У Шадуриных же с костюмами вышла напряженка. Макс свой единственный надевать отказался наотрез. Заявил, что штаны попу жмут, а галстук – хуже удавки. И потом: его ведь не в Кремль, не на прием к президенту позвали! А загадочный Гагин вполне переживет, если он в любимых широченных джинсах явится. И в модных, адски удобных кроссовках.
А у Аси, хоть она и бизнес-леди, делового костюма просто не было. Не тот у нее пока уровень, чтобы в строгих «Шанелях» рассекать. И на своей работе без костюма обходилась, и сейчас покупать ради единственного похода в «Орловский» не захотела. Так что оделась скромненько – брючки и свитер.
Одна Маша выглядела празднично, но, увы, несколько неуместно. Черные кожаные леггинсы от «Гуччи», ярко-алая кофточка от «Москино», высокие сапожки от «Прада», безусловно, впечатляли, но где-нибудь в казино смотрелись бы куда уместнее, чем в переполненном условностями деловом центре.
– Фу, как все на нас косятся, – шепнула Ася сестре, пока лифт возносил их в пентхаус, на 24-й этаж.
– А тебе не плевать? – фыркнула Мария.
А Макс увидел, что какой-то юный клерк с явным осуждением пялится на его широченные джинсы и в лифтовом зеркале скорчил такую рожу, что молодой бизнесмен тут же отвел глаза и начал тыкать в кнопки мобильного телефона.
…Приемная генерального директора корпорации «Октопус» оказалась необычной. Она располагалась не просто на последнем, двадцать четвертом, этаже, а как бы над ним. Выходишь из лифта, поднимаешься по винтовой лесенке и оказываешься в некоем подобии купола – в стеклянной, уставленной тропическими растениями комнате. Зрелище поразительное: слабенькое ноябрьское солнце весело пляшет на пальмовых ветвях и пушистом ковре, а из безупречно чистых окон открывается просто фантастический вид. Вот он, и Кремль, совсем рядом, и храм Христа Спасителя, и усеянные жучками-машинками набережные…
– Шоб я так жил! – восхищенно выдохнул Макс.
– Будешь еще, – пообещала Ася. И вежливо обратилась к секретарше: – Добрый день. Мы – Шадурины.
Секретутка – тоже в переговорном костюме, хотя какие там у секретарш переговоры? – важно кивнула:
– Да-да, я узнала. Дмитрий Николаевич вас ждет. Проходите.
– Узнала? – изумленно переспросила Мария.
Но разъяснений не дождалась – секретарша тут же, будто заправской швейцар, распахнула перед ними дверь в кабинет.
Он тоже оказался из стекла и тоже весь был залит солнцем. Даже странно, что светило поздним ноябрем способно на такие подвиги. Слепило так, что хозяина было не разглядеть, пришлось ждать, пока глаза привыкнут.
А когда разглядели – даже расстроились. Хоть и небожитель (а кто еще может владеть подобным пентхаусом?), а ничего сногсшибательного. Мужик как мужик. Типичный «крутой». Идеально сидящий костюм, манерно приспущенный галстук, многотысячные часы на руке… С первого взгляда видно: ворочает немалыми миллионами, на учете каждая минута, а в голове – сплошные цифры. Непонятно только, зачем он их позвал, всех троих? Явно ведь не для того, чтоб скромный Аськин бизнес выкупить. И не для того, чтобы увеличить спонсорскую помощь Максу. А у Марии с таким перцем даже потенциальных точек соприкосновения нет. Разве что предложить ему золотую карточку Игрекова игорного клуба…
Дмитрий Николаевич тем временем выбрался из-за стола. Подошел к гостям, в смущении застывшим на пороге кабинета. Протянул ладонь Максу, поцеловал ручки Асе и Маше… Но разговора не заводил, будто чего-то ждал. Вот странный.
Они, ясное дело, тоже молчали. Макс украдкой пялился на хозяйский стол, пытаясь разглядеть марку стоящего на нем компьютера, Ася глазела в окно и прикидывала, хватит ли ее годовой прибыли, чтобы арендовать подобное помещение хотя бы на месяц.
Одна Мария вела себя странно. Будто никакого воспитания нет – уставилась на Гагина во все глаза, и лоб напряженно морщит. Будто что-то вспомнить пытается, да никак не выходит.
Ася не выдержала первой:
– Дмитрий Николаевич! Как вы и просили, мы пришли все трое. И очень хотелось бы знать, зачем вы нас…
Гагин договорить ей не дал, перебил:
– А по-моему, Маша уже догадалась.
Странно, почему вдруг «Маша»? Они разве накоротке?
Ася и Макс удивленно взглянули на сестру. А та растерянно пролепетала:
– Да. Я догадалась…
– О чем? – начала сердиться Ася.
Но Маша уже взяла себя в руки и твердо произнесла:
– Вы дядя Митя. Верно?
