Ознакомительная версия.
– Состояние тяжелое! Больного нельзя беспокоить! – Дверь в палату открылась с душераздирающим скрипом. Антон ненавидел скрипящие двери и злобных медсестер, которые мешали ему работать. Эта особенно раздражала, она гневно трясла пергидролевыми кудряшками, в такт кудряшкам колыхался необъятный бюст, глаза сверкали, а из лилового рта сыпались угрозы. Снова на него начальству собираются жаловаться. Надоело уже.
– Да я всего на пять минут, – заверил гневную валькирию Сапоцкин. Валькирия не поверила.
– Если пациенту после вашего визита станет хуже, я буду жаловаться! Так и знайте! – Валькирию звали Аллой Ивановной, и она напоминала Антону булочку из школьного буфета – аппетитный на вид кругляш с желтой корочкой и двумя пятнышками-глазками варенья сверху.
– Добрый день, Георгий Алексеевич, – Сапоцкин придвинул неудобный больничный стул вплотную к кровати. Георгий Алексеевич на приветствие не отреагировал.
– Георгий Алексеевич, ну, не притворяйтесь, некрасиво это, я же знаю, что вы не спите. Давайте-ка побеседуем… – Никакой реакции. Может, спит? Нет, Антон так просто сдаваться не собирался, он пришел сюда для разговора и не уйдет, пока не поговорит.
– Вот что, Георгий Алексеевич, либо вы снизойдете до разговора со мной, либо я сейчас встану и уйду. Но в этом случае свои проблемы вы решаете самостоятельно, без милиции. Мы помогаем лишь тем людям, которые этого хотят. А вы не хотите. Кстати, вынужден донести до вашего сведения печальную новость: гражданка Пигалица Мария Петровна, ваша бывшая супруга, скончалась сегодня ночью. Отравление газом. Мы думаем, убийство – а в том, что это именно убийство, сомнений нет – имеет прямое отношение к вам…
– Что. Вам. Надо? – Баюн открыл глаза, и Антону стало жаль этого человека, все-таки избили его сильно, и сейчас ему, наверное, плохо.
– Воды. Дайте, – попросил Георгий Алексеевич. Пил он долго, мелкими глотками, словно опасался, что, если глотнуть больше, вода выльется в одну из трубочек, опутывавших тело.
– Итак, – Сапоцкин больше не улыбался, – вы сумели рассмотреть нападавших?
– Один.
– Хотите сказать, что на вас напал один человек?
– Да.
– Но вы его рассмотрели?
– Нет. – Жорж сам пытался вспомнить, что же с ним произошло, но проклятая память издевательски подсовывала какие-то разрозненные отрывки. Безымянный бар с грязным полом и красными пластмассовыми стульями. Пустая бутылка из-под пива. Псевдоармянский коньяк и горькое чувство безысходности. Ненависть. Кого же он ненавидел настолько, что ушел из бара, бросив выпивку? Кажется, Демку. Или Машку. Или обоих. Туман в голове и человек-гора.
– Дай воды.
– Может, медсестру позвать?
– К черту. Воды. И салфетку.
– Давайте помогу. – Антон прижал бумажную салфетку к разбитой губе и сам, не понимая зачем, вдруг сказал: – Неприятно, но пройдет, у меня в свое время заживать не успевали. Я боксер. Был боксером, теперь вот в милиции работаю. Так, значит, вы его совсем не рассмотрели?
– Крупный. Гора.
– А лицо?
– Нет.
– Жаль. В таком случае, может, скажете, кому вы дорогу перешли?
– Долг.
– Ага. И кому вы должны?
– Казино. «Золотая фишка».
«Золотую фишку» Сапоцкин знал. Богатое место для богатых игроков, которые довольно быстро переходили в категорию бедных. Надо думать, что с Баюном произошла такая же история. Значит, проигрыш, Димка говорил, будто у Баюна проблемы с деньгами, но Антон полагал, что это из-за контрабанды, а все, оказывается, просто.
– И много проиграли?
– Пятьдесят… Пятьдесят тысяч.
– Много. И как отдавать собираетесь?
– Не ваше дело.
– Не мое. – Антон ничуть не обиделся, он вообще был человеком не обидчивым. – А больше ничего не хотите рассказать? Например, про контрабанду алмазов… Про вашу невесту… Про Светлану Лютикову. За что вы ее убили?
Георгий закрыл глаза, и Сапоцкин испугался, что тот сейчас потеряет сознание, тогда о признании можно забыть. Но нет, вдох-выдох – и глаза открылись, взгляд усталый, но осмысленный.
– Как вы…
– Как я догадался? Просто. Ключи от машины, они ведь только у вас были, значит…
– Сделайте так, будто я сам… – перебил Баюн. – Добровольное…
– Хорошо. Ваше признание, – предупредил Антон, – будет записано на диктофон. Итак?
