- Дело в том, - сказал я ему, - что я должен был заставить его явиться в клинику.
- Я знаю.
Конечно, он знал. Выйди я на улицу ночью, дождись Кишнара и прикончи я его, команда головорезов тут же пришибла бы меня - финиш.
- Я должен извиниться перед тобой.
- За что?
- Я держал тебя в неведении, а теперь еще потеряли это, укрытие.
- Ах, это. - Он смотрел в сторону, и я не видел ни его глаз, ни их выражения; затем, повернув голову, он положил руку мне на плечо. - Не беспокойся, старина. Я знал, что ты поступишь именно так.
- Слишком изысканно, - сказал я. - Мне прямо не по себе.
Мы оказались в огромной гостиной, обставленной в викторианском стиле выцветший красный плюш, позолоченные канделябры, тканые обои, обилие маленьких круглых металлических столиков и стульев, вокруг них нечто вроде сцены для танцев; свет падал из-под розовых абажуров, но воздух тут был душный и застоявшийся.
- Сюда? - удивился я.
- Не беспокойся, старина. Все схвачено. Почему бы нам не присесть?
- Это что, ночной клуб?
- Был им. Владелец не смог перестроить его в соответствии с новыми противопожарными правилами, провести водопровод и все такое, так что он временно закрыт. - Он чуть заметно усмехнулся. - И мы сняли его. Как ты себя чувствуешь?
- В легкой подавленности. - Я опустился на красную бархатную кушетку.
- Из-за Кишнара?
- Да.
Он кивнул, сплетя тонкие кисти рук, и уставился в пол.
- О мертвых ничего, кроме...
Не думаю, чтобы это было смешно. Я знал, что этот подонок пришел за моей жизнью, и я знал, что у него был приказ - отрезать мне голову и доставить ее Шоде - "а вы знаете, что мы нашли в туалете пустую картонную коробку с пластиковым мешком внутри?" - и я знал, что его не посещали никакие сомнения, я был для него всего лишь очередной работой, а моя голова - очередным предметом, который надо засунуть в мешок - но все же я убил человека, а это всегда подавляло меня и заставляло задумываться, какой же все-таки образ жизни я веду.
- Когда ты здесь очутился? - спросил я Пеппериджа.
- В этом месте?
Я не ответил; он знал, что именно это я и имел в виду: чтобы арендовать этот клуб, требовалось время. После его появления рядом со мной в туалете, залитом кровью, он как-то странно себя вел, - то и дело задумывался, отводил глаза, сплетал и расплетал пальцы, словно раздумывая над чем-то. И вел он себя так не из-за судьбы, постигшей Кишнара, в чем я не сомневался - он слишком закален для таких эмоций, потому что и сам не один год работал в поле.
- Снял я его, - осторожно сказал он, - одновременно с клиникой.
Когда мы были в скорой помощи, он признался, что догадывался о моем намерении раскрыть убежище - "я знал, что ты поступишь именно так" - что удивило меня, но, когда я спросил, каким образом это ему стало известно, он ответил, что продолжим разговор попозже. И, думаю, не будь я так измотан после Кишнара, то уловил бы, куда он клонит.
- Хочешь о чем-то спросить меня? - спросил я. Хотя он предложил мне расслабиться, похоже, мне скоро понадобятся силы.
- Нет. - Он резко повернул голову и критически оглядел меня. - Скорее всего, ты хотел бы прикрыть глазки, не так ли?
- Нет. - Я не знал, сколько сейчас времени: часы слетели у меня в туалете, что я заметил только здесь, но в любом случае я не мог бы уснуть; нервы еще не успокоились, ибо находились в таком состоянии с прошлого вечера, когда я понял, что мне предстоит; а день, наполненный ожиданием, тянулся невыносимо долго.
- Значит, хочешь размять ноги? - Пепперидж по-прежнему не спускал с меня взгляда. - Боюсь, девочки все отвалили, но мы могли бы поболтать кое о чем.
- Девочки? Ах, да... - Ночной клуб, запах пота и все такое.
Он прикоснулся к моей руке.
- Слушай, старина, возможно, ты не возлюбишь меня за это, но не воспринимай ситуацию слишком серьезно. Ведь это всего лишь дело, бизнес. Как-то странно и натянуто улыбнувшись мне, он сполз с дивана и, лавируя между столиками, направился к двери в противоположной стороне комнаты, за которой и исчез; я услышал, как он с кем-то переговорил - до меня доносились голоса. Мне показалось, что кто-то сказал "я его уломаю" или что-то подобное, и я увидел, как Пепперидж кивнул кому-то и вернулся обратно в комнату; двигался он неторопливо, засунув руки в карманы и опустив голову; на меня не глядел. Он был уже на середине комнаты, когда в дверях показался другой человек, которого я сразу не узнал; лишь чуть погодя я сообразил что ко мне приближается Ломан.
