Ознакомительная версия.
Буазен встретил его у черного входа.
– Что случилось? – спросил Александр.
Шофер вздохнул:
– У нее был выкидыш… Похоже, теперь Рейнольдс на ней не женится.
Она лежала в постели, рядом была горничная с недобрыми глазами. Завидев Александра, Жинетта вскочила и, забыв обо всем, бросилась к нему.
– Ты пришел, пришел…
И залилась слезами.
Горничная, с вызовом покосившись на них, вышла, и Александр попытался успокоить любовницу. Но все-таки не удержался от вопроса о ребенке.
– Конечно, он был твой. Жожо ведь… – сказала Жинетта. Не договорила и махнула рукой.
Актриса была уверена, что все кончено, Рейнольдс ее бросит. Но оказалось, что она плохо его знала. Со всех сторон ему твердили, что Жинетта – наркоманка, что обманывает его с каким-то подозрительным типом, о котором никому ничего толком не известно. Однако, увидев ее прелестное личико и несчастные глаза, магнат заколебался. А Жинетта почувствовала: Жожо все еще в ее власти. И приободрилась.
– Рейнольдс хочет, чтобы мы подписали брачный контракт… А я ему сказала, что не верю в брачные контракты. В конце концов, ему уже за пятьдесят, долго он не протянет… – Она потянулась, как кошка. – Он умрет, а я буду богата… и выйду за того, за кого хочу.
– Угу, – промычала в ответ Жюли, во рту которой были булавки – костюмерша поправляла подол платья актрисы.
Вскоре Жинетте пришлось перебраться с улицы Фортюни на улицу Константины, в особняк Рейнольдса. Теперь Александр находился далеко от нее, но верный Буазен, не задавая вопросов, в любое время готов был отвезти хозяйку к нему на машине. Любовники виделись реже, и им приходилось соблюдать осторожность. Однажды, когда Жинетта пришла к Александру, тот протянул ей крошечного щенка пекинеса.
– Вот… Мне показалось, у него такие же глаза, как у тебя. Думаю, вы подружитесь…
– Какой ты прозаичный! – проворчала Жинетта, но все же щенок ее пленил. Она прижала его к сердцу и объявила, что будет любить его больше всех остальных своих собак.
Но Рейнольдс был далеко не глуп, и от него мало что можно было скрыть. От его внимания не ускользнуло ни кольцо с изумрудом, которое носила Жинетта, ни щенок, которого ей подарил неизвестно кто. И в один прекрасный вечер, возвращаясь к себе домой, Александр лицом к лицу столкнулся с двумя верзилами. Третий меж тем уже заходил сзади.
– Вам нужны мои деньги? – спросил Александр и сунул руку в карман.
– Нет, – скучающим тоном ответил один из громил. – Мсье Рейнольдс просил передать тебе привет.
Трое бандитов полагали, что легко смогут справиться с одиноким прохожим, но просчитались. Дело в том, что по соседству с улицей Кардине находился квартал Эпинетт, где обитали подозрительные личности всех мастей. И, чтобы обезопасить себя от их внимания, Александр всегда носил с собой кастет.
Нырнуть, приложить кастетом в колено одного, уйти от удара сзади, извернуться, ударить кастетом в голову второго, все тем же кастетом парировать нож, который достал третий, а затем бить, бить и бить, без особого ожесточения, не раздумывая, для порядка, чтобы отбить, в буквальном смысле слова, у мелких апашей охоту даже думать, что они смогут что-то сделать с ним, Александром Тамариным, было делом нескольких минут. Он остановился только тогда, когда какая-то женщина неподалеку стала кричать и звать помощь честным людям, которых убивают чуть ли не средь бела дня.
У Александра не было никакого желания объясняться с полицией, но он, как уже говорилось выше, был крайне злопамятен. Разделавшись с наемниками, молодой человек решил, что теперь по справедливости надо поквитаться с тем, кто их послал.
Он не знал Рейнольдса в лицо, однако около театра увидел Жинетту, которой помогал вылезать из машины какой-то господин, чье лицо было плохо видно в свете фонарей. От удара Александра тот отлетел на метр и согнулся в три погибели. Жинетта завизжала…
– Александр! Ты сошел с ума? Что ты творишь?
– Это он? – спросил Александр, показывая на человека, корчившегося на тротуаре. – Рейнольдс? Он подослал ко мне трех подонков, чтобы те меня покалечили.
– Нет! – отчаянно вскрикнула Жинетта. – Это не Рейнольдс, а мой старый знакомый, суфлер из «Жимназа»… Я просто его подвезла!
Буазен, раскрыв рот, смотрел то на лежащего суфлера, который стонал от боли, то на бледное от бешенства лицо Александра.
