личном. Я, признаться, была уверена, что у нее никого нет и что она… — Татьяна Ивановна замялась.
— …старая дева, — неожиданно буркнула баба Катя.
Как быстро выяснил капитан, так считали практически все сотрудники музея. Марина Карпаченко никогда не рассказывала о своих кавалерах, ее ни разу не видели с мужчиной, никто не привозил ее на работу и не встречал после. Она менялась в лице, когда видела целующиеся в березовой роще парочки, болезненно реагировала, если в усадьбе справляли свадьбы, и вспыхивала при любом, даже самом отдаленном разговоре на тему счастливой семейной жизни.
— И все-таки любовник у нее был, — задумчиво сказал капитан. — И он, похоже, был вхож в усадьбу, знал, что у вас тут происходит, и легко ориентировался в расположении зданий и хозяйственных построек. Странно, что никто из вас никогда его не видел.
— Так он, похоже, специально все для этого сделал, — Олег отлепился от дверного косяка, на который опирался могучим плечом. — Ясно же, что он использовал эту дурочку для получения информации, а потому ему абсолютно не улыбалось, чтобы кто-то мог связать его с ней. Наверняка он напел ей, что женат, и если их увидят вместе, то это его скомпрометирует, а она верила, уши развесив.
— Вы так уверенно это говорите, будто знаете на собственном опыте, — усмехнулся капитан, и Лера вздрогнула.
— Нет, я знаю людей, — спокойно пожал плечами Олег. — И мужчин знаю, и такую породу женщин, как эта Марина. Она заигрывала с любым носителем штанов, который появлялся в поле ее зрения. Заигрывала неумело, некрасиво, пошло, не понимая, что от таких озабоченных баб мужчины шарахаются, как черт от ладана.
— И с вами тоже?
— Заигрывала? Да, и со мной. Когда мы встречались, она всегда призывно смотрела мне в глаза, облизывала губы и проводила ладонями по бедрам. Надо признать, они у нее выдающиеся. Были. И глаза томно опускала, и вздыхала нарочито. Меня все эти демонстрации смешили, признаться.
Лера вспомнила, как они впервые (впервые?) приехали в усадьбу. Как призывно смотрела на Золотова встретившая их Марина, как действительно виляла своими пышными бедрами, привлекая внимание Олега, и как рассердилась она сама, когда это заметила. Оказывается, и Золотов заметил, а ей-то показалось, что Маринины чары обошли его стороной.
— А вам не приходило в голову повестись на эти заигрывания? — В голосе капитана сквозил неприкрытый интерес.
— Нет, я, знаете ли, равнодушен к сомнительным удовольствиям. Я не люблю дикие яблоки, которые падают с дерева мне прямо в руки. Среди них, как правило, встречаются червивые. Мне кажется, что гораздо интереснее самому вырастить дерево, а потом, взобравшись на верхушку, сорвать самое сладкое и вкусное яблоко, предварительно тщательно его выбрав.
— Да вы поэт, — усмехнулся капитан и покосился на Леру. Она густо покраснела.
— Господи, какая ужасная история, — сказала она, чтобы что-то сказать, потому что глаза собравшихся были устремлены на нее, как будто Олег сказал что-то неприличное. — У меня такое чувство, что нам никогда не вырваться из заколдованного круга. Все новые жертвы, все новые неприятности, и никаких улик, ни малейших!
— Ну почему же? — неожиданно возразил капитан, и все наконец-то отвели глаза от Леры и посмотрели на него. — Смею вас заверить, что улик вполне достаточно. И совсем скоро оба убийства, произошедших в усадьбе, будут раскрыты. Вы уж мне поверьте.
Грохот и отчаянный вскрик прервали его слова. Это Олег зачем-то взял со шкафа, стоящего у самой двери, тяжелый бюстик Пушкина и уронил себе на ногу. Прыгая на одной ноге с исказившимся от боли лицом, он сквозь зубы тихо ругался.
* * *
Как он ни пытался беречься, а все-таки замазался кровью этого проклятого павлина. Это нехорошо. Очень нехорошо. С таких мелочей как раз и начинается потеря бдительности, а это неминуемо ведет к провалу. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу», — вспомнил он и невольно усмехнулся. Не дождутся! Кровь на рубашке еще ни о чем не говорит. Тем более что, придя домой, он первым делом бросил эту чертову рубашку в стиральную машинку, и назавтра жена ее постирала. Как мы все знаем из рекламы, «Тайд» не оставляет пятен. Интересно, его жена стирает «Тайдом»? Он никогда не обращал внимания на такие мелочи.
Надо признаться, он вообще практически не обращал внимания на жену. Это был не человек, а функция. Он женился на ней ради пользы дела, она стирала, убирала, готовила, иногда щебетала, но этот щебет проходил за границей его сознания и даже почти не раздражал.
Все-таки плохо, что он становится невнимательным. Надо последить за собой. В этом деле с рокотовским кладом не может быть мелочей. Тут все важно. Нервы сдавать не должны. Иначе ничего не выйдет. А с другой стороны, как без нервов, когда на тебе уже два трупа?
Покосившись на сопящую рядом жену, он вылез из постели, прошлепал на балкон и с наслаждением закурил. Вообще-то он четыре года назад бросил курить, но сейчас, втихаря, начал снова. Плохо это, очень плохо. Еще одно свидетельство того, что нервы ни к черту.
Выпустив колечко дыма (когда-то в молодости он был мастер по запуску таких колечек; делал их лучше всех на курсе, и они не таяли в воздухе дольше всех), он облокотился на перила и, всматриваясь в толщу густого ночного воздуха, вспомнил, как изумился, наткнувшись в пустом барском доме на Вальку Резвухина.
Он понятия не имел, что этот придурок тоже что-то ищет. Нет, знал, конечно, что в далекие семидесятые клад обнаружил какой-то мальчонка, но ему и в голову не приходило, что тот что-то понял, запомнил и передал по наследству. Странно, конечно, что он про это не подумал. В конце концов, если сам Рокотов оставил зашифрованное послание своей семье, если шофер перед смертью все-таки сподобился открыть свою страшную тайну, то почему бы и наследникам того самого пацанчика тоже не захотеть поживиться чужим добром?
Но вот поди ж ты, до того момента, когда он наткнулся на Вальку в спящем старом доме, он даже представить себе не мог, что в этой истории есть еще какие-нибудь участники. Даже когда Марина сказала, что ночью видела, как Валька влезает в разбитое окно, он не придал этому особого значения.
— Кто этот Валька? — только и спросил лениво, чтобы что-нибудь спросить. Разговор с Мариной после секса всегда вызывал у него зевоту. Он был таким же тоскливым, как и собственно секс.
— Шорник наш новый, — охотно пояснила Марина. — Представь, придурок, на меня заглядывается, — она кокетливо передернула плечиком. — Можно подумать, я
