надеясь, что быстро уснет, ибо час поздний, но, как часто бывает после насыщенных событиями дней, впала в странное состояние между сном и бодрствованием, когда ты вроде бы сознаешь себя и окружающую реальность, но не вполне ею управляешь. В голове теснились разные мысли, накатывали воспоминания. То с неожиданной ясностью появлялся перед глазами интерьер той съемной дачи вплоть до казенного покрывала на казенной армейской кровати, то Вика Ткачева снова кружила под фонарем ее сына, не зная, какая короткая и грустная уготована ей жизнь, то вспоминались жалобы Смульской на то, как она страдала от преследования соперницы…
А потом ясно, как в телевизоре, возникло радостное и смущенное лицо Вики, когда она получила из рук Ирины коробку с пупсом.
Уже проваливаясь в сон, Ирина подумала, что Вика была очень похожа на молодую Одри Хэпберн, как и жертвы маньяка Кольцова, но это уже, конечно, наступила паранойя, обычный результат долгих и бесплодных размышлений над тем, чего не знаешь.
Специально придя на работу пораньше, Ирина обрадовалась, увидев, что дверь кабинета Анатолия Ивановича приоткрыта, и сразу постучалась к нему.
Дубов пригласил, но тут же вручил кружку и слабым голосом попросил принести ему водички из туалета.
Ирина сбегала, полагая, что он хлопочет насчет чая, но Дубов, приняв кружку, тут же осушил ее в три глотка.
— Сырая же вода! — воскликнула Ирина.
— Ничего, ничего, так даже лучше, — Анатолий Иванович прижал холодный фарфоровый бок к виску и тихонько застонал, — похоже, Ирина Андреевна, придется вам искать нового председателя общества трезвости, а меня, недостойного, пора гнать с этого поста.
— Что вы, Анатолий Иванович!
— Гнать, — повторил Дубов с чувством, — гнать поганой метлой.
— Еще водички?
— Ох, будьте добры…
Ирина снова сбегала в туалет. Эту кружку Дубов уже смаковал, значит, дела его пошли на лад.
— Вы моя спасительница! Но к сути. Я ведь вчера не просто так себе позволил. Поехал к следователю по делу Кольцова выяснять подробности, а там уж он, гад, меня и напоил. Ну и не зря страдал, кое-что выяснил. — Тут Дубов сделал эффектную паузу, то ли интриговал Ирину, то ли похмелье еще не отпустило его.
— И?
— Мы максимально точно восстанавливали в памяти подробности и в итоге нашли только одну закономерность. Весьма интересную закономерность, должен отметить.
— Не томите.
— Кольцов закрылся вскоре после того, как умер психиатр Петровский, который с ним работал и, собственно, благодаря которому было получено признание.
Ирина тряхнула головой, отгоняя дежавю. Один психиатр-маньяк в ее практике уже был, сколько можно?
— То есть вы хотите сказать, — вкрадчиво начала она, — что Петровский каким-то образом заставил Кольцова взять на себя свои собственные преступления?
— Ничего себе у вас фантазия работает, Ирина Андреевна! Я бы посмеялся, если б сегодня мог.
— А что тогда?
— Разрешите мне сохранить этот поворот для своей будущей книги, а в реальности, думаю, все попроще. Петровский благотворно влиял на Кольцова, вот и все. Не исключаю, что Иннокентий Михайлович в спокойные периоды стыдился своих преступных действий и загонял воспоминания о них в самые дальние уголки памяти, откуда их можно было извлечь только с помощью специальных техник, гипноза, например, которым Петровский владел на самом высоком уровне.
— Ну да, ваша версия определенно логичнее, — промямлила Ирина.
— Жаль, что нам остается только гадать, у него теперь не спросишь.
— А что с ним случилось?
— Инфаркт. К сожалению, мы стареем, а сердечно-сосудистые заболевания молодеют. Лучше бы наоборот, но против природы не поспоришь. А вы разве не слышали о его смерти, это же такая трагедия… Инфаркт произошел, когда он был за рулем. И без того ехал на приличной скорости, а рефлекторно еще надавил на педаль газа, врезался в столб, и так получилось, что еще супругу с собой на тот свет забрал. Она рядом сидела.
— Что вы говорите!
— Да, страшная история… Хорошо хоть у них не было детей, сирот не осталось. В общем, Ирина Андреевна, не беспокойтесь на этот счет и не выдумывайте всякую жуть. Я немного знал Евгения Степановича, это был умнейший человек, очень квалифицированный и ответственный специалист, но главное, у него безупречное алиби. В течение трех лет он работал на Кубе и как минимум два убийства из нашей серии совершить физически не мог.
— Приятно слышать.
— Конечно, неплохо бы расспросить еще самого Кольцова, но не думаю, что нам с вами позволят это сделать.
— А следователь разве вам не рассказал? — удивилась Ирина.
— Что именно?
— О чем Петровский беседовал с Иннокентием Михайловичем? Он же должен был как-то запротоколировать эти встречи, а в идеале вообще вести магнитофонную запись.
— Увы, Кольцов шел на контакт только в обстановке полной конфиденциальности.
— Кольцов-то да, а Петровский что? Неужели не передавал следователю содержание разговоров?
Дубов отмахнулся:
— Передавал, конечно, но следователю весь этот фрейдизм, как вы понимаете, был до лампочки. Раскололся Кольцов, и отлично, а что там папа-мама и тяжелое детство, пусть разбирают специалисты по мозгам.
Ирина поднялась и в благодарность принесла Дубову еще воды.
Что ж, похоже, одна таинственная загадка разрешилась самым банальным образом. Все логично, она сама не далее как вчера убедилась, как хорошо умеет мозг замести под коврик неприятные воспоминания.
Вдруг Кольцов вообще страдал раздвоением личности, как доктор Джекил и мистер Хайд, и только Петровский знал, как заставить его темную и светлую стороны договориться между собой?
Следователь, конечно, баран, не задокументировал, как положено, работу психиатра с обвиняемым, но по сути все ясно, загадка разрешилась, так что не зря Дубов сегодня страдает похмельем. Жаль только, что ему сейчас не до сложных этических дилемм…
Ирина сунулась было к Павлу Михайловичу, но секретарь сказала, что его не будет до обеда.
Поколебавшись немного, Ирина решила все-таки продолжать процесс.
Под дверью кабинета ее ждал сюрприз — Гортензия Андреевна в шикарном костюме стиля милитари собственного производства с черным мужским зонтиком наперевес.
— Вы же сегодня не собирались…
— Я тоже рада вас видеть, Ирочка! — хмыкнула учительница. — Мария Васильевна сказала, что, раз я тут нужнее, пусть я еду. Она справится сама.
— А я только что от Анатолия Ивановича.
Только Ирина успела передать Гортензии Андреевне информацию, полученную Дубовым ценой алкогольного отравления, как пришли народные заседатели, и разговор пришлось прервать. Да и время поджимало, пора было открывать заседание.
Когда Ирина вышла проводить Гортензию Андреевну в зал, старушка вдруг крепко приобняла ее и шепнула на ухо: «Я вас очень прошу, не спешите выносить приговор, пока мы с вами не поговорим».
Ирина хотела возразить, что там все ясно, но, зная, что Гортензия Андреевна