– Иди домой… – прошептала Жинетта. – Прошу тебя! А с Жожо я разберусь сама…
Рейнольдс бушевал. Швырнул на стол салфетку. Он не желает, чтобы позорили его имя, особенно теперь, когда Жинетта будет его носить, черт побери…
Актриса успокоила его, пообещала, что забудет об Александре, что это просто увлечение, как множество других увлечений в ее жизни, и она удивлена, что Жожо воспринял все так серьезно.
В конце концов Жинетта и Рейнольдс поженились и летом уехали в круиз на яхте, которую ее муж так любил. Вернувшись, актриса сразу же приступила к репетициям.
– Страдания? Да… уже полгода я плачу в одиночестве, кричу от одиночества… Я больше не могу! Страдать – это значит войти в жизнь любимого человека, который даже не подозревает, что вы его любите… быть готовой отдать ему даже больше, чем жизнь, и увидеть, что он любит другую… Страдать – значит дышать этой любовью, сходить от нее с ума и скрывать свои мучения… быть готовой на любой бесчестный поступок, на преступление, на все что угодно! Посмотрите мне в глаза, они выжжены слезами… Если бы вы знали, что мне довелось пережить! Ах, если бы вы знали…
Она стояла на сцене и говорила в зал, застывший от изумления. Какова роль, а? Какова маленькая королева…
– Ах, вы не понимаете?! Я же говорила вам: я вовсе не героиня… Я лишь бедная женщина, которая продавала себя, чтобы выжить. Видите, тут нет никакой трагедии… Это просто… просто пустяки!
Премьера, столпотворение у дверей гримерки и внутри, всюду цветы, цветы, цветы, среди которых мыкается верзила-разносчик, на которого никто не обращает внимания.
– Прелестно!
– Очаровательно!
– Вы растете, мадемуазель!
– Играет Жинетта, и героиню тоже зовут Жинетта… Браво!
– Очень славная вещица, эта пьеса «Продавец счастья». Хоть и говорят, что счастье не продается…
– Но покупается! – рокочет Рейнольдс, блестя стеклами очков. – Ха, ха, ха!
В третьем часу ночи Жинетта возвращается домой. Берет чернильницу, идет в гардероб и выливает немного чернил на наряд от Ланвэн, недавно подаренный ей мужем. Наряд ей нравится безумно, но – есть же в жизни вещи поважнее одежды, в конце концов…
Утром:
– Ах! Мое платье! Какой ужас! Неужели ничего нельзя сделать? Я заеду сегодня к Жанне… Может быть, она сможет исправить?
А не к Жанне, так заказать новую шляпку, или зонтик, или кольцо… Мало ли предлогов у молодой женщины отлучиться из дома?
– Ты мне никогда не говорил: «Я тебя люблю».
– Ты мне тоже никогда не говорила…
– Ладно… – Вздох. – Я тебя люблю, Александр. Это там опять мышь бегает?
– Ты что… Она столько конфет съела, что ей хватит на всю неделю.
– Ты заметил, что я перестала носить накладки?
– Ну… да.
– Доволен?
Она протягивает руку и водит пальчиком по его лицу. Обыкновенные разговоры: пьеса, мышка, следующее свидание… Он берет ее руку и целует пальцы один за другим.
Александр так и не успел сказать, как ее любит.
Когда прощались на яхте, она сказала:
– Мы вернемся в августе… Ты будешь ждать?
– Конечно!
– Я пошлю тебе телеграмму, как только смогу… И письмо…
В Генте молодой человек незаметно для матросов и гостей сошел на берег, но, уходя, все же обернулся. Последнее, что запомнил, – воздушный поцелуй, который она послала ему, стоя у того самого окна.
Глава 5
Сведения инспектора
– Я навел справки о счетах доктора Морнана, – сообщил журналисту Ремийи. – Внешне все выглядит вполне логично: он много работал, много получал и много тратил. Затем я занялся наследством, которое досталось Обри. Твой капитан получил его от дяди. Тот тоже бывший моряк, оставил службу, занялся коммерцией в колониях, не то чтобы с большим размахом, но вполне достойно.
– То есть Раймон Обри чист? – нетерпеливо спросил Видаль.
По задумчивому выражению лица Ремийи он сразу же понял, что его друг сказал не все.
– Я проверил еще кое-что, – сказал архивист. – В конце 1911 года твой капитан ни с того ни с сего занялся биржевыми спекуляциями и стал покупать большое число акций. Недешевых акций, замечу. И это было до того, как он получил наследство.
– Интересно… – уронил Видаль. – Конец 1911-го – как раз тогда, когда Жозеф Рейнольдс начал судиться с газетой, обвинившей его в убийстве жены.
– А капитан дал показания в его пользу, – усмехнулся Ремийи. – Мое мнение – Обри пырнули ножом не зря. Поговори с ним, пока он еще жив… и пока до него не добрались, потому что завтра может быть поздно.
Ознакомительная версия.