Шел он спокойно и уверенно, прокладывая себе путь между столиков, невысокий, щеголеватый и энергичный, держа руки за спиной; он миновал Пеппериджа, который остановился, пропуская его мимо себя. Цепочка мыслей у меня прервалась, и левое полушарие стало лихорадочно обрабатывать обрушившийся на меня поток данных и фактов, пытаясь воссоздать из разрозненных кусков цельную картину, в которой имели место и встречи, состоявшиеся довольно давно далеко отсюда, как, например: Пепперидж, сидящий в "Медной Лампе" над стаканом выпивки и словно высматривающий дохлого червя на дне его. "Ты, конечно, удивишься, узнав, что кто-то может предложить такому гребаному матросу с разбитого корыта такое задание, я тебя отлично понимаю." Красные воспаленные глаза, растрепанные волосы, растерянная кривая улыбка, а потом его слова: "Я хотел найти кого-нибудь, на кого можно спихнуть это дело, потому что уж слишком оно заманчиво, и будь я проклят, если обращусь в Бюро".
Ломан аккуратно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о прореху в ковре.
Ломан.
Давным-давно и далеко отсюда, в Лондоне: "Мы чувствуем, что должны принести вам свои извинения, Квиллер. Мы... э-э-э... Глубоко сожалеем об обстоятельствах, которые заставили вас подать заявление об отставке и очень надеемся, что вы еще передумаете".
Приближаясь ко мне. Ломан сбился с йоги, если можно так выразиться; уступая жаре и духоте, он был в легком альпаковом пиджаке, но в манжетах у него чернели те же запонки из ониксами тот же галстук полка гренадерской охраны; во мне вскипала глухая ярость, от которой мутилось в голове и перехватывало горло, потому что он обдурил .меня, этот маленький засранец, он втравил все-таки меня в задание для Бюро - для Бюро - и теперь явился сюда, чтобы самодовольно разыгрывать из себя хозяина- пошел бы ты в свой долбаный Лондон, тоже мне, Иисус Христос.
Подняться - и я встал, когда он остановился передо мной; я встал, но отнюдь не из уважения к нему - но лишь потому, что мне хотелось врезать ему, а я не мог сделать этого сидя.
Здесь было тихо, очень тихо. Все вокруг затянуто плюшем, красные бархатные занавеси, ковры, глушившие любой звук; вокруг стояла полная тишина.
- Квиллер.
Что еще он мне выдаст?
Нет, вряд ли он осведомится, как я поживаю или "как я рад видеть вас", или "почему бы нам не пожать руки друг другу" и тому подобное.
Я молчал, прикидывая, с каким удовольствием я сообщу ему, что, если он еще пять секунд будет торчать у меня над душой, физиономия его будет напоминать клубничное желе, или просто посоветую ему убираться к долбаной матери, но он-то уверен, что он вправе так себя вести, о. Господи, как мне хочется размазать его по стенке и удалиться - но спокойнее, парень, спокойнее.
Вот именно, спокойнее, возьми себя в руки, не выходи из себя. Просто удивительно, как быстро, только что убив человека, я уже готов к очередному убийству.
Спокойно. Просто у него гнусная рожа, вот и все. Пепперидж стоял тут же, и я посмотрел на него. В его запавших глазах застыло затравленное выражение, и все внезапно изменилось, я почувствовал себя куда лучше, потому что он сам был "духом" в поле и знал, "каково это, когда Бюро возникает у вас на пороге, и сочувствовал мне, видя, что меня собираются распинать. И, хотя я не испытывал к нему никакого сочувствия, его отношение как-то взбодрило меня.
- Так они в самом деле уволили тебя?
Вопрос к Пеппериджу, а не к Ломану. На того я не смотрел.
- Нет.
"Эти ублюдки уволили меня, - бормотал он, сидя над выпивкой в "Медной Лампе", - и я, как ты, старина, - порой я просто отказывался повиноваться их приказам."
- Значит, все это имело целью загнать меня в угол?
Он остался стоять в том же положении, но не отвел взгляда.
- Да.
"И должен тебе честно сказать, что не жалею об этом, понимаешь?" - Редкие волосы беспорядочными прядями облепляли череп Пеппериджа, усы под кривым углом свисали с верхней губы и руки его дрожали, когда он брал стакан.
- Актер ты просто потрясный.
- Спасибо. - Он криво усмехнулся. - Мне доводилось играть на сцене.
Я. набрал в грудь воздух, избавляясь от последних следов ярости. Но не стоит думать, что я пришел в экстаз от радости.
- Значит, ловушка, - сказал я больше себе, чем ему.
- Лишь ради задания, - тихо отозвался он. - Твоей миссии. - Еле заметная улыбка. - Я бы относился к этому куда спокойнее.
Жалкий ублюдок, его вообще ничего не беспокоило. По сути, он ничем не лучше Ломана, но я не мог презирать или ненавидеть его за это. Вот что я могу сказать о Ломане: стоит вам увидеть Ломана, и вы его сразу же возненавидите.
