Ознакомительная версия.
— Боже, боже, — сказал он. — Подумать только, что этот бедняга испустил дух прямо здесь, в Бишоп-Лейси.
Как только он занял место на диване, снова зазвенел звонок в дверь, и через несколько секунд Доггер вернулся с неожиданным гостем.
— Мистер Дитер Шранц, — объявил он в дверях, без усилий снова принимая на себя роль дворецкого.
Фели вскочила на ноги и поплыла по гостиной приветствовать Дитера, протянув руки ладонями вниз, будто шла во сне.
Она ослепительна, эта мегера!
Я молилась, чтобы она споткнулась о ковер.
— Пожалуйста, опусти занавески, Доггер, — сказал отец, и, когда Доггер исполнил просьбу, свет в комнате исчез, оставив нас всех сидеть в темноте.
На экране, как я уже говорила, плавал мокрый тротуар Портленд-Плейс перед штабквартирой «Би-би-си», и тихий торжественный голос диктора начал вещать (это мог быть Ричард Димбльби[96] или просто кто-то с похожим голосом):
— И теперь изо всех уголков королевства собираются дети. Сегодня их приводят матери и отцы, няньки, гувернантки, а некоторых, осмелюсь сказать, бабушки и дедушки.
Они часами стоят здесь, на Портленд-Плейс, под дождем, молодые и старые, каждый терпеливо ждет своей очереди сказать последнее печальное «прощай» человеку, околдовавшему их сердца; отдать последние почести Руперту Порсону, гению, каждый день в четыре часа похищавшему их у привычной жизни и, подобно Гаммельнскому крысолову, уводившему в свое «Волшебное королевство»…
Гению? Что ж, это некоторое преувеличение. Руперт был блистательным шоуменом, в этом нет никакого сомнения. Но гением? Этот человек был негодяем, бабником, задирой и скотиной.
Но разве это мешало ему быть гением? Не думаю. Мозги и мораль не имеют ничего общего друг с другом. Возьмите меня, например: часто говорят, что у меня выдающийся ум, однако мои мозги чаще всего заняты изобретением новых интересных способов причинить моим врагам внезапную, мучительную смерть с рвотой и судорогами.
Я твердо убеждена, что яды появились на земле для того, чтобы их открыли — и нашли им хорошее применение — те из нас, у кого есть ум, но не обязательно физическая сила, чтобы…
Яд! Я совсем забыла о подправленных конфетах!
Интересно, Фели уже съела их? Не похоже, если бы да, она бы не сидела здесь с таким раздражающим спокойствием, в то время как Дитер, словно конюх, восхищающийся своей кобылкой, оценивающе разглядывал ее стати.
Сероводорода, который я вколола в сладости, слишком мало, чтобы убить, в любом случае. Проникнув в тело — если предположить, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы его проглотить, — он окислится до сульфата водорода и в этом виде постепенно выйдет с мочой.
Такое ли уж преступление то, что я совершила? Сульфид этана в изобилии добавляют в искусственно ароматизированные сладости, и, насколько я знаю, за это еще никого не повесили.
Когда мои глаза приспособились к темноте гостиной, я смогла окинуть быстрым взглядом лица, освещенные свечением телевизора. Миссис Мюллет? Нет, Фели не стала бы тратить свои конфеты на миссис Мюллет. Отец и Доггер — не обсуждается, викарий тоже.
Есть отдаленная возможность, что тетушка Фелисити могла их сожрать, но, если бы это случилось, ее яростные вопли заставили бы даже слона Сабу[97] умчаться в холмы.
Следовательно, конфеты должны все еще находиться в комнате Фели. Если бы я могла незаметно ускользнуть отсюда…
— Флавия, — сказал отец, махнув в сторону маленького экрана, — я знаю, как тяжело это должно быть, особенно для тебя. Можешь уйти, если желаешь.
Избавление! Бегом к отравленным конфетам!
Но постойте: если я сейчас удеру, что обо мне подумает Дитер? Что до других, мне глубоко наплевать… Ну разве что кроме викария, отчасти. Но чтобы меня посчитал слабой человек, которого сбили в огне…
— Спасибо, отец, — сказала я. — Думаю, я справлюсь.
Я знала, что это тот самый твердый ответ, которого он хотел, и оказалась права. Продемонстрировав требуемую отеческую заботу, он откинулся в кресле с чем-то вроде вздоха.
Какое-то кваканье донеслось из глубины кресла в углу, и я сразу определила, что это Даффи.
Телекамеры переместились во внутренности штаб-квартиры «Би-би-си», в просторную студию, до потолка заваленную цветами, среди которых возлежал Руперт — или, по крайней мере, его гроб: богато украшенный образчик плотницкого искусства отражал телевизионные прожекторы и ближайших присутствующих своей отлакированной поверхностью, его посеребренные ручки весело сверкали в полумраке.
