Это ли не любовь? Впрочем, скорее всего, он так же возится с любой зверушкой. Даже с еще большим рвением…
Был, как оказалось, еще один влюбленный – Коля. Но эта любовь прошла уж как-то совсем мимо меня.
Печальный итог… Одной фразы мамы я не поняла – что означает, что настоящая моя любовь одновременно рядом и далеко? Я его знаю? Ходим рядом, но мыслями далеки? Или как? Почему-то верить в то, что эта «встреча» с мамой – всего лишь обыкновенный сон, не хотелось…
Сон уплывал все дальше, я возвращалась в реальность неохотно, предчувствуя новые проблемы. Слишком уж насыщенные событиями дни не давали расслабиться, отдохнуть мыслями и телом. А отдых мне был необходим. Остаток этого воскресного дня я помечтала провести в одиночестве, отключив телефон. Все подождут! Мелькнула совестливая мыслишка о Максе – получилось, ушла, не попрощавшись, но тут я вспомнила о Раисе, которая и накормит, и обслужит его голодный после долгого сна организм. На мгновение испытав брезгливую досаду, решила окончательно – мама во сне была права: все, что вызывает во мне трепет и умильные слезы, относится к прошлому. Но что, кроме воспоминаний, мы можем взять в будущее? Лишь ревность к тем десяти годам, что провели порознь. Вспомнив, с какой дотошностью Юренев расспрашивал меня об Игнате, я вздрогнула. Мне не единожды пришлось повторять, что мужа я не любила. Я виновато оправдывалась за свой брак… а в чем моя вина? И сколько еще раз мне придется это делать? Или это станет ритуалом перед последующим фееричным всплеском любви, нежности и ожиданием мучительно сладкой разрядки? Да, Макс для меня – идеальный любовник… и только? Почему мне даже в голову не пришло говорить с ним о смерти Карима и отца? Выговориться, выплакать беду, рассказать о главном – как их не хватает, как больно, оказывается, чувствовать сиротство. И как жалею о том, что сама оттолкнула обоих. Моя вина, мне теперь с этим жить! Что остановило? Промолчала… Знала, что не поймет, вызову лишь раздражение и снисходительную улыбку – о чем это ты? О нас думай… а помнишь? Меня простила? Вот у нас потеря – столько лет! Но сейчас все будет по-другому, не думай ни о чем, только это важно! Он бы даже не попытался понять…
Телефон я не отключила, а непонятно зачем набрала номер Фирсова. Тот ответил сразу, хотя и хриплым (со сна?) голосом. Короткое «слушаю, Ася» неожиданно вызвало во мне волну тепла, раскаяния. Я с облегчением извинилась за то, что выгнала его, а в ответ услышала довольный смешок и снисходительное «проехали». «Это все?» – прозвучало следом. Я сразу же смешалась, выдав бессмысленный набор звуков и еще одно «простите». Мысленно выругавшись – «получила, идиотка… на кой черт ему мое прощение…», я все же отключила мобильный и отбросила его в сторону. «Ну и зачем тебе, Ася, был нужен этот жест покаяния?» – с иронией задала сама себе вопрос, прячась под одеяло.
Я вновь уснула.
Кто-то колотил в дверь кулаком, я поняла это, едва открыв глаза и не сразу осознав, что грохот этот слышу наяву. Закутавшись в плед, я поторопилась в прихожую.
– Асия Каримовна, ну нельзя же так – не договорили, отключились, а я думай – что там у вас произошло?! – Фирсов протиснулся в приоткрытую дверь, при этом мне пришлось сделать резкий шаг назад. Я едва удержала равновесие, опершись о стену и упустив край пледа. Попытка поймать его не удалась – я предстала перед Фирсовым в пляжном виде: несколько лоскутков кружевного белья прикрывали «срам» чисто условно. Фирсов, широко шагнув, словно под гипнозом протянул ко мне руки. Отступать далее было некуда, я уперлась спиной в закрытую дверь гостиной.
– Вы спать легли, что ли?
Он остановился на опасном расстоянии. От его взгляда мне стало не по себе: так смотрит кот на загнанную в угол мышь.
– Вы зачем так… нагло ввалились ко мне в квартиру, Фирсов? Что странного в том, что я сплю! В своей, заметьте, постели! А вас я не приглашала! То есть не в постель, конечно! То есть вообще! – совсем запуталась я.
– Не приглашали. Даже выгнали. Потом извинились и пропали. Мне что думать? – Суетливо нашарив в кармане мобильный, он сунул его мне. – Посмотрите, сколько раз вас набирал! А вы… если вдруг что случилось? Да оденьте вы на себя хоть что-нибудь! Нельзя же так!
Он поднял с пола плед, но мне не отдал. А мне вдруг стало весело. Женским своим чутьем я поняла – в этой ситуации верх за мной. Фирсов, а не я, выглядел смешным. С прижатым к груди пледом, стоя в теплой куртке возле меня, практически раздетой, словно приросший к полу, майор был… гол. Обнаженная его душа, беспомощная перед моей бесстыжей натурой, была бессильна, я чувствовала это. Мне нужно бы сделать шаг, даже мелкий шажочек – и плед окажется вновь на полу, а я… «А я – в объятиях Фирсова», – вдруг щелкнуло у меня в голове, я выдернула плед из его цепких рук, скомандовала: «Стоять!» и двумя руками оттолкнула от себя майора.
По коридору в сторону спальни я шла спокойным шагом, нисколько не сомневаясь, что тот смотрит вслед. Мой победный марш длился недолго, я шумно захлопнула за собой дверь спальни и в бессилии опустилась на кровать. Мелко подрагивающие руки, беглые взгляды, которые я то и дело бросала в зеркальную дверцу шкафа, и, наконец, нарастающая головная боль испугали меня своей причиной. Не могла я так разволноваться из-за наглого, хамоватого мужика, пусть он хоть трижды полицейский! Фирсов просто застал меня врасплох, впав в ступор, черт бы побрал эти животные инстинкты! Сейчас мы спокойно выпьем кофе, поговорим об убийствах и разойдемся. Я останусь дома, а этот мачо пусть отправляется к Соне. «Хотите с моей подругой прожить всю оставшуюся жизнь, Иван Федорович? Что мешает? На авто – и вперед, к счастью!» – отрепетировала я свою речь, быстро натягивая на себя теплый домашний костюм. Собрав волосы в небрежный пучок, застегнув до самого подбородка молнию на куртке, я направилась в гостиную.
Фирсова там не было. Отказываясь верить, что он молча сбежал, я зашла на кухню. Окно было приоткрыто, и, услышав звук закрываемой металлической двери подъезда, я метнулась к нему и выглянула наружу: Фирсов садился за
