— Это не я! — вырвалось у Поляка. — Сколько можно говорить — не я это! Не я нанимал!
— А кто? — быстро спросил Большой. — Будем сейчас разбираться? Нам-то не ври, Гусля. Я этого не делал. Валет бы не додумался, правда, Валет? — Тот утвердительно кивнул. — Остаешься ты. Или ситуация как-то иначе развивалась. Не важно. Главное, что тогда, пятнадцать лет назад, мы с вами уцелели только потому, что Кондратенко сел. Кому мы за это должны осанну петь — уже не имеет значения. В любом случае вам надо было не воевать с Сашкой, а договориться.
— О, давно не слышал любимого слова! — оскалился Шеремет.
— Еще раз послушай, раз нравится — нужно до-го-ва-ри-вать-ся! Не смогли без меня это сделать — ладно, возьмусь за дело сам. С Кондратом нужно встретиться и поговорить. Уверен, мы договоримся. Даже если придется тебе, Гусля, какие-то деньги ему заплатить.
— Да почему мне-то! — взвился Поляк.
— У него претензии к тебе. И хватит про это.
— Ладно, давай про другое. Как мы его сейчас найдем? — спросил Шеремет.
— Думаю, это будет несложно. — Большой допил воду. — Сашка в бегах. Насколько мы все его знаем, он своих попыток отомстить не прекратит, а только будет выжидать. Потому должен собирать информацию обо всем, что так или иначе связано с каждым из нас. Остается либо найти повод, либо просто заплатить одному из центральных телеканалов за нужный нам сюжет для новостей. Этим мои яйцеголовые креативщики займутся. Главное, чтобы меня в этом сюжете показали и чтобы прозвучало: мол, старые друзья хотят встретиться. Обязательно клюнет, ведь это явное приглашение.
Поляк с Шереметом переглянулись.
— Нормальный ход, — оценил Валет. — Только надо ж место сообщить, время…
— Говорю же, детали мои люди додумают. Конечно, буду держать вас в курсе дела. Игорь, вопрос с теми вашими наемниками точно решен? Они убрались отсюда?
— Дальше, чем их просили, — ответил Шеремет.
— О`кей, господа. Ведите ужинать киевского гостя.
…Не бойся страхов ночных и стрелы, летящей днем…
Он вновь и вновь повторял той длинной полубезумной ночью всплывший и засевший в памяти, не раз спасавший его в такие моменты церковный псалом. Ночь Виктор Хижняк провел не в аду, но уже в чистилище. Так ему, во всяком случае, казалось.
Случайные знакомые довели до нужной улицы, расспрашивая по пути, где это он все-таки так красиво погулял. Виктор ограничивался короткими отговорками, тяжело дыша и сдерживая мелкую дрожь, охватившую все тело. Похоже, в Поселке встречались и более колоритные компании, потому внимания на них никто особо не обращал. Увидев номера первых домов, Хижняк распрощался, и, судя по всему, провожатые, развлекшись неожиданным вечерним приключением, о котором можно вспоминать и вспоминать, уже тяготились его обществом.
Аня оказалась дома. Он знал, что девушка почти никуда не ходит, тем более сейчас, когда ее чуть ли не силой отправили домой вчера утром. Хотя за это время Хижняк, казалось, успел прожить несколько жизней, одна хуже другой. Он боялся, что Пастушка не откроет и ему придется долго и громко называть себя. Но дверь отворилась сразу, и Виктор, не выдержав, ввалился в квартиру. Он пополз по полу, убирая ноги из дверного проема, и Аня, в первую секунду не узнав этого полуголого, грязного, пьяного мужчину с выпачканным зеленой краской лицом, испуганно вскрикнула. На крик из комнаты появился худосочный длинноволосый парнишка в круглых очках «а ля Леннон», видимо собираясь как-то защищать девушку, но толком не зная, что должен делать.
Но вдруг Пастушка перестала кричать. Заперев дверь, она закрыла рот рукой и сползла на пол. Выйдя из ступора, тут же спросила о брате, и у Хижняка не было сил как врать, так и вдаваться в подробности. «Всех убили, — выдавил он из себя. — Я тоже сдохну. Помоги».
…и демона, во тьме приходящего, и греха, и беса полуденного…
Девушка, завязавшая с наркотиками, убившая насильника, растерявшаяся в засаде, потерявшая, нашедшая и снова потерявшая брата, теперь уже навсегда, повела себя на удивление спокойно. Живя последние годы в постоянном страхе, она постепенно сжилась с этим чувством. И страшное известие о том, что всех ее новых надежных взрослых друзей-мужчин, включая родного брата, расстреляли на месте через каких-то пять часов после того, как она рассталась с ними, неожиданным образом уравновесило появление единственного, кто остался в живых.
