладно. Странно, но позолоты бабьего лета еще не видно. Зелень, настрадавшаяся вволю летними знойными месяцами, всюду зелень. И свежая трава настырно теснит свой же высохший в июле пласт. И листва, стряхнув пожухлую усталость, кажется по-майски свежей. Нет, совсем на сентябрь не похоже.
– А зачем он Вострикову убил, Данила? – встрепенулась Леночка, вздрогнув от выстреливших в воздух искр.
– А затем, милая, что боялся! Страх сковывал Хлопова по рукам и ногам. Всю жизнь он был трусливым подонком. Он... Короче, после визита Бабенко к нему домой он мучительно размышлял, как отвести от себя подозрения. Не дурак же, понимал, что его трюк с телефонным разговором во время футбольного матча может быть разгадан. Маловероятно, но доля риска сохранялась. Он начал следить за домом Востриковой, прекрасно зная, что та никуда не уехала, а сидит дома, зализывает раны, нанесенные ей Машей. А когда та помчалась к Саше Углиной, перепугался окончательно. А вдруг Маша что-то в момент их встречи выболтала? Вдруг что-то про ожерелье рассказала? Или еще что-нибудь такое, что падет тенью на него – Хлопова. Он подстерег ее на обратной дороге, начал с ней говорить, расспрашивать. Та заартачилась, даже попыталась закричать, он ее и... Уже когда душил, решил, что это убийство снова ему на руку. Никто не свяжет смерть девушки с ним. Как раз наоборот! Частички кожи под ногтями убитой Маши – Танины, в гости она ходила к дочери убитой. Могла проболтаться. А та решила отомстить. Вот взяла и удушила соперницу матери, а возможно, и убийцу.
– Да-а-а!!! – Леночка, зажмурившись, покрутила головой. – Как все замысловато! Как все... Как все страшно продумано!!! Не явись вы вовремя к нему домой или спрячь он деньги понадежнее, никто не доказал бы ничего.
– Никто и никогда, – согласно покивал Данила, перевернул мясо, побрызгал на запекшиеся от решетки рубцы лимонным соком. – Лялька помогла, конечно. Она, как увидала сумку с деньгами и чемодан распахнутый, позеленела просто. Ага, говорит, без меня намылился срулить! Что тут началось!!! Еле отбили их друг от друга. Она потом все под протокол рассказала. Хлопов какое-то время посопротивлялся, но, когда серии и номера купюр из его сумки совпали с украденными много лет назад, сдулся сразу как-то и начал тарахтеть, только успевай записывать.
– Участковый тоже молодец, да? Он ведь тебе сразу говорил, что что-то нечисто вокруг этого романа Хлопова с Машей. И секретаршу школьную провоцировал, попросив напечатать ложный донос на Машину дочку.
– Да, это он мудрец такой, решил таким образом их раскрепостить. Мол, успокоятся, вожжи отпустят, наследят непременно. Потом он еще со своим старым приятелем связался, тот контролером на зоне много лет отработал. Он ему все детально рассказал и попросил навести справки про Степушкина. Вот не давало покоя Павлу Степановичу Бабенко, что же именно могло привлечь такую молодую и шикарную бабу, как Лялька, в старом пне – Степушкине.
– И что старый приятель?
– А тот ему прямо накануне понедельника воскресным вечером позвонил и сказал, что в зоне долго обсуждали то неудавшееся ограбление инкассаторов и то, что Степушкин был будто в деле. Должен был замки на машине открывать, но, мол, его искусство не потребовалось. Машину сами инкассаторы открыли. Но будто бы к деньгам он никакого отношения не имел и сел потом сразу же за мелкое воровство, жрать было не на что. Так, мол, калякали отдельно и тихо очень, что Гога хитрый старый лис и что сначала цацки антикварные странным образом пропали, потом вот денег тьма. Но быстро замолкли, потому что Гога в дурку после последней ходки угодил, а про ограбление, мол, менты воду сами мутят. Деньги целы, провокация это.
– Ага! Он понял, что интерес к Степушкину у школьной секретарши не бескорыстный?
– Точно. – Данила стянул с решетки подрумянившийся с обеих сторон кусок, шлепнул Леночке в тарелку. – Держи, еще один!
Она жалко улыбнулась – сытость давила уже на переносицу, но вилку с ножом послушно взяла на изготовку. Мужа обижать было нельзя.
– Потом идентифицировал след от каблука, начал думать, снова пошел к Никоновым, уточнил все насчет того футбольного матча, ставшего алиби для Хлопова. И пока я рыл с одного края, пробивая, откуда вообще взялись такие люди, как Гаврилова Лилия Федосеевна и Хлопов Игорь Васильевич, он почти сумел доказать, что Хлопов и Углину, и Вострикову убил. Для себя, конечно, доказал, не для суда. Ну что, все? Любопытство твое удовлетворено?
– Почти. – Леночка снова вымученно улыбнулась. – Только... Только есть я больше не хочу!
Возмущение его прервал телефонный звонок от матери.
– Да, ма, привет. – Данила начал с раздражением нанизывать куски мяса на длинную вилку и стряхивать их в глубокую эмалированную миску. – Что делаю? Мясо жарю. А что это у тебя голос такой торжественный?
– Она уже сказала тебе? – перебила его мать. – Твоя жена тебе уже призналась наконец?
– Что сказала? – Он резко обернулся на Леночку, послушно нарезающую кусок телятины, от которой она только что отказалась.
Откуда-то к горлу подкатил первобытный страх, вспомнились многочисленные рассказы про супружеские измены, начинающиеся со всякого рода капризов. И про пропущенные ею вчера и позавчера днем его телефонные звонки. И про отсутствие аппетита у жены. Влюбилась, что ли? А голос-то, голос с чего у матери такой?! Будто с трибуны вещает, а не по телефону звонит.
– Господи! Ну, какие же вы, мужчины, близорукие! – Неожиданно в материнское торжественное, гортанное восклицание пробился смех, счастливый совершенно. – Я еще неделю назад заметила, а он ни сном ни духом! Беременная твоя жена, понял? Беременная...
Ох, господи, а страху-то, страху.
Так что? Беременная? Но она же сама... Про нестабильность и все такое... И молчит ведь, вздыхает и молчит. Что за дела?
– Лен, а Лен?
– А? – Она смотрела на ровные мясные кусочки в своей тарелке и вилочкой осторожно складывала из них теперь непонятную ему мозаику.
– Посмотри на меня.
Она посмотрела. Нормально в принципе посмотрела, без вины или трусливой боязни, что все откроется.
Черт! О чем он снова?! Все же по-другому! Все не так, как он выдумал за мгновение, покрывшись липким потом с затылка до пяток. Все не так, как было, есть и будет у Толика, потому что тот не хочет сам, чтобы было иначе. Не хочет быть счастливым. И пытается наколупать плохое даже из всего хорошего.
Нет, у них все будет по-другому. У них с Леночкой все будет иначе. Как это всегда заканчивалась старая-старая история, которую рассказывала ему мать в детстве? Вернее, все ее истории заканчивались именно так, одной-единственной фразой, с которой только и начиналась теперь его самая настоящая жизнь: и будет у них много, много счастья!..
Ознакомительная версия.