Теперь другая камера показывала, как маленькая девочка приближается к похоронным дрогам… нерешительно… неуверенно… ее подталкивала в спину расчетливая мамаша. Дитя утерло слезинку, перед тем как возложить венок из полевых цветов на ограждение перед гробом.
Сцена сменилась крупным планом рыдающей взрослой женщины.
Затем выступил вперед мужчина в трауре. Он выбрал три розы из присланных в знак уважения цветов и тактично вручил их всем троим: одну ребенку, вторую матери и третью плачущей женщине. После этого он извлек большой белый носовой платок, отвернулся от камеры и высморкался с усиленной горем энергией.
Матт Уилмотт! Он поставил всю эту сцену! В точности как говорил! Матт Уилмотт, в глазах всего мира — сломленный человек.
Даже во время национального траура Матт был на месте, чтобы проконтролировать запоминающиеся моменты — незабываемые образы, требуемые смертью. Я чуть не вскочила и не зааплодировала. Я знала, что люди, ставшие свидетелями этих простых проявлений привязанности, лично или по телевизору, будут обсуждать их, пока не останутся без зубов, на деревянной скамейке во дворе дома в ожидании, когда их сердца перестанут биться.
— Матт Уилмотт, — продолжал голос Димбльби, — продюсер «Волшебного королевства» Руперта Порсона. Сообщают, что он был сражен, когда пришло известие о смерти кукольника; что его положили в больницу для лечения сильного сердцебиения, но, несмотря на это — и вопреки распоряжениям врача, — он настоял на том, чтобы присутствовать здесь сегодня и отдать последние почести покойному коллеге… Хотя надежный источник сообщил, что неподалеку наготове стоит «скорая помощь», на случай необходимости…
Теперь показали другой вид. Снимавшаяся откуда-то сверху картинка спускалась все ниже и ниже в студию, как будто фиксируемая глазами нисходящего ангела, все ближе и ближе к гробу, пока не остановилась у изножия, замерев на впечатляющей фигуре, которая не могла быть не чем иным, кроме как белкой Снодди.
Водруженная на деревянную подставку, кукла-перчатка с маленькими кожаными ушками, торчащими зубами и изогнувшимся в виде вопросительного знака густым хвостом была установлена так, чтобы печально смотреть на гроб своего хозяина, почтительно сложив беличьи лапы и склонив в смиренной молитве беличью голову.
Временами бывало — и сейчас был как раз такой случай — когда, будто во внезапно озаряющем свете вспышки журналистской фотокамеры — на меня снисходило понимание. Смерть — не более чем простой маскарад — да и жизнь тоже! — и они обе искусно кем-то отрежиссированы, каким-то закулисным небесным Маттом Уилмоттом.
Все мы марионетки, поставленные на сцену Богом — или Судьбой, или Химией, называйте как хотите, — где нас надевают, словно перчатки, на руки и управляют Руперты Порсоны и Матты Уилмотты мира. Или Офелии и Дафны де Люсы.
Мне хотелось заулюлюкать!
Как жаль, что здесь нет Ниаллы, чтобы я могла поделиться с ней своим открытием. В конце концов, никто не заслуживает его в большей мере. Но, насколько я знаю, она уже ведет ветхий «остин» по склонам какой-нибудь уэльсской горы в какую-нибудь уэльсскую деревню, где с помощью какой-нибудь торопливо найденной настоящей Матушки Гусыни распакует деревянные ящики и позже вечером поднимет занавес перед глазеющими селянами в каком-нибудь отдаленном зале Святого Давида и покажет свою личную версию «Джека и бобового зернышка».
Теперь, когда Руперта нет, кто из нас стал Галлигантусом? — подумала я. Кто из нас стал чудовищем, которое неожиданно обрушится с небес в жизни других людей?
— Прочувствованные слова продолжают изливаться от Лендс-Энд до Джон О'Гроутса[98] и из-за рубежа. — Он сделал паузу и испустил легкий вздох, как будто был ошеломлен моментом. — Здесь, в Лондоне, несмотря на ливень, очередь продолжает возрастать, растянувшись до Лангем-Плейс. Над главным входом в штаб-квартиру «Би-би-си» статуи Просперо и Ариэля взирают на толпы скорбящих, как будто тоже разделяют всеобщее горе… Сразу же после сегодняшней церемонии в штаб-квартире «Би-би-си», — твердо продолжал он, — гроб Руперта Порсона будет доставлен на вокзал Ватерлоо и далее на место его погребения — на кладбище Бруквуд в Суррее.
Ознакомительная версия.