Значит, она должна спасти их командира.
В первую очередь Аня велела длинноволосому приятелю раздеть Виктора. По ходу пояснила Виктору, что это Паша, ее друг, что она позвала его, чтобы не бояться одной в квартире. Паша тоже недавно слез с иглы и лишь иногда позволяет себе покурить. Парень тут же выстрелил скороговоркой: «Вы не думайте, я не часто, я уже меньше, я совсем завяжу». Видимо, разбитый вдребезги полуголый гость показался парню тем человеком, который заменяет Ане если не родного папу, то старшего брата, способного мигом прогнать со двора противного наркошу.
Из крана лилась только холодная вода. Аня и Паша помогли Виктору забраться в ванну, а точнее, запихнули его туда, и потом девушка, совершенно не стесняясь голого малознакомого мужчину, долго и тщательно мыла его поочередно туалетным и хозяйственным мылом. Кто-кто, а уж они-то с Пашей знали, как надо обращаться с теми, кого поразила дрянь, разъедающая человека изнутри. Пастушке удалось смыть краску с его лица, а тело, вымоченное и вымытое, уже перестало скверно пахнуть. Из Хижняка рвалось желание попросить, даже потребовать у девушки водки, чтобы снять болезненную ломоту во всем теле и притупившуюся, но не ушедшую головную боль. Но, сжав зубы, сдержался, спросил только у Паши покурить. Тот, обменявшись с Аней взглядами, получил молчаливое добро, смастырил Виктору папироску, сунул между потрескавшихся губ. От первой затяжки Хижняк зашелся кашлем, но после глотнул дурманного дыма, и стало легче. Нужно пережить эту ночь, сказал он перед тем, как впервые за долгие тяжелые часы погрузиться в забытье.
…падет слева от тебя тысяча, справа — десять тысяч, к тебе же зло не приблизится…
Аня, как могла, укутала Хижняка в свой старый тоненький халатик, уложила на старый, потертый диван в большой комнате, накрыла сверху байковым одеялом. Поначалу его трясло, но потом, когда вынырнул в первый раз и увидел себя в тихой темной комнате, ощутил липкий холодный пот на теле. Дышал прерывисто и громко, желудок снова сводили спазмы, и, не находя в себе сил подняться, Виктор попросил воды. Аня появилась, словно Сивка-бурка, поднесла к губам кружку с водой, отдающей хлоркой, и Хижняк жадно выпил все, после чего снова нырнул в глубину.
Той ночью он не различал границы между реальностью, сном и бредом. Всякий раз, закрывая глаза, он отчетливо видел темноту, в которую погрузился, а из этой темноты к нему выходили те, кто в разное время погиб только потому, что оказался рядом с ним.
Выплыла из тяжелого мрака ночи и села в ногах молодая женщина по имени Наташа. Десять лет назад он использовал ее как прикрытие, внедряясь в окружение харьковского бизнесмена, гнавшего в Россию контрафактную водку под «крышей» местного милицейского руководства. Ее захватили, когда Хижняк уже праздновал победу, и хладнокровно застрелили, и он вопреки приказу свернуть операцию ворвался в милицейское отделение, где держали пленников, и попытался развязать там, как потом говорило ему начальство, третью мировую войну. Наташа после часто приходила, когда Виктор, уже выброшенный за борт, валялся в пьяном бреду.
В следующий раз рядом встал мятежный полковник Шулика — его ненависть к тем, кто разрушил армию, пробовали несколько лет назад использовать некие политические силы, а другие политические силы решили вспомнить о бывшем лучшем оперативнике Хижняке, чтобы убить полковника. Тогда-то уволенный из органов капитан и отставной армейский полковник стали плечом к плечу, дав свой последний и решительный бой, и с тех пор Виктора считали мертвым.
После пришли два молчаливых друга — Сашка Бондарь и Никита Худяев. Они тогда спасли его, буквально вытащили из могилы, вернули к жизни, чтобы позже так глупо и бессмысленно отдать свои, когда он привлек их ловить киллера по кличке Скорпион. А под утро диван обступили Волох, Лещинский, Крамаренко, Воронов и Пастух. Никого из них он так и не увидел мертвым, слышал только выстрелы и крики, и ждал, даже просил, чтобы ребята сказали ему о том, что он, их командир, не смог сберечь свою команду. Только никто из ночных призраков не говорил ни слова — они лишь молча являлись и пропадали, стоило Виктору с криком открыть глаза и вскочить, вглядываясь сначала в темноту, потом — в медленный рассвет за окном.
…увидишь ты мир глазами трезвыми, и наказание грешников ты увидишь, не придет к тебе зло, и рана не приблизится к телу твоему…
