как говорит Зейнаб, красив. Мерьем всего лишь хотела в этом убедиться. Разве это грех?
Она робко шагнула к окну и тронула занавеску. В тот же миг из тени выступил мужчина. Он был высок, широк в плечах и тонок в талии. Одет богато, но совсем не так, как одевались отец и братья Мерьем. Не всякая женщина смогла бы так ладно подчеркнуть стройность своего стана и выбрать цвет сукна, делающий глаза такими яркими. Мужчины в семье муфтия меньше всего думали о том, чтобы кому-то нравиться. И выбирать одежду к лицу. Таких, как Исмаил, Мерьем еще ни разу не видела. Ей стало и тревожно, и сладко.
Меж тем Исмаил сделал шаг вперед, к самому окну.
Мерьем нетерпеливо взглянула на его лицо, он тоже поднял голову, чтобы ее рассмотреть. Они впервые увидели друг друга безо всяких помех. Мерьем замерла. Глупая Зейнаб! Разве можно передать словами, как красив хранитель султанских покоев? У девчонки-рабыни и слов таких нет.
Они жадно смотрели друг на друга, потом Исмаил еле заметно кивнул. И положил правую руку на грудь, туда, где билось сердце. Мерьем вспыхнула до корней волос. Она смотрела на него, не в силах оторваться.
Этой ночью она так и не уснула. Ворочалась с боку на бок, думая о том, согласится ли отец? А что, если Исмаилу откажут?
Вторым ее шагом в пропасть стала необходимость видеть его каждый день. И ждать его писем, которые становились все смелее. Она сама не заметила, как влюбилась.
…Июль заканчивался. Приближался август.
Хюмашах была не в настроении. Противная Анна! Почему она не сказала, что ждать ребеночка так долго и так мучительно? Живот все рос, Хюмашах стала неповоротливой и толстой. Лицо расплылось и подурнело, волосы потускнели. Ей все не нравилось, она считала дни до родов и постоянно капризничала.
– Долго еще? – допытывалась она у Анны.
– Терпение, султанша. Вы ведь хотите родить здорового сыночка?
– Когда он родится, я вышлю из Топкапы всех других жен!
– Так и будет.
– Принеси мне лед! Жарко! И попить что-нибудь.
– Что, госпожа?
– Придумай. Чтобы и не кисло, и не сладко, и не тошнило.
Анна старалась во всем ей потакать и неслась на кухню. По ее подсчетам осталось каких-то два месяца. Хюмашах рожать в сентябре. Не повезло ей, что последние месяцы беременности пришлись на летнюю жару.
Анна уже немного пожалела, что избавилась от Джихангира. Исмаил, похоже, обо всем догадался. И отдалился от нее. Сначала Анна старалась не попадаться ему на глаза, но через месяц решилась. Исмаил прошел мимо, словно она была пустым местом.
Анна помертвела. А что, если он ей больше ни слова не скажет? Не позовет? Не попросит о какой-нибудь услуге?
Она шныряла по дворцу, собирая сплетни, всячески угождала Хюмашах и сама ей прислуживала, когда беременная хасеки была в покоях у султана. Анна прекрасно понимала, в чем ее ценность: знать все, быть начеку и набивать золотом свой тайник. Корабль Саида-аги вот-вот вернется с Родоса. Надо его спрятать.
Она кусала губы от нетерпения и скулила по ночам:
– Исмаи-ил… Позови, молю…
Анна дошла до того, что велела за ним шпионить. Так она узнала, что Исмаил ходит к дому муфтия, у которого красавица-дочка. «Уж не задумал ли он жениться?» – помертвела Анна. Не выдержав, она подкараулила Исмаила, когда он, отдав распоряжения на кухне, шел в покои повелителя.
– Погоди, не спеши, мой сладкий, – промурлыкала она ему в спину. – Там Хюмашах.
Исмаил резко обернулся:
– А я все ждал, когда у тебя совесть проснется. Ничего не хочешь мне рассказать?
– Совесть?! А твоя совесть молчит, когда ты стоишь под окнами дочки муфтия, а в Старом дворце о тебе день и ночь молится Фатьма-султан?! Ха! Совесть! Да самый бесчестный человек, которого я знаю – это ты!
– И это знаешь? Про Мерьем?
– Да ты ни шагу не можешь ступить, мой сладкий, чтобы мне не стало об этом известно.
Исмаил стремительно шагнул к ней и сжал рукой ее горло:
– Убью…
Анна захрипела.
– Не будь ты мне нужна… – он разжал руку. – Ты хитрая. Никто не догадался. О том, что ты убила шехзаде.
– Тебе не нужна эта девушка. – Анна закашлялась. – Ты ее не любишь. А вот она, бедняжка, очень уж влюблена. Что ты задумал?
– Не твоего ума дело. Придет время – сделаешь, что скажу.
– А плата?
– А разве не ты мне должна? – усмехнулся он. – Жизнь моего племянника дорого стоит.
– Это кормилица во всем виновата. Заспала ребенка. Я тут ни при чем.
– Не до тебя мне сейчас. Но помни: в день, который я назначу, Телли не должна войти в покои султана. Делай, что хочешь, хоть вяжи ее. А потом посчитаемся.
– И кого же ты хочешь вместо нее подложить султану? Уж не… – Анна ахнула, и Исмаил торопливо зажал ей рот:
– Догадалась – молчи!
– Сделаю, как скажешь. Только не гони. Пригожусь еще.
– Иди, – он слегка толкнул ее в спину. – Мне надо к султану. К развязке дело идет.
С Хюмашах они встретились у дверей в покои Ибрагима. Исмаил скользнул по ней внимательным взглядом и склонился с еле заметной улыбкой:
– Госпожа.
Она прошла, едва не задев его огромным животом.
– Вы разве ужинаете не в покоях султана? – спросил Исмаил. – Я распорядился на кухне.
Хюмашах обернулась:
– Я спать хочу. А Ибрагим сказал, что у него дела.
– Да, конечно, – сообразил Исмаил. – Я затем к нему и иду. Доброй ночи.
«Момент настал», – подумал он, войдя в покои падишаха. Супруги, похоже, разругались. Лицо у Ибрагима было мрачное.
– Госпожа вас огорчила? – вкрадчиво спросил Исмаил.
– Она беременна, вот и капризничает.
– Для того и нужен гарем, повелитель. На таком сроке Хюмашах-султан не следует покидать свои покои. И в ваших ей делать нечего. Хотите, я подберу для вас девушку?
– Нет! Мать того и ждет. Здесь полно ее шпионов. Я никому не доверяю!
– Но я займусь этим лично.
– Займись лучше укреплением обороны Топкапы. Скажи, чтобы сюда везли пушки. И побольше.
– Но я не вижу опасности…
– Зато я вижу! Я ее нюхом чувствую, понимаешь, Исмаил? Здесь повсюду запах смерти…
Султан втянул ноздрями воздух, и зрачки его расширились. Исмаил невольно подался назад. А что, если у предательства есть запах? Безумцы видят мир чувствами, не разумом.
– Хотите, сюда придет моя сестра?
– Она не в себе после смерти Джихангира. Не желаю слушать ее нытье.
– Ей уже гораздо лучше. Она ведь ваша хасеки. И это был ваш сын. Поговорите с ней, повелитель.
– Вот уж не думал, что