– Кто?! – в один голос выкрикнули Ася и Макс.
– Дмитрий Николаевич Шадурин. Папин брат.
– Да ладно! – недоверчиво фыркнул Макс.
– Не ладно, а сто пудов, – отрезала Маша. – Это дядя Митя. Наш дядя.
А роскошный бизнесмен Гагин пробормотал:
– Машенька, милая!
Голос его звучал растроганно.
– Подожди, Маша, – твердо сказала Ася. – Но ведь мама говорила, что дядя Митя умер?
– Даже так?.. – будто про себя переспросил Гагин.
– Я тоже помню. Мама говорила, что он… то есть вы… умерли очень давно, – растерянно подтвердил Макс. – В тот год, когда Аська родилась.
– Боюсь, что это не совсем так. – Дмитрий Николаевич постарался улыбнуться как можно беспечнее. Получилось, хотя крутым и положено держать лицо, не очень.
– А я никогда не верила, что вы умерли. Однажды даже к маме пристала, – задумчиво произнесла Маша, – когда классе во втором была. Если, говорю, дядя Митя погиб, то где его могила? На каком кладбище? Но мама мне сказала, что на эту тему даже говорить не хочет.
– И я тоже всегда удивлялся… – встрял Макс и объяснил: – Нам в школе однажды задали генеалогическое древо составить, а я даже ни одной вашей фотки не нашел. И никак въехать не мог: почему? Пусть и умер, но вы же все-таки мой дядя…
– Но почему вы никогда не давали о себе знать? – с укором обратилась к Гагину Ася.
– Я ведь вас любила!.. – подхватила Маша. – И скучала по вас…
– Правда?! – искренне, совсем не по-деловому, вскинулся Гагин.
– Я даже помню, как вы со мной в машинки играли. И объясняли про дорожное движение, про «лежачего полицейского» и главную дорогу…
– Я тоже скучал о тебе, Маша… – склонил голову Дмитрий Николаевич.
– Но почему тогда вы исчезли? – воскликнула она.
– Потому что я дал слово, – сказал как отрубил Гагин.
– Кому?
– Вашим родителям. Что не буду с вами общаться. И даже не дам о себе знать. По крайней мере, до тех пор, пока вы, все трое, не станете взрослыми.
– Почему? – возмущенно воскликнула Ася.
– Полагаю, ваши родители не хотели, чтоб я подавал их детям дурной пример, – усмехнулся Гагин.
– А чё в вас дурного? – хмыкнул Макс.
А Ася раздосадованно хлопнула себя по лбу:
– Интересно вы решили… Вы все! Родители запретили, вы послушались… Почему нас-то никто не спросил?!
– Мне очень жаль, Ася, – вздохнул Дмитрий Николаевич. – Но в этом плане я человек несовременный. И если дал слово, его держу. Я честно ждал, пока вы подрастете. Вы все, включая тебя, Макс. Тебе ведь уже шестнадцать?
– Почти семнадцать, – поправил племянник.
– Взрослые люди. Вполне дееспособные… – как бы про себя пробормотал Гагин. – Сами теперь сможете решить, кто прав, кто виноват…
– А что у вас случилось? – нетерпеливо потребовал Макс. – Что за мексиканское кино?
– А ты, Маша, не помнишь? – тихо обратился к ней бизнесмен.
– Очень смутно, – задумчиво произнесла она.
– Тебе тогда четыре годика было.
– Да. Тогда еще Аська родилась. Точнее даже, прямо в ту неделю, как она родилась… Все были дома – мама, папа, бабушка, вы, дядя Митя, а ты, Аська, в больнице была… И взрослые сначала пили чай и о чем-то очень громко разговаривали, а потом вдруг начали кричать… а потом – я уже не помню. Только слышала, как дверь хлопнула, и я спросила, кто это ушел, а мама заплакала и сказала, что дядя Митя, и не ушел, а сгинул, а что это значит, не объяснила. И еще помню, что мне разрешили в вашу комнату перебраться, и я очень обрадовалась…
– Но ты мне этого никогда не рассказывала! – с укором обратилась к сестре Ася.
– И мне тоже, – подхватил Макс.
– Мама мне объяснила, уже потом, когда успокоилась, что дядя Митя не сгинул, а просто уехал. Очень далеко, по важным делам, и вернется очень не скоро. Ну, я ж ребенок была совсем: уехал и уехал. А про то, что он умер, мне сказали, уже когда я в школе училась…
– Ну а чё у вас за фигня-то произошла? – вновь спросил Макс.
– Я расскажу, – кивнул Гагин. – Я все расскажу.
Широким жестом пригласил всех троих разместиться на белом кожаном диване, сам уселся напротив в кресле и задумчиво произнес:
– Я не уверен, что вам мой рассказ понравится. Я в нем выступаю далеко не ангелом. Может, ваши родители и правы, что не позволяли мне с вами общаться… Но молчать тоже больше нельзя. Надоело.
