Это расследование создало Редеру репутацию упорного и проницательного юриста с профессиональным чутьем на преступление. Если уж он напал на след, никто и ничто не могло заставить его оставить жертву в покое. Леман однажды саркастически заметил: "Редера следует держать подальше от этого дела; он вполне способен арестовать даже Папу Римского и выставить его перед судом".
Но с точки зрения карьеры для Редера важнее был тот факт, что дело Удета позволило ему близко познакомиться с Герингом, которому понравилась его манера держать себя и бойкий язык. Горячий отклик в душе главнокомандующего нашли и сплетни из жизни военной иерархии. Хаммерштайн, который всегда ревновал своего более удачливого соперника, считает, что "он мог очень обходительно подать любое дело и знал, что хочет слышать от него Геринг. При этом Редер мог ещё рассказать массу забавных историй и тем самым завоевать его благосклонность".
Редер произвел на рейхсмаршала такое благоприятное впечатление, что тот назначил его своим специальным представителем в Имперском военном трибунале, сохранив при этом его предыдущую должность. По всем этим причинам Редер был явным кандидатом на роль главного обвинителя на процессе над "Красной капеллой".
Консервативные господа из РКГ выказывали по поводу нового коллеги куда меньший энтузиазм. Председатель палаты Крель говорил: "Редер отнюдь не выдающийся юрист, и его теоретические познания более чем посредственны". Более того, он считал манеры Редера "полицейскими", а его аргументацию, "не соответствующей уровню Имперского военного трибунала". Коллега Креля Шмидт также выражал свои сомнения: "Это был типичный случай обвинителя, не соответствующего своей роли. Что до меня, он слишком хвастался своими успехами. Поэтому мы с коллегами часто не воспринимал его всерьез".
Редер попытался компенсировать свои недостатки юриста рьяной преданностью идеям нацизма. Любой из узников или их родственников может процитировать образчики его нацистской фразеологии.
Когда Фальк Харнак выразил протест, тот разразился следующей тирадой:
- Это как раз в твоем духе! Мы не собираемся делать из них мучеников. И мы ещё разберемся, насколько ты предан национал-социалистическому государству!
Иногда случались совсем безобразные сцены. На вопрос матери Шульце-Бойзена, в чем обвиняют её сына, он возмущенно заявил:
- Самая чудовищная измена и предательство. И он за них поплатиться!
Фрау Шульце вскочила и закричала:
- Это неправда!
Редер выпрямился и рявкнул:
- Обращаю твое внимание, что ты говоришь с представителем высшего германского суда, и это оскорбление тебе даром не пройдет!
У многих были "крупные ссоры с доктором Редером". Так, например, тетка Шульце-Бойзена - Эльза Бойзен - на всю свою жизнь сохранила память "о его грубости и бессердечии". Отца Урсулы Гетце долго преследовало воспоминание о том, как Редер "высокомерно откинувшись в своем кресле и выпуская табачный дым кольцами, не обращал на меня никакого внимания".
Если говорить честно, его манера держаться определялась не столько нацистским фанатизмом, сколько тщеславием и амбициями. Наглость Редера приводила к желаемому результату: такого прокурора боялись все. Однако, оставив это занятие и председательствуя в военном трибунале, он, по словам графа Вестарпа, одного из сопредседателей палаты, антинациста и будущего прокурора, обычно проявлял себя "весьма снисходительным". Несмотря на свою лояльность нацизму, Редер был против нацистских модернизаций закона, практикуемых субъектами типа Фрайслера. Он не согласился на участие гестапо в предварительных допросах и возражал против практики РСХА по использованию "подсадных уток" в камерах узников. Когда к нему приводили заключенных в наручниках, Редер немедленно их снимал и настаивал на нормальной юридической помощи подследственным.
Особенно трудно было для него играть роль безжалостного обвинителя перед женщинами. Когда Милдред Харнак сначала приговорили к лишению свободы, он предложил: "Давайте её отпустим". Одна из обвиняемых, актриса Ева Риттмайстер, считала, что отношение к ней во время процесса было настолько беспристрастным, что вознаградила Редера декламацией в его кабинете монолога Гретхен из "Фауста". Она даже подарила ему фотографию с надписью: "В благодарность за Ваше участие, Ваша Ева Риттмайстер".
