— Не знаю, — засмеялся майор, — может, у тебя даже персональный танк имеется, но только доставили тебя в лежку и безо всяких документов. А где ты сам их схоронил, вместе с личным… — он весело засмеялся, — твоим оружием, это уж ты, паря, вспоминай! А вот что от тебя несло, извини, как из помойного ведра, да еще с прокисшим самогоном, тут, как говорится, ни прибавить ни убавить!
«А майор-то грамотный, книжки читал…»
— Так-таки без ничего и доставили, говоришь? А кто?
— Да патруль привез из Хомутовки. Звонок сюда был, что валяется, мол, у обочины… Труп не труп, дышит вроде… Ну не бросать же, человек все-таки, а ночи у нас еще холодные. Вот и подкинули подарок.
— Так что ж вы за хозяева такие? Вам — подарок, а вы его в клетку и на пол?
— Не-е, — продолжал улыбаться майор, — мы тебя на лавку уложили, это ты уж сам на пол переместился. Все ж получше, чем в Хомутовке, верно?
— Да что это за Хомутовка такая?
— А ты чего, не наш, что ли? Не местный, в смысле? — Майор, кажется, немного растерялся. И это хорошо, это говорило в его пользу. — В Хомутовке у нас главная городская свалка. Километров десять отсюда.
— Ни хрена себе, куда они меня завезли! Извини и ты, майор. А что, тех, которые меня доставили, случайно не запомнил?
— Чего их запоминать? Наши ребята. А этот номерочек, что ты назвал, он чей?
— Я полагаю, патрульных.
— Не-е, у нас другой, — заулыбался с явным облегчением майор.
— Ну хорошо, я потом сам выясню, чей это номер. А теперь у меня к тебе большая просьба, майор. Вернее, две. Разреши мне сделать пару звонков по телефону и потом напрочь забудь все, что услышишь. Потому что иначе я не смогу ответить за твою голову, понял?
Но по глазам майора было видно, что он абсолютно ничего не понимал, однако какую-то неведомую для себя опасность все же почуял. И насторожился, раздумывая: разрешать или нет разговоры по служебному телефону? Пересилило здравомыслие — ну чего он добьется, запретив позвонить, в общем-то, видать, приличному человеку, правда, запах от него! Так ведь чего не бывает?.. И он, утвердительно кивнув, молча подвинул свой телефонный аппарат, разрешая звонить. Но поднялся и на всякий случай дверь в дежурку плотно закрыл. И форточку на окне — тоже.
Александр Борисович понял его сомнения и ободряюще подмигнул. И набрал номер Севы Голованова. Тот, после пары гудков, отозвался.
— Как у нас? — не представляясь, спросил Турецкий.
— Ты в порядке, Борисыч? — в свою очередь спросил Сева. — Между прочим, вся твоя одиссея запечатлена от и до, можешь не сомневаться. Сам как?
— Состояние, конечно, хреновое, но думаю, что в ближайшие сутки-двое будет все равно получше, чем кое у кого из наших знакомых. Ты знаешь, где я?
— А как же! Я проследил, чтоб все было тип-топ. А после проконтролировал тех засранцев. Так что не волнуйся, кино получилось отменное.
— У вас-то хоть порядок? Все живы?
— А вот у нас несколько хуже, но… тоже все устроилось, не волнуйся, живы и здоровы, хотя ночью некоторые попытки изменить диспозицию наблюдались. Демидыч оказался, как всегда, на высоте. Имелся один неопознанный труп, который позже самостоятельно исчез с места события.
— Как это труп исчез? Эй, вы чего там? Да вас же нельзя и на минутку одних оставить!
— Ну да, кто бы говорил! — засмеялся Голованов. — Сейчас сообщу про тебя Демидычу и подскочу. А позже сменю его на боевом посту. Он сам тебе потом расскажет…
Турецкий положил телефонную трубку на аппарат, взглянул на майора. Тот слышал лишь половину разговора, но и это его сильно озадачило: совершались события, в которых он ничего не смыслил, а теперь еще и трупы какие-то появились!..
— Вот так, — словно объясняя непонятливому ученику, заметил Александр Борисович. — Трупы, оказывается, тоже имеют способности неожиданно исчезать… Поехали дальше… — Он снова взглянул на часы на стене и сказал, словно в раздумье: — Не очень хорошо, конечно, отрывать от сна пожилого человека в такую рань, но, с другой стороны, не хрен спать, когда вокруг черные дела творятся, верно?
Майор неуверенно кивнул.
— Вот и я так считаю… — продолжал говорить Турецкий, набирая новый номер. Гудки длились долго, но он терпеливо ждал. Подумал даже, что, может, адвокат специально положил подальше свой мобильник, чтоб не беспокоил. И вот послышалось сонное:
— Слушаю, Белкин…
Теперь следовало немного «сыграть» и для майора.