– Я… – начал Георгий, – Баюн Георгий Алексеевич…
– Неужели ты в самом деле думала, будто кто-то поверит в эту ерунду? Будто я поверю? – Есенин нахмурил седые брови, и Аделаида Викторовна задрожала. Столько лет прошло, а она по-прежнему боялась этого человека. Она знала, на что он способен. Когда-то давно глупая девочка Ада попыталась шантажировать Есенина, пригрозив рассказать все Стасе. Он же… рассмеялся Адочке в лицо и ушел. О, она бы рассказала, злость и обида требовали выхода, но случилось страшное – пропал Георгий. Мальчика забрали прямо из детского сада, дура-воспитательница спокойно отдала ребенка человеку в военной форме, который якобы приехал по поручению самой Аделаиды Викторовны. Это было ужасно. Жоржа вернули через полтора часа, ни Лешка, ни дед с бабкой даже не заметили его отсутствия, а Адочка едва не свихнулась от горя. Урок она усвоила.
– Чего молчишь?
– Я не думала, что это ты.
– Вы, бабы, вообще думать не способны, – фыркнул Есенин. – Для того чтобы думать, мозги нужны. Значит, говоришь, камень у мальчика? А у тебя даже мысли не возникло присвоить? Ну, да вижу, мысли были, только жизнь Георгия дороже какого-то там рубина, правильно?
Аделаида Викторовна кивнула. Разговаривать, выворачивая шею, было неудобно, но попросить Никанора пересесть она не решалась, а отвернуться сама не могла. Взгляд его гипнотизировал, полностью подавлял волю и само желание сопротивляться.
– Давай, заводи, – скомандовал Никанор, – в гости поедем. Эх, испортили пацана, кабы знал, с собой забрал бы.
Аделаида Викторовна пыталась сосредоточиться на дороге, но не слушать Есенина было просто невозможно.
– Фигурное катание… Тоже мне придумали… натворили бед, а потом в слезы. Ах, ох, помоги…
– Что ж не помог?
– Не захотел. На хрен рожать, если не знаешь, чего потом с ребенком делать.
Адочка горько усмехнулась, в этой фразе весь Никанор – стоит оступиться, один-единственный раз упасть, и он, вместо того чтобы протянуть упавшему руку, добьет слабака. Сам виноват, нужно было под ноги смотреть. Как же, естественный отбор, выживает сильнейший…
Вот и двор. Машину Адочка припарковала на том же месте, что и вчера. Какая теперь разница, заметит кто или нет. Марию, конечно, жалко, бессмысленная смерть, хорошо, что Дамиан жив, все-таки сын подруги.
И врага.
– Надо же, – пробормотал Есенин, – столько лет, а почти ничего не изменилось.
– А ты что хотел?
– Вот Стасенькины окна. – Адочкин выпад Никанор проигнорировал. – Раньше шторы желтые были. И пожарная лестница осталась. Я тебе не рассказывал, как мы со Стаськой поссорились и она меня впускать не захотела, а я тогда по пожарной лестнице забрался. Купил букет роз – и вперед! Эх, хорошее время было. А лестница – штука полезная, вон, и тебе пригодилась. Что, не жалко девку, ей небось жить хотелось, деток родить, замуж выйти? Ну, оно и правильно, слабых жалеть не стоит. Выползай, милая, со мной пойдешь.
– Зачем?
– Посмотреть хочу, сколько в твоих словах правды. – Со старческим кряхтеньем – видимо, годы-таки подточили здоровье генерала – Есенин выбрался из машины. Элегантная черная трость, на которую опирался Никанор, подтвердила Адочкину догадку. Что ж, возможно, еще не все потеряно, смерть одного ублюдка изменит многое. Главное, чтобы он про пистолет не вспомнил. Аделаида Викторовна нежно погладила кожаный бок сумочки.
– Понимаете, я бы никогда не решился на такое, это он во всем виноват, Есенин…
– Поэт, что ли?
– Генерал. Раньше он был генералом, а теперь у него фирма своя, то есть не совсем своя, в бумагах он нигде не значится, но фактически «Якутъ-мода» принадлежит ему.
– Постойте, – встрепенулся Сапоцкин, – у вашей невесты фамилия…
– Есенина. Это ее отец. И Демкин тоже, – зачем-то уточнил Георгий.
– Брат с сестрой, значит.
– Да, но фамилии разные. Элла – Есенина по паспорту, а Демка – Пыляев. Мамина фамилия, а отчество отцовское.
– А так разве можно? – удивился Сапоцкин.
– Не знаю, генералам все можно.
– Это точно, – вздохнул Антон. А история, похоже, интереснее, чем предполагалось. Мелькнула мысль вызвать ребят из ФСБ, но Сапоцкин опасался, что, если он сейчас выйдет, Георгий Алексеевич замолчит или, хуже того, передумает давать показания.
– Элла убежала из дому, он замуж ее выдать хотел, а она не хотела…
– Он – это Есенин?
– Да. Она сначала у Демки жила, а потом… Мы встречаться начали, а у Демки неудобно, пришлось квартиру снимать. Я уже тогда с Машкой развестись хотел. Женился по глупости, чтобы Пыляева позлить. Она ему нравилась, понимаете?
Ознакомительная версия.