В нескольких случаях он убедил Геринга заменить женщинам смертные приговоры на различные сроки заключения. Впоследствии Редер председательствовал в военных трибуналах, рассматривавших дела членов "Красной капеллы" во Франции и Бельгии. Многие там отделались относительно легкими наказаниями. Жена одного из обвиняемых, фрау Хеннигер, даже после войны утверждала, что к её мужу относились очень справедливо, и Редер "не был бездушным, а вполне мог проявить человечность и участие".
Подобные случаи подтверждают, что Редер не всегда соответствовал стандартному образу нацистского судьи. Он был членом "Стальной шлем"* и СА (до 1935 года), но так и не стал членом нацистской партии и во время денацификации смог представить множество доказательств своей непричастности - Редер держался особняком, не одобрял "крайности нацистского режима" и буквально проповедовал христианство в далеко не религиозных Люфтваффе.
(* Националистическая ассоциация бывших военнослужащих. В 1933 году была включен в состав СА, а в 1934 переименована в Национал-социалистическую лигу бывших военнослужащих. Прим. перев.)
Фактически доктор Манфред Редер являлся типичным авторитарным юристом-реакционером и принадлежал к консервативному крылу национал-социалистов, которые считало гитлеровское государство продолжением империи кайзера. Его не ослепила идеология национал-социализма, он ограничился лишь её всеохватывающей концепцией государства, почитаемого с почти религиозным рвением.
Как и многие представители своего класса, Редер верил в буржуазную концепцию государства, ведущего довольно любопытную форму обособленного существования за монолитным фасадом нацистского Третьего рейха. Эта концепция могла быть искажена нацистскими нуворишами, но он всегда был там, где следовало поддержать авторитет этого "государства". Какой авторитет? Авторитет государства как такового, поскольку в представлении юриста-практика "государство" являлось абсолютной концепцией, независимой от любых политических и общественных структур.
К этому можно добавить довольно странную для поколения Редера веру в превосходство военных. Во время Первой мировой войны он был ранен и пострадал от газовой атаки, награжден Железным крестом второй степени и Знаком ранения. Самым ужасным проступком представлялось ему сомнение в добродетели солдата и патриота. Для него не было вопроса, почему в военное время каждый немец должен безропотно стать винтиком военной машины, вне зависимости от того, украшает флаг государства национальная символика или свастика.
Именно по таким причинам образ мыслей и поведение Редера типичны для определенной категории германских деятелей, нашедших свое место в Федеральной республике и до сих оказывающих немалое влияние на взгляды немцев на проблему "Красной капеллы". Его видение тоталитарного патриотизма игнорировало истинную природу гитлеровского режима, в котором не было места коммунистам и пацифистам.
Вера в то, что даже основанное на насилии и концлагерях государство может требовать лояльности от своих сограждан, объединяла самый широкий спектр персонажей - противоречивого Редера, аристократичного президента палаты Креля и консервативного борца с "Красной капеллой" Гарри Пипе. Противостояние этому государству, особенно в военное время, и тем более помощь Советскому Союзу в их глазах являлось преступлением, достойным самой суровой кары.
Даже в наши дни эти люди яростно отказываются признать, что какой бы спорной не казалась шпионская деятельность людей, подобных Шульце-Бойзену, она входила в сферу внутреннего немецкого Сопротивления. В ответ на подобный вопрос бывший капитан Гарри Пипе просто рявкнул: "Ничего, кроме кучки предателей, никакого отношения к Сопротивлению". Крель в послевоенные годы с явным негодованием возражал "против любой попытки рассматривать "Красную капеллу" как движение внутреннего политического Сопротивления".
Судя по этим высказываниям, нелегко найти различие во взглядах на политическое устройство общества у ярого приверженца правового государства Креля и нацистского прокурора Редера. Крель однозначно утверждает, что шпионская сеть Шульце-Бойзена/Харнака была "главным образом шпионской организацией, работавшей на Советскую Россию. Антиправительственная деятельность не играла существенной роли и сошла на нет. С того момента, как главный поборник коммунизма Советский Союз вступил в войну с Германией, любая поддержка коммунизма приравнивалась к оказанию помощи военному противнику".