— Господин адвокат? Вас побеспокоил хорошо известный вам государственный советник юстиции третьего класса Турецкий Александр Борисович. Хочу сообщить вам пренеприятнейшее известие, если вы еще не в курсе. Не знаю уж, чьими молитвами — вашими или ваших друзей-приятелей, но сегодня ночью подвергся нападению с ограблением, ну а такие мелочи, как избиение, вывоз, извините, на городскую свалку и прочее, право, пустяки, на которые не стоило бы даже обращать внимание. Если бы не одно обстоятельство. То, которое исключительно из прежнего моего к вам уважения я мог бы и обсудить, хотя теперь не вижу никакого смысла в наших дальнейших с вами контактах по поводу расследования убийства губернатора Орлова. Кстати, в том, что это было именно заранее и четко спланированное убийство, у меня исчезли все сомнения.
Турецкий сделал паузу и внимательно посмотрел на майора. У того расширились глаза и даже отвисла челюсть. Вот тебе и шуточки-прибауточки, майор…
Телефонная трубка продолжительное время молчала, но Турецкий терпеливо ожидал. Зорий Августович просто обязан был что-то ответить — соврать, категорически отказываться понимать, но никак не молчать — вот так, будто от неожиданного потрясения.
— Я ничего не понимаю, Александр Борисович, — тусклым голосом заговорил он. Ну правильно, и это — вариант. — Где вы находитесь? Откуда звоните? Вам нужна помощь?
— Ваша забота восхищает. Но давайте по порядку. Нахожусь я неподалеку от Хомутовской свалки, надеюсь, вам известно такое отхожее место в любимом вами городе? Звоню откуда? Из ближайшего отделения милиции. А что касается вашей помощи, то она отныне, полагаю, не нужна. Как и ваши добродетельные советы. И доброжелательство ваших подзащитных, всякого рода Бугаев и прочего скота помельче.
Турецкий сейчас нарочно шел на обострение, пытаясь заставить адвоката сорваться и в запальчивости проговориться. Но тот оказался гораздо более крепким орешком.
— Я готов понять вас, Александр Борисович, — смиренным тоном ответил тот. — Скажу больше, готов и в дальнейшем без всяких объяснений принять ваши извинения лично в мой адрес, ибо думаю, что могу себе представить, какими неординарными обстоятельствами продиктован ваш нервный срыв. Примите мои глубокие сожаления на сей счет. Видит бог, я ни сном ни духом не причастен к тем причинам, которые заставили вас пережить, видимо, довольно тяжкие испытания. Но ваш твердый голос и решительная интонация подсказывают мне, что ваше и физическое, и нравственное состояние в данный момент не нуждаются в посторонней поддержке. Еще раз примите мои соболезнования и извинения, но обычно в это время я еще вижу некоторые, с вашего позволения, сны. Всего доброго, Александр Борисович, до встречи…
Вот же сукин сын! А ведь он в курсе… И, возможно, даже ожидал подобной реакции. Слишком заученно гладко отвечал… Но он далеко не все знает, а потому совершает ошибку, которая может в конечном счете очень дорого ему обойтись…
— Спасибо, майор, — сказал Турецкий, кладя трубку на место. — Можно у тебя здесь где-нибудь умыться? — Конечно! — с готовностью отозвался тот. — Прошу за мной, здесь вам будет… — Похоже, что он еще не решился, как теперь называть неожиданного «клиента» — то ли по имени-отчеству, то ли по должности. — Вот, тут у нас умывальник. Мыло есть, полотенце, а курточку можете сюда повесить. — И он снял с вбитого в стену гвоздя плечики и протянул Турецкому.
Александр Борисович взглянул на себя в старое, криво висящее над рукомойником зеркало и поморщился: видик был — хуже некуда. Отливающий синевой и зеленью фингал вокруг правого глаза. Грязная ссадина прямо посреди лба, над переносицей. Раздутая, почти черная, нижняя губа. Вот отчего было так трудно говорить поначалу. И отчего постоянно как-то солоно во рту. Ну, происхождение всех этих «прелестей» можно будет позже посмотреть в кино, которое заснял Голованов. Но откуда взялся этот отравляющий самогонный дух?
Он скинул куртку, мысленно благодаря исключительно Божий Промысел за то, что она не приглянулась кому-нибудь из тех мерзавцев. Осторожно обмыл лицо, оттер черные от грязи руки, попытался очистить вконец испорченные брюки, покрытые непонятными рыжими и бурыми пятнами и потеками, которые тоже омерзительно воняли не то навозом, не то чем-то близким к нему. А вот куртку надевать не стал, показалось, будто в ней как раз и сосредоточились все отвратительные миазмы помойки. Просто вытащил булавочку-микрофон из уголка воротника и воткнул под воротничок хотя бы в меньшей степени вонявшей шерстяной рубашки. Потрогал прибинтованную к щиколотке коробочку — все на месте.
